Борис Стругацкий: "Когда мою посуду, пою украинские песни"

Культовая пара. Борис часто видит Аркадия во сне

"Трудно быть Богом". Ярмольник стал Руматой

"Обитаемый остров". Стругацкий оценил его на твердую четверку

1/4

— Со дня смерти вашего брата и соавтора Аркадия Натановича прошло почти 20 лет. Часто ли вам он снится, советуетесь ли вы с ним во сне? Может, даже во сне вы с ним иногда пишете?

— Во сне вижу часто. Обычно мы куда-то с ним едем и обязательно опаздываем. Иногда говорим о работе, как правило, – о каком-то вполне законченном черновике, за который давно пора уже взяться, наконец... Впрочем, как говорил Станислав Ежи Лец: "Никому не рассказывайте своих снов: вдруг к власти придут фрейдисты".

— Что вас связывает с Украиной, ведь ваши отец и мать отсюда? Что они вам о ней рассказывали?

— Отца я практически не помню (видел его в последний раз, когда мне было 8 лет), а мама о своем житье в Середине-Буде рассказывала много и интересно. Правда, это, как я понимаю, не Украина собственно, а черниговщина – замечательный стык трех культур: Украины, России и Белоруссии. В доме у нас частенько спiвали украинские песни, я и сейчас их люблю напевать, когда мою посуду или лежу под капельницей.

— Во время путешествий по Украине что запомнилось?

— А путешествовал по Украине я всего один раз, в 1965 году, с компанией друзей на прокатном "москвиче-407". Самые острые впечатления, правда, остались у меня, пожалуй, от Коломыи, где у нас полетел движок, и мы толкали машину через всю Коломыю до станции обслуживания, сопровождаемые одобрительными возгласами коломыйчан: "От самой Москвы толкаете? Бог помочь!"

— Как вы относитесь к тому, что Ющенко присвоил звание Героя Украины Степану Бандере?

— О роли Степана Бандеры в истории Украины судить не берусь. Из того, что мне известно об этом персонаже, присвоение ему звания Героя выглядит, мягко выражаясь, странно. Но, я понимаю, в трактовке исторических деятелей многое и часто выглядит странно. Возьмем, скажем, сенсацию последних лет: объявление Сталина "эффективным менеджером".

— А вот наши Юлия Тимошенко и Виктор Янукович могли бы стать героями ваших произведений? Какими они вам видятся?

— Я ничего не знаю о них. Слухам я не верю, а телевизионная картинка не вдохновляет. Господь с ними обоими.

— Вы критикуете российскую власть, вступаетесь за арестованного Ходорковского, а вот вступался ли русский писатель Борис Стругацкий за русских Прибалтики или, например, за права русского языка на Украине?

— Я глубоко уважаю правозащитников, но сам я никакой не правозащитник. Как бороться за права русского языка в других странах, просто не знаю, хотя самой идее, например, "русский язык в Украине – второй официальный" вполне сочувствую. Это было бы, на мой взгляд, разумно и справедливо.

— Вы вели переписку, с сидящим в тюрьме Михаилом Ходорковским, которая сейчас даже опубликована, а вот с ребятами, сидевшими в эстонской тюрьме за то, что не давали эстонским властям перенести Бронзового солдата, желания вступить (а после опубликовать) в переписку не было?

— Не было. Повторяю, я не правозащитник, я всего лишь сочувствующий. И занимаюсь только теми "делами", по которым имею твердое мнение.

— Ваш отец Натан Залманович Стругацкий был большевиком и комиссаром продотряда в годы Гражданской войны? Никогда не хотелось вам с братом изучить его деятельность в эти годы? С этической точки зрения, не пугает ли вас мысль о том, чем бы мог заниматься в эти годы ваш отец? Годы ведь были кровавые, "расстрельные".

