Алексей Богданович: "Я снимался в сериалах, чтобы не впадать в депрессию"

— Алексей Владимирович, вскоре у вас начнутся репетиции в театре имени Ивана Франко знаменитой пьесы Льва Толстого "Живой труп", в которой в середине ХХ веке в Киеве прославился великий Михаил Романов. Ваши мысли и предвкушения в связи с образом Феди Протасова. Что это за человек, в вашем понимании?

— О… Это совершенно особый персонаж. Пока мне трудно о нем говорить. Потому что существует пьеса, которую я прочитал и что-то себе надумал. И есть режиссер, у которого может быть свой взгляд на эту пьесу и на меня как исполнителя роли. Начиная с ноября мы и попытаемся все это объединить и взлететь. Надеюсь, получится. Потому что Роман Мархолия — умный, эрудированный и опытный режиссер, тонко чувствующий. Думаю, найдем общий язык и точки соприкосновения. Он несколько трансформировал саму пьесу. Уйдем от "бытовых" вещей. Все-таки это должна быть притча. Притча о человеке, который создал свой мир, убежал от социума. И создал новый мир, в котором ему комфортно. Да, может быть — фантазия, ирреальность.

— Все-таки вы для себя раскрыли причины его драмы и его бегства из семьи?

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

— Главная причина — не нашел себя. Ни в семье, ни в работе. Он творческая личность. Но когда на творческую личность вешают рутинные чиновничьи дела, то это мука и страдание. Поэтому он и сбежал. Быть карьеристом, подлецом, взяточником — это мерзко, противно, гадко для его натуры. Хотя внешне может так не показаться, что это тонкий интеллигент, а наоборот где-то брутальный человек. Ну и личная жизнь. Он все время чувствует присутствие третьего… Той первой любви, которая была у его жены. Хотя он и говорит, мол, я не ревную, не ревную.

Но когда человек пять раз говорит, что он не ревнует, значит, на самом деле, он еще как ревнует. Вот это несовершенство отношений с женой повлияло на его уход из семьи. Федя — умная, романтическая, идеалистическая и неустроенная натура. Поэтому и страдает. Поэтому ему лучше уйти, забыться, закрыться и строить свой иллюзорный мир, жить в этих иллюзиях.

Это как в актерской профессии. Ведь мы все время прячемся за образы: играем одну другую, третью роль. Уходим от быта, от жестокого социума.

— Но потом все-таки приходится в этот социум окунаться?

— Мы себя успокаиваем, что это временно. А потом я опять спрячусь за роль, за образ и буду жить в эмпиреях и иллюзиях. Да, это самообман, но самообман с плюсом. Лучше так, чем по-другому. Лучше жить в иллюзиях, чем в реальном мире и озлобиться, возненавидеть всех, стать мизантропом. Что делать тем, у кого нет сцены? Значит надо сублимировать себя в какую-то другую стезю.

— С режиссерской трактовкой вашего образа режиссером Мархолия вы согласны, а бывает наоборот?

— Бывает, я же не марионетка… Не хочу быть куклой у кукловода, с ведома которого я буду только открывать рот. Если я не буду трансформировать через себя все режиссерские задачи, то не смогу претендовать на личность. На сцене всегда видна личность, которая думает, чувствует, отстаивает свою позицию. При том я понимаю, что актерская профессия зависима.

— Вы никогда не хотели попробовать себя в театральной режиссуре? Что-нибудь поставить самостоятельно?

— Меня, как и многих артистов, тянет к такой стезе. Но поскольку есть постоянная работа, еще не пришло время. Чем больше работаю, тем больше понимаю, что обладаю некими задатками этой профессии. Но мне не хочется делать рядовые спектакли и уподобляться рядовым режиссерам. Если уже делать что-то, то с прекрасным материалом, хорошими артистами.

— Какие книги сейчас читаете?

— В связи с будущим образом Феди Протасова в "Живом Трупе" Лев Толстой заполонил весь мой мир. Считаю, что если хочешь серьезно освоить территорию какого-то автора, то его нужно знать. Все читали Толстого, но я его сейчас читаю совершенно по-другому, потому что мне нужно будет играть его героя. А это не просто персонаж, который возник случайно у Льва Николаевича. Намеки на Протасова можно встретить и в других его романах. И он мне помогает создать этот образ. Нельзя ничего не зная, с чистого листа лепить свое. Человек писал, думал, от чего-то отталкивался, что-то им руководило. Непосредственно сейчас читаю роман "Воскресение". Знаете, сейчас вспомнилась цитата из "Обещания на рассвете". Там девушка моего персонажа, простая колбасница, приезжает к его маме и говорит: "Он заставил меня прочитать всего Пруста, Толстого и Достоевского. Что же со мной теперь будет?" И вот я тоже думаю, дескать, я прочитал всего Толстого, что же теперь со мной будет?

