Остап Ступка: "Врачи говорили, что отец будет жить еще 10 лет"

НАЧАЛО: Остап Ступка: "Завещание папы о новом преемнике я писал за три дня до его смерти"

— Сейчас, когда Богдана Сильвестровича с нами нет, интересна каждая деталь последних дней его жизни. Вы успели с ним поговорить? Прощался ли он со своими близкими?

— Ему очень тяжело было говорить в последнее время, у него совсем пропал аппетит. Он все время спал. А так — шутил до последнего. Ему постоянно звонили люди. Из Израиля, Америки, России... Будучи уже сильно больным, он летал в Питер на съемки с палочкой. Но потом болезнь стала прогрессировать, и он не мог ходить, только лежал. А за три дня до кончины спел в палате арию "Умру ли я?" Мы не знали, как реагировать. Ясный ум, светлые глаза, а тело ему уже не принадлежало.

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

Мне очень жаль, что я так и не успел с ним поговорить, как отец с сыном. Нормальный разговор был бы, если бы я приехал к нему один. Но все время в палате был еще кто-то. Конечно, он чувствовал, что все плохо, но сохранял дух. Папа был очень сильным человеком. Не знаю, продержался бы кто-то другой с его болячкой столько времени.

— Кто вам первым сообщил о смерти? Вас ведь не было с ним в ту роковую ночь в больнице.

— Мне позвонили врачи. Мы были с папой весь день, а к вечеру уехали с женой к детям за город. Но мама была там постоянно. А мне ведь еще какие-то дела в городе решать нужно было…

— Священника в больницу не приглашали?

— Были мысли. Не получилось… Но его ведь отпели в церкви.

— Азаров отдал на вечное пользование Богдану Сильвестровичу при жизни дачу в Конча-Заспе. Говорят, что ее, как и квартиру на Заньковецкой, у вас могут отобрать…

— Посмотрим. Сейчас некогда этими вещами заниматься. А квартира находится в частной собственности.

— Отец позаботился о труппе, но не мог не позаботиться о своих близких. Оставил ли он вам какие-то сбережения?

— Завещаний нам не писал. А о сбережениях знает только мама. Это ее парафия. Она хранитель очага. Мне лично ничего не оставлял. Он же не нефтью торговал, чтобы оставить пару вышек. Он оставил другое, более ценное, чем нефть: театр, дух, кино…

— Последнее его появление было на открытии малой сцены им. Данченко. Я помню, как тяжело ему уже было передвигаться. Вы ведь хотели одно время его забрать домой из Феофании…

— Да, после этого больше он публично нигде не появлялся. Ему было уже тогда очень плохо. Открытие сцены он ждал 23 года, поэтому не мог не приехать. Был период, когда папа был дома, потом опять мы отвозили его в Феофанию, надо было делать какие-то процедуры. Врачам ничего не нужно было нам говорить, все и так было ясно. Были еще и побочные эффекты, которые мешали лечению.

— А он лежал в вип-палате? Дорого ли вам обходилось лечение?

— Нет, обычная палате. Лечение было бесплатное. Это ведь не частная клиника. Сами мы платили только нянечкам.

— Остап, понимаю, как вам сейчас тяжело, но скажите, какой был на самом деле у него диагноз?

— Рак. Первоначально мочевого пузыря. Потом все пошло в кость тазобедренного сустава. Или наоборот. Но это уже было неизлечимо. Мы поздно обнаружили. Такой же диагноз был у Фиделя Кастро и у Петра Первого.

— А вы скрывали от папы истинный диагноз?

— Мы ему не говорили. На эту тему с ним беседовали врачи. Помню, после первой операции мы повторно прилетели в Мюнхен, нас там заверили, что гарантируют десять лет жизни. Мы с отцом гуляли по Мюнхену, я его гонял, чтобы он больше двигался, он периодически уставал, садился на скамейку у трамвайной остановки, но так, все нормально было. Мы там ходили в оперу. Отец знал их наизусть. И вот сидим в театре в первом ряду. А он мне на ухо шепчет: "Она ему сказала…" Немцы все чопорные сидят, молча, а он торопился мне все пересказать. Я его все одергивал: "Пап, в антракте расскажешь…" А когда мы вернулись в Киев, я улетел в Панаму на 1,5 месяца, прилетаю, а он уже с палочкой. Я спрашиваю: "Что такое?" А он: "Сказали, что мениск". Хотя, странно, почему они не сделали контрольную химию, когда мы приехали? В общем, многие вещи и сейчас остаются для меня загадкой.

— Говорят, вы будете третьим в списке одной политической партии. Зачем вам это надо? Не боитесь повторить не совсем удачный опыт Вакарчука и Русланы?

— Я буду заниматься не политикой, а продвигать культурную программу. Есть много интересных проектов. Начну с театра, кино… Нужно продвигать закон о меценатстве. Но это уже разговор будущего.