Демократия R.I.P.

Выборы в Турции, которые состоялись 24 июня 2018 года, стали последним событием в длинной череде волеизъявлений двух прошедших лет, после которых вполне можно говорить о серьезном кризисе демократии. Популизм, вмешательство внешних игроков, создание неравных условий и использование политтехнологий на грани фола регистрируются фактически повсеместно. Особенно остро все эти факторы проявились во время выборов в США в ноябре 2016 года, когда набравшая на три миллиона голосов больше, чем конкурент, опытная Хиллари Клинтон уступила эпатажному неофиту от политики Дональду Трампу, да еще на фоне беспрецедентных данных о вмешательстве России в избирательный процесс. После этого последовали Нидерланды, Франция, Германия, Китай, Венгрия, Италия, Чехия, Россия, Турция и другие страны, где прошли парламентские и (или) президентские выборы. Не все из этих государств входят в число демократических, и далеко не во всех из упомянутых выборов результаты оставались непредсказуемыми до самого конца.

Однако суть дела не в этом. Проблема заключается в том, что едва ли не впервые за несколько десятилетий именно выборы стали главным механизмом запуска глобальных геополитических трансформаций. Если бы победила Клинтон, Меркель имела бы более прочную коалицию, а Орбан, Земан и Эрдоган проиграли, мир выглядел бы иначе. Казалось бы, выборы – это основной механизм демократии, и если демократия – это хорошо, то и выборы должны приводить к положительным для большинства населения той или иной страны результатам. Однако, как показывает практика, это далеко не так. Сплошь и рядом демократические процедуры выборов используются для банальной монополизации власти, когда "всенародно" избранные лидеры становятся, фактически, пожизненными, а однажды избранные "элиты" делают все, чтобы остаться в коридорах власти на второй-третий-четвертый срок или созыв. Однако является это недостатком конкретной избирательной системы или демократии как таковой? Какая форма общественного устройства является наиболее приемлемой с точки зрения мирового опыта, складывающегося на протяжении столетий?

Прежде всего обратимся к противоречивым, а потому особенно интересным результатам различных социологических исследований, качество которых основывается на многолетней репутации их организаторов. С одной стороны, проведенный в 2017 году Pew Research Center анализ показал рост числа демократий в мире. В конце 2016 года 97 из 167 стран с населением как минимум 500 тыс. человек были признаны демократическими, в то время, как 21 государство – автократическими. 49 представляли собой смешанные (или, если угодно – гибридные) режимы. Если сравнивать эти данные с 1977 годом, то наблюдается значительный рост демократий. Сорок лет назад только 35 из 143 стран квалифицировались как демократические, в то время как 89 из них были под властью автократических режимов. Из 30 государств, появившихся с 1988 года, 17 сформировались к 2016 году как демократические, 6 – автократические, 4 смешанные, остальные – невозможно определить в связи с войной или оккупацией. В свою очередь Freedom House считает, что в современном мире 87 из 195 стран являются "свободными", 59 – "частично свободными", 49 – "не свободными". Опросы 73 тысяч респондентов, проведенные World Values Survey в 57 странах, показали, что 91.6% из них поддерживают демократию. Вроде бы, установленные тенденции вселяют оптимизм. Однако существуют и другие данные, которые свидетельствуют об обратном.

Авторитетный Democracy Index, публикуемый Economist Intelligence Unit, говорит о том, что в 2017 году из 167 государств полноценных демократий в мире только 20, частично демократических 56, гибридных режимов 39, а авторитарных – 52. При этом в число "демократий" не вошли такие страны как США, Италия, Франция, Эстония, Чехия, Литва, Венгрия, Сингапур и так далее. При этом за последние 7 – 8 лет свои позиции ухудшили сразу 89 государств! С учетом этих данных становится неудивительным, что в Европе только 3.9 респондентов из 10 доверяют политическим партиям, 4- парламентам, 4.2 – правительствам и 4.3 – прессе. Все меньше людей приходит на выборы (75% в наше время по сравнению с 85% в 60-х), а голосуют по случайному выбору (в Европе только 4.65% населения являются членами политических партий, то есть придерживаются устоявшихся взглядов). Опрос, проведенный немецкой компанией Delta Research в 2018 году, показал еще один феномен – крайне низкое доверие граждан демократических государств к избранным ими же правительствам. На вопрос "считаете ли вы, что правительство действует в ваших интересах?" 64% респондентов (опрос проводился в 50 странах, опрошено 125 тысяч человек) ответили отрицательно. В недемократических государствах такой же ответ дали лишь 41% опрошенных. Среди государств с наихудшими показателями Кения, Австрия, Португалия, Швеция и Дания. На вопрос "считаете ли вы, что голос таких людей, как вы, важен для политиков?" отрицательно ответили 54% респондентов, проживающих в государствах с полноценной демократией и 46% – "автократов". 9 из 10 стран, в которых граждане считают, что их голоса ничего не значат, являются полноценными демократиями. Не доверяет своему правительству половина финнов, а максимальные показатели доверия – в Швейцарии и Индонезии. В США уровень доверия к правительству побил в 2017 году исторический рекорд падения. Возможно, в современном мире люди перестали понимать, что это такое – демократия?

