Дочь известной "Прони Прокоповной" Маргариты Криницыной: "Мама набрала ванну и сказала: "Я вскрою вены"

В этом году исполняется 15 лет с тех пор, как на столичном Монмартре, как любят величать Андреевский спуск, появился памятник прототипам знакового советского фильма "За двумя зайцами" Проне Прокоповне и Голохвастову, созданный скульптором Владимиром Щуром. К этой дате мы решили вспомнить о всенародной любимице Проне — украинской актрисе Маргарите Криницыной. Чего только не говорили в последние годы ее жизни: и что она вела нищенское существование, и что о ней все забыли... Чтобы развеять многочисленные слухи, мы пообщались с единственной дочерью актрисы Аллой, ныне — известной сцена­ристкой, которая живет в Москве.

— Когда готовилась к интервью, обнаружила одну деталь: как сценаристка вы везде значитесь как Алла, но в некоторых интервью мама называла вас Аленой. Что за путаница с именем?

— Это домашнее имя — меня так с самого детства звали. Мама хотела мальчика родить и назвать его Алешей. Но появилась девочка, и меня назвали Аленой. В метрике записали как Аллу. Хотела ли мама второго ребенка? Может, и хотела... Сама я у нее братика или сестренку не просила, а она со мной эту тему не обсуждала.

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

— Алла, по воспоминаниям современников Криницыной только и слышно, что она страдала, умирала в нищете... Как такое могло случиться при живых родственниках?

— Мама очень любила напустить подобную "пургу". Я ее ругала, давала деньги, а она все равно несла черт-те что и меня позорила. Все твердила: "Если не буду такого говорить, мне никто ничего не даст. А так приезжаю на какое-то сборище, там спонсор узнает, что я живу плохо, и денег дает".

Мама не умела тратить деньги: могла все прокутить, приобрести в магазине какое-то дурацкое платье или пошить его на один вечер. Она была артисткой, ей надо было тратить на это. К тому же, она хлебосольная была очень, поэтому деньги часто уходили сквозь пальцы. Но такого, чтобы она нуждалась, не было. Пожилые люди все любят немного поплакаться. Я вот тоже на пенсии сейчас и тоже могу плакать. Пенсия у меня 8 тысяч рублей ($216. — Авт.). У мамы она была не настолько копеечная, плюс была президентская доплата, что-то давал Союз кинематографистов Украины. Конечно, это не деньги Голливуда. Но все равно не нищета. Да и я ей часто подкидывала, оплачивала сиделок. Хотя сбережений ее личных после смерти никаких не осталось.

"За двумя зайцами". Проня.

— В семьях известных родителей на детей падает тень их славы, которая чаще мешает, чем помогает. Когда вы после окончания украинского вуза переехали в Москву, родственники вам как-то помогали?

— Москва — это мегаполис, даже тридцать лет назад она была огромным городом. Когда я приехала, то не смогла поступить на сценарные курсы — все было не так просто. В Киеве тогда не было такой специальности, а мне хотелось учиться на высших сценарных курсах. Даже была мечта поступить к режиссеру Марлену Хуциеву — я писала ему письма, напрашивалась. Но потом вышла замуж, и личная жизнь увела меня в другую сторону.

А родители никаких протеже мне не делали. Папа сам, будучи сценаристом, мне не помогал. Может быть, ему не нравилось, что я хочу пойти по его стопам. Это уже потом он меня признал как коллегу, а сначала относился как к дочери, у которой появилось баловство писать сценарии. Думал, что это слишком серьезно для молодой девушки — мол, что она там может написать. А мой папа учился на послевоенном курсе с Марленом Хуциевым, Григорием Чухраем... Отца любили все на курсе, и если бы он хотел, то помог бы мне. Но ничего страшного: я сама набила шишки и научилась болтать лапами, сбивая сметану (смеется).

— А мама как реагировала на ваш выбор?

— Знаете, свой первый сценарий я, между прочим, написала для мамы. Она его читала и, конечно, хотела, чтобы я стала сценаристкой. Думаю, она хорошо отнеслась к этой идее, потому что не видела во мне артистических талантов.

— Сейчас вы часто приезжаете в Киев проведать могилы родителей на Байковом кладбище?

— В последний раз была два года назад. У меня сильно болеет супруг — у него онкология, постоянно езжу с ним на химиотерапию. Не могу оставить его без присмотра.