— Было время, мы серьезно обдумывали роман (в манере Фейхтвангера) "Еврей Натан", где намеревались описать жизнь нашего отца во всех ее перипетиях. Это ведь был замечательный, особенный, и в то же время очень типичный для своего времени человек. Человек, которого подняла революция и сожрала революция. Настоящий интеллигент и настоящий комиссар, – один из тех самых, "в пыльных шлемах", о которых писал Окуджава, и которые сделали для поэта (для многих поэтов) бесконечно кровавую и беспощадную Гражданскую войну "той самой, единственной, Гражданской", на которой Окуджава готов был пасть, если потребуется. Конечно, ничего мы тогда не написали да и написать не могли: архивы были прочно закрыты, и никого почти уж не оставалось, кто знал отца лично, да и не по силам была нам эта работа в те годы. А в конце 80-х оказалось уже поздно, мы состарились, и все старые замыслы сделались нам недоступны или неинтересны. В новейшие уже времена мне довелось познакомиться с архивными материалами, многое об отце я узнал впервые и, слава богу, ничего такого, что бросило бы тень на его память, но я и думать не мог вернуться к "Еврею Натану" – в 70 лет; в одиночку; титанический труд – нет, это не для меня сегодняшнего. Всему свое время, господа, всему свое время. И время собирать камни прошло. Оно давно миновало.

— Какую свою книгу, которую написали самостоятельно или с братом, вы считаете главной?

— "Улитку на склоне". Потому что тут исполнение оказалось наиболее приближено к авторскому замыслу. Что получается не часто.

— Чем сейчас занимаются ваши дети и внуки? Может быть, кто-то из них стал писателем?

— Нет, писателем никто стать не захотел. Хотя внуков у меня множество. От двух невесток 5 внуков. Часть из них живет в Америке, часть – в России. Кто-то школьник, кто-то закончил институт. А сын занимается книгами, он – книготорговец. ИП – индивидуальный предприниматель.

— Над чем сейчас работаете? Возможно, пишете какой-нибудь роман?

— Я больше не пишу беллетристику, только публицистику. Как правило, о политике, иногда о литературе.

— Доволен ли Борис Стругацкий экранизацией "Обитаемого острова"?

— Да. Этот фильм получился на крепкую четверку. Первая серия, вообще, хороша, вторая – несколько похуже, слишком она сумбурная и очень уж пахнет Голливудом. Но, в общем, фильм очень точно передает дух и содержание романа, а это не часто происходит с экранизациями.

— А вот можно ли провести параллели того, что происходит в этом фильме с сегодняшней Россией?

— Я не знаю, что имел в виду режиссер, когда снимал фильм, но авторы романа ничего "такого-этакого" в виду не имели. вовсе. Это было в 1969 году, у нас только что отвергли две новые книги в нескольких издательствах, и мы решили. написать легкий вполне проходимый роман о зубодробительных приключениях комсомольца 22-го века.

— А вы какие закладывали в роман аналогии? С СССР например?

— Никаких аналогий. Мы писали о стране, которая пережила мировую войну и подчинена диктаторской власти. То, что это получилось похоже на СССР, -естественно, но специально мы этой цели не преследовали и никаких политических и идеологических намерений у нас не было. Это, повторяю, должен был быть забойный развлекательный роман о приключениях простого парня 22 века. в мире послевоенного хаоса и диктатуры.

— А сейчас что-то из вас будут экранизировать, может, вы сейчас над сценарием каким-либо работаете?

— Нет, сценариев никаких не пишу. Но право на экранизацию нескольких повестей (которых сейчас называть не буду – из суеверных соображений), я продал российским компаниям. Впрочем, все эти проекты благополучно зависли – кризис, ни у кого нет денег.

— Каков ежедневный режим дня у Бориса Стругацкого? Встаете, идете на прогулку…

— Да какая там прогулка! Я старый, больной человек, из дома почти не выхожу. Утром встаю и сажусь за компьютер. И сижу за компьютером до самой ночи, с естественными перерывами. Вот и весь мой режим.

