Убийство в Киеве известного российского журналиста (уже несколько лет как выехавшего из РФ), оппозиционера, блогера Аркадия Бабченко оказалось инсценировкой. Украинские спецслужбы, узнав о подготовке покушения на Бабченко, провели спецоперацию для раскрытия заказчика и исполнителя покушения. Силовики ввели в заблуждение организаторов преступления, чтобы те были уверены, в выполнении "работы", а спецслужбы Украины, в свою очередь, смогли задокументировать происходящее.

Как стало известно силовикам, убийство оппозиционера заказали российские спецслужбы. Для этого был завербован гражданин Украины. Он был задержан.

На следующий день после "убийства", 30 мая журналист внезапно появился перед телекамерами на брифинге СБУ, вызвав целый шквал восторга в сети. Мы же тем временем вспомним, как в течение нескольких часов украинские силовики мастерски держали интригу.

29 мая 2014-го Аркадий Бабченко называет вторым днем рождения. Вертолет, в котором должен был лететь военный журналист, был сбит боевиками на Донбассе, четырнадцать человек погибли. Аркадий не полетел и по счастливой случайности остался жив. Ровно 4 года спустя, 29 мая 2018-го года Бабченко в очередной раз вспомнил об этом случае в своем Facebook, а спустя 9 часов в той же соцсети появились сообщения о том, что журналист ранен в собственной квартире. Позже начала появляться информация о его смерти в машине "скорой"...

Больше подробностей вскоре после инцидента раскрыл советник главы МВД Украины Антон Геращенко. Он назвал и одну из первых версий - действие российских спецслужб.

Оперативно отреагировали в ОБСЕ, призвав к немедленному и полному расследованию убийства журналиста Аркадия Бабченко. Об этом написал президент Парламентской ассамблеи ОБСЕ Арлем Дезир в Twitter.

"В ужасе от сообщений о том, что известный российский журналист Аркадий Бабченко застрелен в его доме в Киеве. Я призываю власти Украины провести немедленное, детальное и полное расследование", – подчеркнул он.

О том, что в официальных кругах России к Аркадию Бабченко отношение не самое благосклонное, давно было известно как по тревожным сигналам "с той стороны", так и по заявлениям самого Аркадия Бабченко.

Более года назад, описывая причины, по которым пришлось покинуть Россию, Бабченко несколько раз сообщал об угрозах убить его. Он заявил, что выезд за границу - возможность спастись, избежать опасностей. Полтора года назад Бабченко написал о том, что чувствует себя в безопасности, и намекает на предостережения, которые были ему адресованы из России. Далее мы без сокращений публикуем этот текст за 27 февраля 2017-го года.

Информация такая штука, что ее нельзя хранить в закупоренной стеклянной банке. Все равно просачивается. Кто-то где-то что-то кому-то сказал. Кто-то где-то что-то услышал. Кто-то стал свидетелем разговора за соседним столиком в кафе (это, кстати, реальный случай, один раз меня предупредили об интересе к моей персоне со стороны, скажем так, иррегулярных формирований именно таким образом).

Иногда, бывает, эта информация даже доходит до тех, кому она нужна.

Информация о готовящейся травле дошла до меня с нескольких сторон. Мне было сказано, что будут отрабатывать меня и Божену Рынску. За пост в Фейсбуке. С неправильным скорблением. Отрабатывать из всех орудий. Через два дня. С привлечением «Лайфа», «Первого канала» и пр. Но «мер физического воздействия» пока, вроде бы, не планируется.

Я усмехнулся. На черта лысого я кому нужен…

Вышло все ровно так, как и предупреждали. Как по писанному.

Это была не первая травля, которую устраивали по отношению ко мне, все это длится уже годами, за которые чего только не было: и слежки, и амбалов в подъезде, и уголовных дел, и фильмов про «семнадцать друзей хунты», и той же травли. Но на этот раз атака была самой мощной. Самой концентрированной. Человеку постороннему тяжело поверить, что против какого-то блогера могут быть привлечены такие ресурсы. Депутат Милонов, сенатор Клинцевич, липовые поддельные штрафы, полоумки из НОДа, ольгинские боты, «Московский комсомолец», «Комсомольская правда», «расстрелять как бешеных собак», законопроекты об уголовном преследовании за недостаточную скорбь, петиции о лишении гражданства и прочее, и прочее, и прочее. Противостоять такому потоку дерьма невозможно.