За могилами смотрит племянница — она живет в Киеве. Осталась еще сиделка, которая работала у мамы, она тоже присматривает за могилой, мы поддерживаем с ней связь.

"Свадьба в Малиновке". Рыжая.

— Последние годы Маргариты Васильевны прошли в Киеве, на Березняках. Вы продали эту квартиру?

— Квартира есть и по сей день. Сиделка за ней присматривает, оплачивает счета. Но квартира нуждается в ремонте. В ней хранится весь мамин архив, который мне еще предстоит разобрать. Есть какие-то папины сценарии. Там же висят мамины концертные платья. Для себя пока отобрала для души какие-то ее фотографии. Нашу семейную библиотеку отдала в библиотеку на Березняках — оставила только любимые книги.

Я очень хотела бы открыть музей, посвященный маме. У меня когда-то была идея поменять квартиру на Березняках на квартиру на Подоле и открыть музей там, но цены так меняются... К тому же, нужно все время находиться в Киеве, чтобы все это "пробить", а я рабочая лошадка — работаю в Москве, пишу сценарии. Для начала хотелось бы установить памятную доску на доме, где она жила. Мне сказали, есть закон, что должно пройти какое-то количество лет после смерти человека, чтобы такую доску можно было установить. Но было бы прекрасно, если бы эта доска появилась.

— Без мужа Маргарита Васильевна провела около семи лет. Чем она жила в последние годы?

— Она очень болела. Если бы не это, быть может, она была бы еще более востребованной. Она ведь хорошо юморески читала, была эдакой женщиной-шоу. Могла бы вести разные вечера, зарабатывала бы и ни в чем не нуждалась. А в то время просто очень болела, хандрила. У меня своя жизнь, я в Москве… У нее были две сиделки. Сначала рядом сестра была, потом они не поладили, и она уехала. А сиделки помогали маме в быту.

Нельзя сказать, что мама совсем была одинокой. Она была очень общительной, каждый день к ней приходили люди. Причем у нее было много друзей среди журналистов. Когда они приходили — чаще всего это были девушки, молодые женщины, — она их рассаживала за столом и начинала расспрашивать о личной жизни. Выслушала, наверное, миллионы их историй, видела много слез. На стол ставили бутылку коньяка, мама обязательно организовывала закуску. Эти посиделки были до конца ее дней. Пусть и не в таком объеме, как раньше, но журналистов она любила и никогда им ни в чем не отказывала.

— В своих интервью она много раз говорила, что терпеть не могла свою Проню Прокоповну — якобы эта роль испортила ей карьеру. Поменялось ли у нее отношение к Проне в конце жизни?

— Она эту фразу сказала и забыла. Я тоже могу сказать, что терпеть не могу сценарий, который пишу. Для нее это был очередной эмоциональный выброс. Может быть, она тогда сидела без работы, и ей казалось, что эта роль перекрыла ей кислород. На самом деле время тогда такое было — картин меньше снималось. Да, карьера сложилась не очень счастливо, она не сыграла все, что могла. Но судьба подарила ей народную любовь, памятник на Андреевском спуске, а фильм этот идет во всем мире до сих пор.

"Не пройдет и года". Жена.

— Это правда, что она хотела после Прони отравиться и даже выпила ацетон? Говорят, если бы не Борислав Брондуков, который жил по соседству и случайно увидел ее в таком состоянии, могло случиться непоправимое.

— Ну, при мне она ацетон не пила. Она, конечно, была эмоциональной женщиной, но не до такой же степени. Хотя... До сих пор помню, как я еще училась в школе, а маму не утвердили на какую-то роль. Она набрала в ванну воды и сказала, что сейчас будет резать вены. Я в слезы: "Мамочка, не умирай". Эмоции у нее лились через край.

— А какой она была матерью? Где-то прочитала, что весь гонорар от Прони, а это было 400 рублей, ушел вам на немецкие игрушки.

— Отец и мать оба были щедрыми и неплохо зарабатывали при советской власти. Конечно, они меня баловали. Главное, как они считали, чтобы дочь была сыта и в доме был забит холодильник. Как-то мама поехала в Англию по туристической путевке. А ее подруга, актриса Галя Логинова (мама Миллы Йовович. — Авт.), уехала в Великобританию в эмиграцию. Мама привезла мне оттуда полный чемодан вещей: сапоги на шпильках, пальто... Я еще училась в институте, но была одета, как кукла. Но все это купила Логинова — у мамы не было таких денег, да она и не знала даже магазинов таких.

