Олесь Бузина
Но до сих пор остаются загадкой подлинные обстоятельства, предшествовавшие так называемой "национально-освободительной войне украинского народа".
Тут самое время задуматься: что же такое история и можно ли вообще ей доверять? С детства вроде бы известный сюжет. А, тем не менее, одни вопросы. Начнем с того, что саму формулу "национально-освободительная война" придумали только в XX веке уже советские специалисты по толкованию загадочных событий прошлого. Нынешним украинским "науковцям" она досталась по наследству – от "проклятого" советского прошлого. Польские современники Хмельницкого называли ее иначе – "война домова" (в переводе – "гражданская война"). Ведь и гетман Богдан, и его казаки официально числились гражданами польского государства – Речи Посполитой. Они находились у нее на службе, получали от нее жалование, а сражались с ней не за собственное отдельное государство, а всего лишь за расширение своих гражданских прав! Причем, в поход против польской шляхты казаки выступили под польским же знаменем – красным с белым орлом. Стяг этот запорожцы очень ценили. Ведь он был пожалован им самим королем – Владиславом IV. Все самые крупные победы в украинской истории – Желтые воды, Корсунь и Пилявцы – одержаны, как ни странно, именно под этим флагом, цвета которого совпадают даже с современным польским знаменем – тоже бело-красным!
Но самое интересное, что первоначальный толчок, который привел в народному взрыву в Украине, дала далекая Венеция! За три года до восстания Хмельницкого она потеряла крепость Кандию на острове Крит в Средиземном море, отобранную турками. В украинских школах это событие не изучают: мол, где тот Крит, где та Венеция и какое вообще это имеет к нам отношение? Но все в природе взаимосвязано – венецианцы и в XVII веке смотрели на вещи куда шире, чем наши хуторяне. А потому, проиграв туркам войну, отправили в Варшаву посла из одного из самых известных своих родов – Тьеполо – подбивать поляков на войну с султаном.
Вот как описывает этот геополитический проект историк Николай Костомаров: "Венецианский сенат хотел организовать европейскую войну с Турцией и послал Тьеполо убедить Польшу пристать к военному союзу и, главное, позволить казакам по-прежнему беспокоить турок. Тьеполо представил королю, что теперь-то настало такое положение дел, когда все христианские державы должны соединиться против турок; план его был таков: Венеция будет воевать на Средиземном море, папа даст со своей стороны для этого денег, помогут также итальянские князья, а Польша в союзе с Московским государством нападет на Турцию с севера и пустит запорожских казаков на море: на это особенно уповал венецианский посол".
Но так как запорожцы ничего не любили делать без денег, то Тьеполо советовал польскому королю ассигновать им 30 тысяч реалов "на постройку чаек".
Владислав IV с радостью ухватился за этот план. Он был храбрым жизнерадостным человеком, вся молодость которого прошла в бесконечных войнах. В 1617 году совсем юным принцем Владислав вместе с гетманом Сагайдачным пытался захватить Москву. В 1621-м – храбро воевал с турками под Хотином. В 1632-м – отбил уже попытку московитов отобрать у Польши Смоленск. Поляки тогда окружили и заставили капитулировать русскую армию, а король впервые обратил внимание на казацкого сотника Богдана Хмельницкого, пожаловав ему за участие в этой битве саблю.
ВЛАДИСЛАВ IV ЗАДУМАЛ ПРОВОКАЦИЮ НА ГРАНИЦЕ. Но со времен смоленской войны Владислав IV тосковал без настоящего дела. Никто не нападал на Польшу. А сами поляки тоже ни на кого не хотели нападать – жить в стране было весело, экспортная торговля с западом сельскохозяйственной продукцией процветала. Пока в Европе шла Тридцатилетняя война (1618 – 1648 гг.), и все дрались со всеми, Польша продавала воюющим сторонам хлеб и богатела. Татары ей тоже особенно не докучали. К миру с Крымским ханством и Турцией потихоньку начинали привыкать, пожиная его плоды.
Но король был талантливым провокатором! Он не хотел уйти в мир иной без славы великого победителя мусульман. Кроме того, он видел все слабости шляхетской республики. Внешне она процветала. Но внутри уже назревал кризис. Везде в Европе – и во Франции, и в Германии, и в Швеции – усиливалась центральная власть. А в Польше лучше становилось только тогдашним олигархам – магнатам. Подумать только, князь Вишневецкий при необходимости мог выставить 6-тысячное войско. А в регулярной польской армии числилось только 4 тысячи человек, не считая казаков. Владислава это очень обижало. Он хотел выиграть войну, а потом изменить существующий в Польше строй и ввести вместо выборности королей их наследственное правление.