Следующий раз был в начале февраля. Тут уже была конкретика. Названы даты. Будь осторожен. Готовятся провокации. Под провокациями подразумеваются «уже любые провокации».

В этот раз я уже не усмехался.

Собрал чемодан. Определился с отъездом. Но… Не уехал. Прочитал о том, что отравлен Владимир Кара-Мурза — во второй раз. Все точно так же. И какой-то невероятный, дичайший, животный протест выполз откуда-то из района желудка и заполнил собой весь мозг. Выдавив все рациональное. Выразился этот протест в одном слове: «хер».

Хер!

Не уеду. Не сейчас. Не в этот раз. Плевать. Делайте, что хотите. Это мой дом. Это моя дверь. Хотите войти? Ок. Попробуйте.

Кстати, такой расслабон наступил после того, как решение принято. Страха нет. Напряженности нет. Ты готов ко всему. Плевать. Какая-то придурковатая веселость идиотской улыбкой блуждает по лицу. Приходите. Я здесь.

Но меры предосторожности, необходимые в такой ситуации, конечно же, принял. Ну, знаете — вывезти семью, проглотить флешки, закопать телефон — вот это все, что делает человек в ожидании гостей.

Ровно в назначенные даты по пяти адресам прошли облавы. Марк Гальперин, которому выпиливали дверь болгаркой, прыгал с балкона. Пойман, отвезен в ФСБ. Журналистка Ольга Сапронова, бравшая у него интервью, задержана, доставлена на Лубянку. В их квартирах прошли обыски. В квартире бывшей жены Марка прошли обыски. Гальперина вечером, все же, отпустили — хотя в это никто уже не верил — но на следующий же день снова взяли в «Сбербанке» и все-таки посадили на десять суток.

Ко мне в тот день не пришли.

Кто-то вычеркнул меня из этого списка облав.

Я думаю, меня в какой-то степени спасает то, что я успел достичь достаточного уровня публичности. Когда проблемы от посадки будут перевешивать выгоды. Это в регионах людей можно сажать за лайк, за пост, за фотографию, за что угодно. Их никто не знает, шумихи не будет, помощи не дождешься. В столицах и с публичными людьми это, безусловно, сложнее.

Хотя, время от времени, пароксизмы активности случаются и здесь. И то Антон Носик получает уголовное дело, то мужа Любови Соболь тыкают шприцем в бедро, то Юлию Латынину обливают дерьмом, то адвоката Ивана Павлова и его «Команду 29» громят, то еще что-то. Случаи перечислять можно десятками. Я всех уже и не вспомню.

Но информация подтвердилась с точностью до мелочей.

Поэтому, когда мне в третий раз стало известно, что теперь, вот в этот самый момент, принимается решение, что делать уже со мной — заводить дело и окончательно брать или махнуть рукой на малахольного журналиста и пусть пишет свои постики в Фейсбуке — я, как культурный человек, не стал подвергать людей мукам выбора и решил превентивно покинуть пределы богоспасемого Отечества.

"Если кто-то обещает вас убить - поверьте им".

Я теперь верю.

Так что вы там решайте, друзья мои, а я тут пока пиво попью. Нет человека — нет проблемы. Заведете дело — ок, я уже здесь. Не заведете — тоже ок. Отдохну, вернусь и продолжим эти игрища.

Прага была выбрана случайно. Собственно, даже и не выбрана. Просто добрые люди предложили пустить меня пожить на коврике какое-то время, это оказалось очень вовремя, и я с радостью принял приглашение.

Это не эмиграция. Отъезд временный. По крайней мере, я на это надеюсь. Я думаю, что через какое-то время страсти в отношении меня все же утихнут, и я вернусь домой. Я не хочу уезжать. Нет, я сочувствую детям Германии. И полтинника мне не жалко. Не хочу. И все.

Впрочем, Рустем Адагамов за пивом говорит, что он уезжал точно так же — с одним чемоданом, на пару недель. Пошел уже пятый год.

В принципе, в России это теперь общепринятая практика. Власть пока взяла курс не на посадки и репрессии – это все лишние проблемы, еще по «Би-Би-Си» расскажут — а на выдавливание диссидентствующих из страны. Пару раз намекнут, потом скажут в открытую, потом надавят, ну а если ты с десятого раза не поймешь, то в итоге, конечно, посадят.