В семье у нас папа неплохо зарабатывал — в СССР очень хорошо оплачивались сценарии. Отец получал 6 тысяч рублей, это были огромные деньги. Плюс к этому гонорару платились потиражные — они составляли точно такую же сумму, как и сам гонорар. А еще артисты, которые числились в штате киностудии Довженко, получали так называемые простойные — человек мог ничего не делать, а небольшая зарплата ему была обеспечена. От голода тогда никто не умирал. А когда грянула перестройка многие артисты просто спились.

— Ваши родители всю жизнь прожили вместе. У Маргариты Васильевны всегда было много поклонников, отец не ревновал?

— У мамы был однажды серьезный роман — она влюбилась и собиралась разводиться. Но из этого ничего не вышло, и она осталась в семье.

— Ваше детство прошло в Киеве, в районе завода "Большевик" на Шулявке. Вы ведь жили в коммунальной квартире, а по соседству жил Сергей Параджанов?

— Сначала у нас квартира была в доме киностудии Довженко. А потом мы перебрались в коммунальную квартиру ближе к метро. Я была совсем крошкой — меня привезли туда сразу после роддома из Кишинева, где я родилась. Мама рассказывала, что когда пришел Параджанов, он осмотрел мои руки и ногти и сказал: "Дочка пойдет в папу, станет сценаристом". Это даже записано у мамы в дневнике.

А когда переехали на Березняки, папа был очень дружен с Леней Быковым. Они каждый вечер гуляли по Русановскому каналу. Помню, в полном составе у нас в гостях была вся команда фильма "В бой идут одни старики" — Талашко, Пащенко… Ребята брали гитары и пели знаменитую песню из этой картины. По праздникам к маме приходили артисты, с которыми она дружила. Правда, и ссорилась со многими — могла такие интриги распустить на пустом месте. Но потом все мирились.

— Вы с мамой были близкими подругами или держались на расстоянии?

— Подругами не были, а дружили ровно три дня — потом начинали выяснять отношения. Обычные родительские придирки: "Почему кремом лицо не намазала? Села и подпираешь щеку, — она мне говорит. — У тебя будут преждевременные морщины". Поэтому мои приезды к ней были наскоками: три, четыре дня максимум. И когда начиналось: "Почему не намазалась кремом?" — я говорила: "Мама, я поехала работать", — садилась в поезд и возвращалась в Москву.

Дочь актрисы. Мечтает, чтобы на доме появилась памятная табличка.

— Многие родители, когда к ним приезжают дети, устраивают настоящий праздник желудка — угощают своих чад самыми вкусными блюдами. Встречала мама вас, скажем, вашими любимыми варениками?

— Ой, однажды мы приехали к ней с моим супругом. Папа еще был жив. Вы себе не представляете, что они наготовили… У папы на столе стояло не просто блюдо, а тазик с пирожками. Мы сели обедать, была какая-то закуска. Потом мама испекла буженину, потом был борщ. К нему вареники с мясом, затем вареники с вишней. Мы не могли встать из-за стола. А какую мама делала утку… Не могу назвать блюдо, которое она бы не делала. У нее все было вкусно. Причем, как она мне рассказывала, когда выходила замуж, не умела готовить — у нее было голодное детство, война, так что готовить было не из чего. А когда стала женой папы и переехала в Украину, научилась.

— Маргариту Васильевну многие считали красавицей, старались подражать ей, а сама она открыто называла себя уро­диной…

— Это она кокетничала. Не считала себя красавицей, но за собой следила, регулярно ходила на маникюр, педикюр. Обожала всякие косметические процедуры. Когда была возможность делала себе прическу, любила парики и красивую одежду. А пластические операции ей даже делать не надо было — лицо у нее оставалось гладким и после 70.

— А мама любила фильмы со своим участием?

— Она не зацикливалась на этом. Я не воспринимаю ее как творческую единицу. У нас все разговоры были: "Где была? Обедала или нет?". Разговоры были простыми, как у всех людей. Я бы поинтересовалась: "Мама, где лак для ногтей или пилочка?". Для меня она была просто мамой. Она была талантливым человеком, но чтобы рассказывать о ней, нужно немного отстраниться — не все так гладко было в нашей жизни.