"ОРГАНИЗОВАТЬ ФИКТИВНОЕ ВОЗМУЩЕНИЕ КАЗАКОВ"…
Уже после восстания Хмельницкого и страшных разрушений, нанесенных им, из Речи Посполитой во Францию сбежал приближенный к Владиславу IV шляхтич Радзеевский. Он поведал, что первоначальный тайный замысел короля предполагал "организовать фиктивное возмущение казаков против польской власти и побудить их искать поддержку в Турции, чтобы потом отправить экспедицию для их укрощения. Так появлялся благовидный предлог к столкновению с Турцией и поляки вынуждены бы волею-неволей воевать против турок". Этот план, пишет Костомаров, "король открыл только четырем панам, в числе которых был Радзеевский, и последний ездил сговариваться об этом с казацкими старшинами, хорошо зная уже давно одного из них, с которым когда-то путешествовал. Хотя он по имени не назван, но по всему ясно видно, что разумелся никто иной, как Богдан Хмельницкий".
Скорее всего, догадка Костомарова истинна. На тот момент Хмельницкий считался одним из самых известных специалистов по торговле казачьей кровью – он профессионально занимался вербовкой своих земляков для иностранных армий. Именно Богдан помог сформировать и отправить во Францию контингент казаков, которые участвовали в осаде порта Дюнкерк. Добровольцев для подобных экспедиций было, хоть отбавляй. Официально Польша могла содержать на службе только шесть реестровых казачьих полков, по тысяче человек в каждом. Названия этих полков хорошо известны историкам – Черкасский, Чигиринский, Корсуньский, Переяславский, Каневский и Белоцерковский. Названные по пограничным с Диким Полем городам, они несли сторожевую службу и получали за это коронное жалование. Один из полков по очереди стоял гарнизоном на Запорожской Сечи, чтобы не позволять там собираться казакам-гультяям и затевать бунт против Польши или морской поход на Черное море.
Но у каждого реестровца подрастало по несколько сыновей. Только один из них мог унаследовать место отца. А куда было деваться остальным? Король пообещал увеличить реестр, а обрадованные казаки готовы были стать движущей силой его честолюбивых замыслов.
Но сразу же открылось множество других препятствий. Простодушных запорожцев легко было увлечь на рискованное предприятие. Но с венецианцами начался настоящий торг. Владислав IV требовал, чтобы эта богатая итальянская республика оплатила войну, так как она больше всех была в ней заинтересована. Посвященный в планы короля польский канцлер Оссолинский говорил в конце 1645 года венецианскому послу Тьеполо: "Король без соизволения сейма не может начать наступательной войны, а сейм никогда на нее не согласится. Невозможно готовиться к войне с Турцией так, чтобы об этом не узнали во всей Польше, а, как только узнают, тотчас же поднимут шум и приостановят дело. С татарами же нам вести войну можно; война эта будет иметь вид оборонительной. Но татарская война повлечет за собой непременно войну с Турцией. Турки должны будут помогать татарам, вышлют свои суда в Черное море, и таким образом мы вступим в войну с Турцией, не навлекая на себя укоров в нарушении мира. Король приложит все старание, чтобы употребить в дело казаков, только для этого необходимы средства: пусть Венеция и другие союзники дают нам по 500 тысяч скуди на год в течение двух лет".
Венецианцы скупились и требовали ударить немедленно по самой Турции, не впутываясь в хитрые комбинации. Получив новые инструкции от своего правительства, Тьеполо заявил: "Если дело идет об обороне Польши от татар, то все, что даст Венеция, будет не более как заем; если же вы намерены пустить казаков на Турцию и тем разорвать неприятельские силы, наша республика обязана будет давать не заем, а помощь. Мы узнали, что турки строят на Черном море галеры; надо послать казаков сжечь их".
СДЕЛКА НА ДВА МИЛЛИОНА СОРВАЛАСЬ ИЗ-ЗА БЕЗМЕРНОЙ ШЛЯХЕТСКОЙ ЗАВИСТИ.