По большому счету, моя жизнь изменилась не сильно. В Москве я сидел в квартире и писал посты в Фейсбук. В город без особой необходимости старался не выходить. Жил в своем маленьком гетто. Сейчас я точно так же сижу в квартире и пишу посты в Фейсбук.

Круга общения, который у меня был там, больше нет. Многие — нет, пожалуй, теперь уже можно сказать, большинство — уехали, ушли во внутреннюю эмиграцию, кто-то посажен, кто-то убит. В Праге за первые четыре дня я своих встретил, пожалуй, больше, чем в Москве за полгода. Работы здесь у меня нет — но ее не было и в России. Вход в большую журналистику инакомыслящим заказан. Собственно, в плане работы российскому журналисту за границей даже проще, чем в Москве.

Так что, по сути, изменилась только геолокация.

И еще ушла паранойя. Чувство постоянного напряжения, постоянного ожидания опасности. Ареста, арматурки, полоумных патриотов, провокаций, уколов шприцем, отравления «неизвестным веществом», теней в подъезде, сработавшего ночью лифта, послов за извинениями от регионального хана, автозака во дворе и пр.

Мне теперь совершенно все равно, что про меня говорит Соловьев, какие пассы руками делает Киселев, какую очередную подставу состряпает «Лайф» совместно со службой судебных приставов, какую пену на губах пустит Милонов и какие машины стоят у меня во дворе. Это раньше я вынужден был отслеживать всю эту шушеру, пытаясь по словам и интонациям вычислить вектор развития ситуации и предпринять какие-то меры исходя из изменившейся обстановки. А теперь — просто плевать. Вся эта идиотия отсюда, снаружи, кажется тем, чем она и является на самом деле. Идиотией.

Я знаю самое главное. Государственный репрессивный аппарат всей своей мощью в этой стране задействован против меня не будет. Мне этого достаточно.

Собственно, это самое первое чувство, которое приходит при пересечении пограничного контроля. Чувство безопасности. Я больше не оцениваю людей на предмет их потенциальной угрозы.

Я им теперь просто улыбаюсь.

Аркадий Бабченко

"Спектр"

В России оперативно отреагировали на произошедшее. Глава Совета по правам человека при президенте РФ Михаил Федотов заявил, что убийство в Киеве российского журналиста Аркадия Бабченко является провокацией. По его словам, СПЧ будет добиваться допуска правозащитников к материалам расследования.

"Мы в СПЧ возмущены убийством российского журналиста Аркадия Бабченко. Мы знаем его как опытного военного журналиста со своим особым видением мира, со своим очень критическим взглядом на российскую политику. Именно поэтому его убийство носит откровенно провокационный характер", цитируют Федотова российские "Вести".


Более того, Россия заявила, что планирует "принять участие" в расследовании. Об этом сказали в Следственном комитете РФ, мотивировав такой жест долгим расследованием убийств Павла Шеремета и Дениса Вороненкова.

"За последние несколько лет на территории Украины были убиты уже несколько российских граждан: журналист Павел Шеремет, экс-депутат Денис Вороненков. Следственный комитет не намерен оставлять без внимания жестокие преступления в отношении граждан России", – говорилось в заявлении Следственного комитета России.

30 мая 2017-го на сайте thequestion.ru был создан вопрос: "Страшно ли умереть сейчас". На него ответил и Аркадий Бабченко. За неполные сутки, которые прошли с "убийства" журналиста до его "воскресения", этот текст цитировали во множестве блогов. Приводим выдержки из него:

"Сейчас, по крайней мере, я уже продлил свой род. Эта ниточка жизни не будет разорвана. Ведь что такое бессмертие, как не наши дети, верно? Мы продолжаемся в них. Так что, по крайней мере, за это я спокоен. Но страшно, что не увидишь, как растет твой ребенок. Никогда больше не сможешь обнять. И дочка никогда не сможет обнять тебя. Вот это уже жалко. Но тут уж ничего не поделаешь. Издержки профессии. Надо это осознавать. Надо понимать, что работа у тебя такая - если потребуется, умереть вместе с этими людьми.

Умирать, конечно же, страшно. Всегда. Если кто-то говорит обратное - не верьте. И, как по мне, чем дальше, тем страшнее. Потому что постоянно везти не может. Лимит везения ограничен. Ну, раз повезло. Ну, два. Ну, пять. Но когда-то же должно все-таки прилететь..."