Читаю также исследования других авторов о Толстом. Есть очень интересный Павел Басинский, который не спекулирует на этом имени и некоторые жареные факты не выдергивает, как некоторые писатели, которые порочат наших людей. А наоборот пишет о "зеркале русской революции" с таким пиететом, уважением, что для меня Толстой открылся совсем с другой стороны.

— А что для вас подвижничество Льва Николаевича Толстого? Коммуна, вегетарианство, хождение босиком по снегу?

— Он мятущийся человек, его бросало всю жизнь в разные стороны. Это увлеченная натура, если он чем-то занимался, то напропалую, глубоко. И за это я его очень уважаю. Мне нравятся такие люди, которые если чем-то интересуются, то испивают эту чашу до дна.

— Алексей, есть ли у вас сегодня предложения сниматься в сериалах? Или актер должен уважительно относиться ко всем предложениям?

— Сейчас очень занят в театре — Ромен Гари и вскоре Лев Толстой… Я себя остановил на других творческих поприщах. Надо делать что-то одно. А поскольку роль Ромена Гари в спектакле "Обещание на рассвете. Подлинная история великой любви" — это большая роль, которую нужно осмыслить, пережить. И вскоре роль Феди Протасова в "Живом трупе" не менее важная. Потому сейчас размениваться я не рискую. И особого желания работать с тем материалом, который мне предлагают, я не испытываю. Не хочу быть говорящей головой.

—  Часто ли вас упрекают за то, что снимались, например, в "Ефросинье" или "Пять минут до метро"? Или актер должен уважительно относиться ко всем предложениям?

— У меня есть отговорка. Лучше что-то делать, чем ничего не делать. В этих сериалах я снимался в свободное от театра время, тогда у меня были творческие паузы. И вот чтобы не впадать в депрессию, в ощущение своей ненужности, был занят сериалами. Да, соглашусь, что творчеством это назвать сложно, но это работа, тренаж, поддержка себя в каком-то творческом дыхании. Мой преподаватель Леонид Артемович Олейник говорил: "Если вы остановились, то запомните, что вы не стоите на одном месте, вы скатывайтесь назад", то есть любая система если не развивается она деградирует...

Да, на два года я дал себя зарок не сниматься в сериалах. Но когда пришел на съемочную площадку и стал перед камерой, то почувствовал, что я не свободен и моя квалификация куда-то пропала. И мне надо было приложить колоссальные усилия, чтобы это преодолеть и постараться адаптироваться в ситуации. Потому что организм забывает этот опыт и начинаешь комплексовать. Здесь уже идет намек на дисквалификацию. Поэтому в такой ситуации лучше что-то делать.

Понятное дело, что непозволительно наступать себе на болезненные точки и выполнять то, что тебе органически противно. Бывает, что мы, актеры, идем на компромиссы… Здесь я не буду кокетничать, ведь театр не дает таких финансовых возможностей как кино. Я не ханжа и не буду говорить, что думаю только о высоком искусстве. Я же мужчина и отвечаю за много вещей в своей жизни.

— Но для вас все-таки приемлемо больше дыхание зрительного зала?

— Конечно! Там где камера, там мало творчества. Там жесткий рабочий процесс. Нужно бегом-бегом все успеть, снять те минуты, которые нужно по сценарию и нет момента для осмысления, осознания, придумки. Там надо давать результат. Косо, криво абы живо. А в театре переживаешь такие моменты удовольствия, которые в кино вряд ли можно пережить.

Да и уважение к себе осталось. Как говорила Раневская: "Деньги прожрала, а позор остался!". Скучаю по кино, которое было когда-то. Я не брюзга и это не намек на старость! Но раньше был творческий процесс, а сейчас — производственный.

— С кем из украинских и зарубежных режиссеров вы мечтали бы поработать на сцене и в кино?

— Склонен не мечтать в этом плане. Слава Богу я не обделен судьбой в плане работы. И, наверное, мой темперамент не позволит мне чего-то очень долго хотеть. Я очень изменчивый, поэтому могу зажечься какой-то идеей, режиссером или материалом. И если это вовремя не сделать, то остается одно разочарование. Потому я стараюсь принимать от судьбы то, что она мне дает.

— А какие вы ТВ-программы смотрите? Что из просмотренного в последнее время особо запомнилось?

— Я много всего смотрю. Поэтому у меня в голове определенная интелектуально-эмоциональная каша. Часто смотрю кино с потребительской точки зрения. Не вор, но некую деталь, решение сцены люблю подсмотреть у других. Собираю такие эстетические штучки. Никакой крамолы и злого умысла в этом нет.