Договаривающиеся стороны как истинные европейцы никак не могли сойтись в цене, за которую должны были натравить запорожцев на своего общего врага. В конце концов, не выдержали нервы у заводного Владислава IV – уж очень ему хотелось повоевать!
Венеция все-таки пообещала ему платить два года по целых 600 тысяч скуди и еще сверх того полмиллиона талеров. Но пока шли эти дотации, король взял заем у собственной супруги под 7 процентов годовых! Незадолго до этого он умудрился жениться, как сказали бы мы сейчас, "по объявлению", на французской принцессе Марии де Гонзаг. Владислав перебрал присланные портреты целого выводка европейских невест из благородных фамилий. Больше всего ему понравилась Мария. Девушка оказалась темпераментная в постели да еще и с деньгами! Пятидесятилетний король, страдавший подагрой и болезнью печени, которые приобрел от бурной военной молодости, почувствовал необыкновенный прилив энергии. Вербовка армии пошла полным ходом.
В те времена войну готовили примерно так же, как сегодня избирательную кампанию. Больших постоянных армий не держали. Когда приходила нужда, политический деятель при деньгах призывал пару десятков безработных полковников ( по-нынешнему – "политтехнологов") и раздавал им по мешку талеров. Каждый из полковников тут же давал знак десятку лично знакомых ему капитанов – "пиарщиков". Те получали деньги и вскоре являлись на службу уже вместе с ротами из готовых на все наемников – как сказали бы сегодня, "агитаторов". Ничего странного, что воевали такие профессиональные армии десятилетиями. Ведь это была их работа! Они старались растянуть ее чуть ли не до бесконечности, максимально щадя врага и экономически высасывая работодателя.
Вскоре такая армия, навербованная в основном из доблестных, но голодных немцев, появилась и у Владислава. Стражи польской демократии просто не могли ее не обнаружить, так как она разлеглась на зимних квартирах в самой Польше и занялась воровством поросят у окрестных помещиков.
ЛИШЬ БОГДАН НЕ ИСПУГАЛСЯ УДАРИТЬ ЗА ДОБРОГО КОРОЛЯ. Шляхта возмутилась: король втягивает нас в войну с султаном, а его солдаты уже сегодня грабят нас хуже турок! Не позволим! Но король, посоветовавшись с астрологами, заменявшими тогда ЦРУ, ФСБ и СБУ вместе взятые, уверял всех, что звезды предсказывают скорое падение Турецкой державы. "Моя судьба влечет меня!" -- только и твердил он.
Но высший законодательный орган – сейм – решил иначе. 3 декабря 1646 года он вынес постановление. Королю чужеземного войска не собирать, казаков в море не допускать, мир с Турцией и Крымом сохранять, гвардию уменьшить до 1200 человек, а в союзы с иностранными государствами без воли всей Речи Посполитой не вступать.
Это был полный крах плана Владислава. И только один Богдан Хмельницкий продолжал упорно выполнять его. Непосвященных удивляет, откуда у простого сотника взялось в это время столько энергии? Он ездит в Крым договариваться с ханом о поддержке бунта, вербует сторонников, показывая им королевскую привилегию на увеличение реестра, легко находит единомышленников среди казачьей старшины. С одной стороны, именно в это время его жестоко обидел коронный хорунжий Конецпольский, отобрав хутор Суботов. Но кроме личной обиды, придающей сил, чувствуется еще и надежда на высокое покровительство в самой Варшаве. Богдан знал: то, что он делает, выгодно королю. Король это не забудет.
Весной 1648 года казаки Хмельницкого вылезли с Запорожья под польским знаменем с лозунгом: за доброго короля, но против злых магнатов! И надо же было так случиться, что после первых побед над армией гетмана Потоцкого – одного из тех, кто похоронил план похода на Турцию – в казачьем лагере было получено известие о неожиданной смерти Владислава IV. Запущенный мертвым королем план, завертелся дальше, набирая обороты. Тот, кто его придумал, уже не смог пожать его плоды, словно демонстрируя неизменный исторический закон – ни один государственный замысел нельзя воплотить до конца.
Бывшему же казачьему сотнику совершенно неожиданно для самого себя пришлось, в конце концов, стать памятником в Киеве, на котором до революции красовалась надпись: "Богдану Хмельницкому единая и неделимая Россия". Вышло то, чего никто не ожидал.
Потребительская инфляция
Учетная ставка
Официальный курс евро
Официальный курс доллара
Международные резервы
Главные темы