— У меня многие знакомые не хотят больше читать Солженицына. Мол, СССР нет, ГУЛАГа нет, коммунизма нет, какой в таком случае смысл читать Александра Исаевича. В странах бывшего СССР теперь строят капитализм, в основе которого лежат денежный материализм и корыстолюбие. Зачем тогда современному человеку читать о вашем Мире Полудня, если тамошние обитатели практически поголовно коммунары – люди бескорыстные, идеалистически настроенные, наивные, альтруистичные, верящие в светлое будущее? Актуальны сегодня ваши с братом романы и повести?

— Не знаю. Я, честно говоря, не ожидал, что интерес к ним переживет ХХ век, – ан жив курилка! Тут, видимо, дело в том, что герои наши остаются привлекательны, – и бескорыстием своим, и альтруизмом, и творческой нацеленностью на любимое дело. Они – люди "светлого будущего", и в то же время встречаются нам и в повседневной жизни, причем не так уж и редко. Например, у меня – все добрые знакомые такие, других не держу. "Коммунары" наши писались с лучших людей нашего с АН времени. У нас и вся первая повесть о Мире Полудня строилась на этой идее: нас окружают и рядом с нами живут люди, вполне способные жить в описываемом нам обществе (вполне утопическом по определению); "островки будущего" существуют уже сегодня, и задача состоит "только лишь" в том, чтобы построить (и "на кончике пера", и в реальности) мир, в котором все такие островки сольются в единый континент. Разумеется, даже в те далекие времена, когда мы были молоды и вполне наивны, мы уже задумывались над сакраментальным вопросом: а как же, каким именно путем, сможет человечество дойти до этого "континента"?

Уже спустя всего лишь пяток лет (к середине 60-х) мы точно понимали, что – никак и никаким путем. Банда злыдней и невежд, сидящих у власти у нас (да и не только у нас) органически не приемлет мир того светлого будущего, в котором нам хотелось бы жить. Они под коммунизмом понимают нечто иное: пивопровод Жигули-Москва, и все как один исполняют указания партии и правительства. И уже тогда мы перестали употреблять это слово – "коммунизм", – ставшее почти бранным по всему миру. Да надо сказать, и начальство (в редакциях и издательствах) стало избегать (к началу 70-х) этого слова и просило заменять его каким-нибудь эвфемизмом, вроде "светлого будущего". Тогда и появился в нашем лексиконе термин "Мир Полудня", обозначающий "мир, в котором наивысшим наслаждением человека является творческий труд", – мир, в котором нам хотелось бы жить. Мечта о таком мире, видимо, достаточно широко распространена и сейчас (в эпоху "денежного материализма и корыстолюбия"). Я, например, не способен представить себе общество, более привлекательное и совершенное, чем Мир Полудня, и, похоже, так думаю не только я.

Что же касается книг Солженицына, то только самые наивные и простоватые люди могут считать их "не актуальными". Пока сохраняются авторитарные режимы, пока угроза "второго нашествия тоталитаризма" сохраняется, считать "Архипелаг ГУЛАГ" неактуальным было бы крайне опрометчиво.

— Не кажется ли вам, что вы с братом, в конце 80-х перейдя в либерально-капиталистический лагерь, отреклись от своих героев-коммунаров? Угрызений совести не испытываете?

— С чего бы это вдруг? Наш Мир Полудня по-прежнему остается для меня образцово-показательным. Герои (списанные, как правило, с наших знакомых) остаются любимы. Я ни от чего никогда не отрекался, и упрекнуть в этом меня может (и упрекает!) только какой-нибудь замшелый коммунист (не коммунар, нет, – коммунист, член неумирающей КПСС), для которого коммунизм есть просто окончательное огосударствление общества и продолжение власти КПСС в бесконечность

— Вспомните, какими жуткими, мрачными, религиозно-фанатичными и вообще культурно неприемлемыми людьми (с точки Ренессанса) были первые пуритане, основавшие Новую Англию. Однако, через три столетия их потомки стали совершенно другими людьми, все мракобесие ушло в сторону, а США стали образцом свободного и демократического государства. Возможно, в 20 веке коммунизм был неприемлем своими тюрьмами, казармами и несвободой, а в 23 веке так бы случилось, что он стал бы чем-то другим. Вам, любителю Экспериментальной истории, так не кажется?