— Были у нее друзья в актерской среде?

— Очень дружила с Олегом Борисовым и его супругой Аллой. Но они же потом уехали в Ленинград. С Лидой Шукшиной мама продружила практически всю жизнь. С Валей Титовой они были подругами — познакомились на какой-то съемке. Валя очень любила маму, и когда она заболела, Валя ее в Москве через свои знакомства провела по всей профессуре.

— Говорят, что Олег Борисов настойчиво звал ее в Театр Леси Украинки. Почему она так и не попала в штат?

— Было такое. Но у Олега у самого не было прав ее принять — он же был просто актером там. На дворе — перестройка, во всех центральных театрах свои звезды, конкуренция. Однажды, уже будучи немолодой актрисой, она ездила в какой-то театр на окраине Киева, но ее там не взяли и очень пренебрежительно отнеслись. Она очень переживала этот свой неудачный поход. Хотя сама как-то организовала в одном театре спектакль, собирала труппу. Маме не хватало менеджера, продюсера, который помогал бы ей по жизни. Папа не мог — писал сценарии. Я тоже занималась драматургией. А был бы директор, так она бы сделала себе репертуар и выступала бы на сцене.

— О встрече с Аллой Пугачевой в 2004-м после съемок ремейка фильма "За двумя зайцами" и подаренном Примадонной украшении стоимостью $18 тыс. легенды ходят до сих пор. Ваша мама сдала его в магазин. Вы знаете, что было с этим колье потом?

— Судьбы его не знаю. Я его видела и просила ее не сдавать украшение обратно — готова была даже оплачивать ячейку в банке, чтобы оно там хранилось. Говорила, что когда-нибудь откроют музей и оно будет лежать там. Но мамина сестра — она была обычной женщиной — убедила ее сдать колье. Как только я вернулась в Москву, они его без меня сдали в магазин и получили деньги. Потом положили их на книжку. Деньги эти она тратила, куда хотела, но все не израсходовала. После смерти из этих же денег я оплатила часть памятника. Так что спасибо Алле Пугачевой. Но мне до сих пор жалко то колье — это же память.

Две Примадонны. АБ подарила Маргарите Васильевне колье за $18 тыс.

— Может быть, опять одна из баек, но говорили, что она могла пройти по киевским рынкам и торговцы умудрялись положить ей в сумку всяких вкусностей, не беря за это деньги.

— Все это было и много раз при мне. Народ ее обожал: когда она приходила на рынок, наступал праздник. Со словами: "Ой, Пронечка пришла", — начиналось: "Возьмите это, возьмите то". Или идет она по улице, подходит парень бандитского вида в трениках и говорит: "Можно я вам руку поцелую?". А когда поставили памятник Проне и Голохвастову на Андреевском, она часто туда приезжала просто посидеть на лавочке. Народ приходил автографы брать. Кто-то ее за это осуждал. А для нее это было общение с публикой: подходят люди к памятнику, а рядом сидит живая Проня. Люди фотографировались, а маме это заменяло кино, она этим жила.

— Вы в одном интервью рассказывали, что за день до смерти мама пела. Предчувствовала свой уход?

— Когда я к ней приехала, она лежала в тяжелом состоянии. Мама пела, хотя уже уходила и не воспринимала этот мир. Недавно я прочитала статью, которая меня поразила. Оказывается, когда человек умирает, он поет. И вот в том мире она пела. Не прощалась ни с кем — была уже в коме. Меня, может, и узнала, но не могла говорить. Когда я приехала, то вызвала скорую помощь, но врачи сказали, что нет смысла ее забирать в больницу. Да и мама мне часто говорила: "Когда буду умирать, не отдавай меня в больницу". Я сидела с ней дома до последнего, держала за руку. У нее изо рта пошла кровь, лопались сосуды, а я все держала ее за руку и не могла отпустить. Рядом сидела ее сиделка Галина Васильевна, и она мне сказала: "Не держи ее — отпусти, ей надо идти". И я отпустила. Сейчас и папа, и мама мне снятся. Вроде они живы, а когда просыпаешься, начинаешь понимать, что их уже нет. Вроде только что общался, все так реально было, а потом понимаешь, что это сон. Так больно сразу делается.

Криницына на открытии памятника. Любила сидеть у своей копии.