Поскольку сейчас в театре у нас тема матери и сына, то нашел фильм "Невозможное" — о цунами в Таиланде. Это реальная история. Сюжет простой, но актеры так искренне и по-человечески играют, что я наплакался на этом фильме. Думаю, может быть это старость?

— Многие мужчины, даже судя по программам ТВ, сегодня активно увлечены кулинарией. Вы любите готовить?

— Не люблю. Бездарный в этом плане. Не скажу, что не ленив, могу что-то сварганить, но выходит не вкусно… Наверное я душу туда не вкладываю, поэтому получается, что каждый ингредиент существует сам по себе и вместе они не компонуются. Поэтому кулинария — не мой конек. Тем более, что в быту я не привередлив. Не люблю изыски и не требую всяких-разных разносолов.

— Есть ли у вас какой-то постоянный круг поклонников среди театральных зрителей? Узнаете ли вы их в лицо? И какие неожиданности-случаи возникали у вас в связи с ними?

— Да, есть и я их уже узнаю. Была у меня как-то встреча со зрителями и я говорю, мол, у меня есть люди, которые ходят по 10—15 раз на спектакли с моим участием. А одна дама поднимает руку и говорит: "Ошибаетесь, я на вашем спектакле "Кин IV" была 39 раз"... Это приятно, ведь если артист никому не нужен и не интересен, то ему значит нужно задуматься, почему ты не приносишь радость и люди не хотят идти на тебя смотреть. Значит ты, наверное, что-то не то делаешь.

Хотя среди поклонников есть разные люди. Недавно мы играли спектакль "Маленькие семейные преступления", который поставил Кшиштоф Занусси по пьесе Эрика-Эммануэля Шмитта. Это тяжелый эмоциональный спектакль на двоих, в котором раскрываются зашедшие в тупик отношения мужчины и женщины. Дело даже доходит до убийства. И вот заканчивается спектакль, опускается занавес и тут за занавес заходит женщина, хватает меня за рубашку и начинает трясти… У нее слезы градом, все лицо заплаканное: "Это же обо мне! Вы мою душу разбередили, что вы со мной сделали?" И женщина никакая не сумасшедшая, а дорого одета… Я даже испугался, попросил монтировщика, они оторвали ее от меня, куда-то вывели, отпаивали водой... То есть мы этим спектаклем продублировали ее жизнь.

— Как относитесь к российским антрепризам?

— Как говорят в Украине говорят, это заробитчанство. Я понимаю, что этим людям надо жить, зарабатывать деньги. Но все-таки можно попытаться сделать продукт более съедобный. Иногда я вижу, как приезжают в наш театр с халтуркой, даже нашу мебель задействуют. То есть наскоро сляпали, сварганили и преподнесли нашей публике. А публика, видя медийные лица, все прощает, покупает билеты за 4 тыс. гривен, восторженно аплодирует. Но антреприз которые бы оставили след в моей душе практически не видел, это однодневки, вышел — и забыл. Ведь "Обещание на рассвете" — тоже антреприза, но это глубокая, чувственная, с масштабной подготовкой подготовка.

— Не думаете ли, что мода в Украине на антрепризы уже прошла?

— У нас как раз антрепризного бума никогда и не было. Это в Москве сплошь и рядом. С каждым днем даже усугубляется. Украинских же антреприз я много не знаю. Да и продать потом эти постановки достаточно трудно, потому что мы же украинцы такие странные люди, что у нас все лучшее происходит где-то. Или на Востоке, или на Западе. А у нас — рутина. Своих мы не уважаем, не любим, это такое что-то непонятное. А вот там... Словом, "комплекс меншовартості". Хотя приезжие бывает такую чушь показывают, что стыдно смотреть.

Помню смотрел, постановку "Опасный поворот". Я знаю эту пьесу, потому что мы ее играем в Доме офицеров. Ну пошел посмотрел на московскую. Прекрасные артисты — и Корикова, и Астахов. Но это даже халтурой назвать нельзя. Они кололись, сами себя развлекали, был момент, когда они раскололись, начали ржать и исчезли со сцены. Меня это обижает. Потому что у них отношение как к халтуре. Они приезжают сюда, как в глубокую провинцию, и думают, что мы съедим все, что предложат.

Даже недавно посмотрел "Портрет Дориана Грея", когда приезжал Меньшиков. Масштабный дорогой спектакль — плазмы, камеры, все-все-все. И артисты работают хорошо. О Меньшикове даже речи нет... А вот чувства не пробивают. Я как сел холодный в начале, так и вышел — не задели они мою душу. Хотя пытаюсь отключиться, быть рядовым зрителем, чтобы получить эмоциональный всплеск.