— Но он и станет чем-то другим! В этом нет никаких сомнений. Мрачный коммунизм, который нас посетил (который мы создали своими руками!) совершенно экономически неэффективен, он не выдерживает соревнования с "демократическим капитализмом", а потому и обречен на поражение в конечном итоге. Я не знаю, является ли этот "тоталитарный коммунизм" неизбежным этапом общечеловеческой истории. Видимо, для каких-то народов и при каких-то социально-экономических обстоятельствах, да, является. Но как социально-экономическая формация, он "конечен", он не может существовать сколь-угодно долго, он проигрывает более эффективным формациям. Но какою ценой!

— "Трудно быть Богом" учит, что каким бы отсталым с точки зрения более продвинутого общества не был бы общественный строй какой-либо другой страны, вмешательство в естественный эволюционный процесс недопустимо. Что вы в таком случае думаете о стремлении Америки распространять демократию по всему миру, начиная с Вьетнама, заканчивая Ираком?

— Мы придумали прогрессорство, но мы никогда не восхищались им, и никогда его безусловно не одобряли. Прогрессорство в Мире Полудня возникает неизбежно, потому что люди его добры, участливы и готовы к сопереживанию. Им неуютно жить, когда знаешь, что где-то подобные тебе существа мучаются, страдают, прозябают "только потому, что законы истории жестоки". Прогрессорство возникает, как альтруистическое и совершенно безобидное движение под лозунгом "возлюби дальнего" (когда у "ближнего" все обстоит хорошо, и он не нуждается в помощи). Деятельность больших государств сегодняшнего дня, направленная на "спрямление истории", сама по себе могла бы вызывать даже сочувствие, если бы не ясно просматриваемая корысть в этой, казалось бы, бескорыстной, деятельности. Слишком уж там сквозят разнообразные геополитические соображения, стремление продемонстрировать власть свою над другими, элементарная борьба за нефтяные рынки, в конце концов. В наше время и на нашей Земле прогрессорство невозможно, – возможна только более или менее корыстная внешняя политика.

— Когда в широкий прокат выйдет фильм Германа "Трудно быть Богом"? Вам понравился Леонид Ярмольник в роли Руматы? Не кажется ли вам, что он не сильно романтичный персонаж?

— Когда выйдет фильм, я не знаю. Что же касается "романтичности", то у Германа не может быть никакой романтичности, она ему противопоказана, он жесткий и даже жестокий реалист. За что я, например, его и ценю.

— Говорят, что экранизация Германа получилась мрачной. Очень много сцен казней, насилия и погромов. Вам сам фильм понравился? Какая экранизация понравилась больше – немца Питера Флейшмана или Германа?

— Фильма Германа я не видел. Но а приори сравнивать его с боевичком Питера Флейшмана представляется мне нелепым. Я уверен, что Герман создает эпохальное кино. Это будет воистину фильм 21-го века.

— Видели ли вы уже фильм "Аватар"? А кто распространял слухи, что его сценарий – это плагиат с ваших произведений, и что вы собирались подавать в суд на Кэмерона?

— Фильма не видел. Кто распространяет слухи, не знаю, – паршивец какой-то.

— А вам Голливуд никогда не предлагал что-нибудь из вашего экранизировать?

— Голливуд еще в 90-м году купил у нас права на "Пикник". Но что-то у них там не срослось. Три режиссера уже сменились (по слухам), а кино все нет. И, похоже, не предвидится. Была еще пара попыток, я уже не помню, о каких повестях шла речь, кажется, о "Жуке", но тоже ничего не получилось. С Голливудом нам не везет.