Как говаривал Черчилль, "демократия – плохая форма правления, однако ничего лучшего человечество не придумало".  Легендарный премьер-министр Великобритании скорее всего был прав, хотя во многих конкретных случаях еще следовало бы определить, что именно понимается под демократией. Глава венгерского правительства и большой друг Путина Виктор Орбан, например, пришел к выводу, что поскольку либеральные демократии находятся в упадке, Венгрии следует избрать другой путь, позже названный "нелиберальной демократией". Но еще до него Владислав Сурков попытался придать автократическому российскому режиму флер "демократии", назвав то, что построил Путин, "суверенной демократией". В 50-х годах Сукарно, индонезийский лидер, попытался реализовать концепт "управляемой демократии", при которой власть в сельских коммунах принадлежала старейшинам, а он сам был как бы "старейшиной" для всей страны. Есть и другие формы "демократий", в частности, основанных на популизме, националистических лозунгах, концепции "внешней угрозы". При этом важнейшим общим фактором для всех существующих систем является тот факт, что демократия – это власть меньшинства, а вовсе не "народа", как дословно переводится с греческого это слово.

Особенно это видно на примере президентских выборов. Возьмем, к примеру, США. Билл Клинтон победил в 1992 году, получив 44 909 806 голосов из 104 048 264 проголосовавших. Население США тогда составляло 265, 5 млн. В 1996 году он же получил 47 400 125 голосов из 96 815 189 пришедших на выборы. При этом население США возросло до 269,4 млн. Джордж Буш в 2000 и Трамп в 2016 были избраны благодаря решению Коллегии выборщиков, хотя и получили первый 50 460 110 из 105 417 252, а второй 62 985 106 из 128 838 731 голосов избирателей. В каждом из приведенных примеров избранный президент США получал поддержку лишь около 18-20% населения страны. Количество избирателей всегда меньше населения, а количество проголосовавших – меньше числа тех, кто имеет право голоса, это очевидно. Таким образом, при прямых выборах президента победа большинством голосов от числа проголосовавших ни при каких обстоятельствах не является "делегированием" власти от "народа" единоличному лидеру страны. Похожая картина наблюдалась и в Украине. Все наши президенты в лучшем случае получали голоса 30-35% населения с учетом специфики третьих и первых раундов, случающихся время от времени. Выборы парламентов отличаются большей представительской легитимностью, поскольку все же учитывают большее количество голосов избирателей, как, например, в Турции, где "ничьи" голоса потом пропорционально распределяются между преодолевшими электоральный барьер партиями.  Очевидно, в этом и кроется секрет американской Коллегии выборщиков, которая как бы дополняет прямое волеизъявление американского народа мнением избирателей каждого штата, да еще и учитывает федеративное устройство страны. Дважды в новейшей истории мнение Коллегии выборщиков перевесило прямое волеизъявление граждан – так победили Буш в 2000 и Трамп в 2016.

Вопрос о том, как и кому должна быть делегирована власть в демократических системах является очень важным. Как написал Омер Ташпинар по поводу недавних выборов в Турции, "Надежда – это опасное чувство в политике потому, что оно резко усиливает разочарование. И еще надежда – это то, что заставляет демократии работать. Каждые выборы – это новая надежда для их участников. Однако, когда ваши надежды постоянно не оправдываются, вы теряете веру в политику. Даже хуже, вы теряете веру в легитимность системы". В этой связи крайне любопытным является анализ того, какие политические системы превалируют в 20 государствах-лидерах Индекса демократии 2017, составленного Economist Intelligence Unit. Так вот, только две страны из 20 являются президентскими республиками. Это расположившиеся в конце списка Уругвай и Южная Корея. Все остальные государства являются конституционными монархиями или парламентскими демократиями. И еще одно сопоставление. В числе лидеров списка "демократий" практически нет чемпионов списка "лидеров ВВП". США в их нынешней реинкарнации с 20 триллионами долларов ВВП рассматриваются как государство с "частичной демократией", а режим в Китае с его 14 триллионами – как автократический. Таким образом, если связь между уровнем демократии и благосостоянием существует, то она не столь очевидна, как хотелось бы тем, кто отстаивает чистоту демократических рядов. И все же один вывод напрашивается – похоже, что оптимальной формой государственного устройства, в котором максимально учитывается воля народа, является парламентская республика, в которой президент избирается парламентом, и при этом, возможно, существует некий моральный авторитет, символ нации в виде конституционного монарха.

Что касается нашей страны, то ситуация выглядит следующим образом. Официально Министерство юстиции зарегистрировало за период с 1990 по 2018 год 432 политических партии. Однако за этот же период 78 их них прекратили существование. Таким образом, у нас в стране на сегодня официально существует 354 политических партии, причем 183 появились в 2014-2017 годах, 79 – только в 2015. Учитывая, что в Верховной раде представлено менее 5% от их числа (самостоятельно или в форме блоков), это означает профанацию политической деятельности, и никакие выборы это не изменят. Однако даже после Революции достоинства вопрос о приоритетности изменения законодательства, которое бы урегулировало этот апогей демократии, сводящий на нет смысл партийного строительства, так и не появился в повестке дня. Freedom House определил нашу страну в число "частично свободных", а Economist Intelligence Unit расположил на 83 месте в Индексе демократий, как "гибридный режим" сразу после Албании, Молдовы, Грузии, Гватемалы, Фиджи и Гондураса. Думаю, в данном случае они ошиблись. В стране, где действуют 354 политических силы, а на должность главы государства претендует более 20 кандидатов, говорить о недостатках демократии никак нельзя. Той самой демократии, которая R.I.P.