Мир спасут матери

Мир спасут матери. Я убеждаюсь в этом каждый день. Матери, находящие в себе силы жить, двигаться вперед и быть движущей силой для своих близких. Те, кто живет для и вопреки, находит в себе силы вставать и идти, нести на своих плечах все тяготы семейной жизни, не вынося при этом из дома сора. И при этом быть маяком для всех вокруг. Пахнуть лучшим из запахов в мире – мамой. Иметь самые мягкие руки, самую нежную кожу и самые лучистые глаза. Не болеть, не уставать и почти не стареть...

Наверное, и раньше было по-разному. Кто-то находил возможности шире и больше остальных, кто-то мог кроить семейный бюджет так, что хватало на все и немного оставалось, а кому-то не хватало даже в лучшие времена ни на что. Сейчас, по понятным причинам, стало сложнее. Сложнее кроить семейный бюджет, сложнее находить силы и быть праздником для близких. Не унывать и не давать им унывать. Сил на праздник все меньше, а объективных причин не быть празднику сейчас всё больше. Поэтому тем мамам, кто может и делает, кто вдыхает жизнь, кто находит силы, хочется поставить памятник. Даже если это будет очень скромный памятник Матери.

Моя подруга растила сына сама. Ну, так бывает часто. Вышла замуж по большой любви, не послушав советов своей матери. Наивно гордилась поначалу, что из четырех подруг красавчик из их школы выбрал ее. Муж оказался слабым и зависимым человеком, а кроме смазливой внешности он не имел больше ничего. Она работала в той же школе, где учился их сын. Туфли со сбитыми каблуками, штопанные-перештопанные колготки и твердая уверенность, что сын выберется из этой череды – на годы – лишений. Они жили поначалу полной семьей, боролись за отца. Но он терял работу и спивался. А когда они, решившись, ушли, процесс разрушения его личности пошел только быстрее. И она боролась, как могла, за себя и сына на свою одну учительскую зарплату. Она штопала колготы и кремила свои старые туфли, а сын танцевал в кружках после школы – от плохой жизни и трудностей. И как молитву и приказ она повторяла ему: учись. Жарила картошку по вечерам, старалась не завидовать тем, у кого было иначе, твердо верила, что жизнь все расставит на свои места. И у ее Алёшки будет когда-то другая жизнь, потому что плохо все время быть не может. Потом муж перестал узнавать их, опустившись до жизни бомжа, а ей нужно было решать, как дальше. И после лета 2014-го она отправила сына в интернат в Киев. Все нашла, узнала, отвезла.

Приняли совершенно бесплатно. Поверила, что он сможет, что годы вместе были не зря. Как молитву повторяла сыну: "Я верю в тебя, ты справишься". Ему было 15, и в Киеве у них не было никого. Она была мамой на телефоне и в Скайпе. Она собирала ему сумки и передавала их, кем могла. Два года прошли, и снова был выбор – как дальше. Она выбрала украинский вуз, и снова это был город, в котором у них не было никого. И, знаете, ее Алёшка поступил в медицинский – с сумасшедшим конкурсом и без льгот. И не скрывая, откуда он... Иначе ведь не могло быть. Она шла к этому поступлению вместе с сыном долгие годы, когда на обед был пустой суп, а на ужин деликатес – жареная картошка, а новые туфли из них двоих получал сын, потому что он рос, а она могла еще ходить в своих старых привычных туфлях.

И ее сын окончил первый курс. Болел, лежал в больнице, был один. Твердо знал, что должен справиться – за ним была только мать, которая когда-то подставила спину, чтобы он смог оттолкнуться. Снова были сумки, деньги водителями (здесь она покупала гривни на свою зарплату), банки, советы и бездна любви.

Да, есть то, о чем я не сказала – о выборе "понятного" и конкурентно способного школьного аттестата Украины, паспорта гражданина Украины и через несколько лет диплома о высшем образовании украинского образца. Их выбор жизни для сына в законной стране. А она здесь, здесь дом, ее работа... И когда я говорю ей, что она смогла, справилась, она пожимает плечами, улыбается, отнекивается. И я вижу слезинки в ее улыбке. Слезы той Матери и тех Матерей, кто пахнет самым вкусным запахом мамы и всегда дарит праздник...