— В конце прошлого года умер муж вашей племянницы Егор Гайдар. Вы дружили с ним? Что за человек был Егор Тимурович? В своей масса рядовые граждане не очень его любили, считая его одним из виновников погружения России в нищету и хаос в начале 90-х. А вы что думаете по этому поводу?

— Мы встречались редко, но все без исключения встречи были интересны. Он был замечательный человек, прекрасный собеседник, умелый спорщик. Впрочем, как оппонент, я для него серьезной проблемы не представлял: говорили мы, как правило, об экономике и политике, и тут я не столько дискутировал с ним, сколько смотрел ему в рот. Я прочел все его книги новейшего времени, и мне совершенно ясно то, что, к сожалению, не понимают (или не желают понимать?) огромные массы наших граждан. Мне совершенно ясно, что тот политико-экономический курс, который проводил Гайдар в недолгие месяцы своего "вице-премьерства", был неизбежен и в конечном итоге спас страну от голода и, может быть, от гражданской войны. Мне совершенно ясно, что "виновником погружения России в нищету и хаос" были его предшественники – Брежнев, Андропов, Горбачев, – оказавшиеся не в силах справиться с нефтяным кризисом начала 80-х и вообще – с последствиями многолетнего бездарного правления КПСС.

Гайдару досталась страна, буквально раздавленная милитаризированной экономикой, ничего своего не способная производить (кроме танков и ракет), все, необходимое для населения, закупающая за рубежом, а теперь полностью исчерпавшая свои кредитные возможности: в долг уже никто в мире не хотел ей давать. А на складах, между прочим, запас продовольствия оставался на два дня.

А все государственные деньги, лежавшие в Госбанке и в Сбербанке были растрачены, казна печатала миллиарды, но на них ничего мало-мальски дефицитного нельзя было купить. Денежный навес грозил рухнуть и породить неуправляемую инфляцию… И Гайдар принимает решение; курс на рыночную экономику – легализация частного предпринимательства, приватизация, отпуск цен.

— Был ли другой путь?

— Не знаю. И никто, по-моему, не знает. Бормочут что-то несвязное про "китайский путь" и батьку Лукашенко. Но ведь Китай (при всех своих успехах) по-прежнему остается бедной, несвободной страной. А батька Лукашенко сравнительно процветает исключительно за счет дешевого российского газа. Да и ездят на заработки все они как никак – к нам, а не мы к ним. Решится на новый курс, было очень трудно: и Гайдар, и его товарищи прекрасно представляли себе, какое ближайшее будущее ждет страну, пока новая экономика не заработает. Они не зря называли себя "правительством камикадзе". Но другого выхода они не видели и обрекли себя "на всеобщую нелюбовь" – редкостный по своей мужественности гражданский поступок.

— Вот сейчас у власти в России стоит питерская команда, вы, как ленинградец-петербуржец, гордитесь этим?

— Вот уж о чем я никогда не думаю, так это о "малых родинах" наших начальников. Да пусть они хоть из Тмутаракани, – лишь бы дело делали.

СЫН ВЫХОДЦЕВ ИЗ УКРАИНЫ

Имя: Борис Стругацкий
Родился: 15 апреля 1933 г. в Ленинграде (СССР)

Родители родом из Украины: отец с Черниговщины, а мать с Полтавщины. В 1937 году Натана Залмановича исключили из партии, а родного брата расстреляли. Закончил ЛГУ, специальность — "звездный астроном". Работал в Пулковской обсерватории. Самые главные произведения написал совместно со старшим братом Аркадием (умер в 1991 году): "Понедельник начинается в субботу", "Улитка на склоне", "Трудно быть Богом". Писатели стали культовыми еще в 60-е годы. После смерти брата писал под псевдонимом С. Витицкий (2 романа). По убеждениям — либерал. Критикует Путина. Защищает сидящего в тюрьме экс-олигарха Михаила Ходорковского, считает его политзаключенным.