Сергей Степанченко: Будь я маленьким и худым – играл бы другие роли

— В "Ленкоме" вы уже больше двадцати лет. Часто актеры попадают в один театр буквально в юношестве, и остаются там навсегда…
— Там и умирают, если говорить точно.
— Чем вас привлек именно "Ленком"?
— А вы считаете, что это плохой выбор?
— Скорее, это предопределенная судьба. Никогда не хотелось вырваться из театра?
— Чтобы вырваться из театра, нужно иметь такое желание, как минимум. А уходить из такого театра не хочется. "Ленком" мой любимый театр, мой дом, в котором я провел много лет — вся моя сознательная жизнь прошла именно в этом театре. Да и трудится в этом театре — достойное дело. По количеству зрителей, которые к нам приходят, по качеству спектаклей, по списку актеров, которые в нем работают — это лучший театр. А быть коллегой и сослуживцем высоких мастеров, поверьте мне, — большая гордость.
— В сериале "NEXT" вы играете Санчо, верного друга Абдулова. В жизни вы тоже с ним дружны?
— Конечно. Мы друзья и по театру и по жизни. Мы стараемся тепло относиться друг к другу.
— С кем еще дружите из ленкомовцев?
— Вы знаете, в театре всегда очень сложно заводить друзей. Лучше иметь ровные отношения со всеми. Если это кому-то удается — это хорошо. Конечно, со своими сверстниками складываются более близкие отношения, со старшими товарищами — по большей части уважительные.
— Как правило, в театрах конкурируют между собой именно женщины, стремясь стать примой театра. Почему-то мужчины равнодушны к театральным статусам.
— Может быть, у женщин это происходит более болезненно. Хотя все актеры амбициозны. Никуда от этого не денешься. Но настолько, чтобы это мешало жить, заедало, закусывало и съедало изнутри — такого нет. Во всяком случае, среди своих близких друзей и товарищей по работе я такого не вижу.
— Знаю, что в юности вы играли на баяне и на гитаре. Многие ваши таланты оказались вам полезными и в театре.
— Театр такая вещь, где может пригодиться все, что умеет человек. Умеет стоять на руках — пригодится, умеет жонглировать – пригодится, играть на музыкальных инструментах — тоже пригодится, танцевать — пригодится. Любые приобретенные приятные вещи рано или поздно обязательно сгодятся.
— В фильме "Умножающий печаль", где вы играете байкера, опыт езды на мотоцикле тоже пригодился?
— Конечно. Могут пригодиться самые бредовые навыки. Если ты умеешь управлять ослом или вышивать крестиком, даже это может стать полезным.
— А вы на руках стоять не умеете?
— Нет. Но если передо мной поставить такую задачу и это будет необходимо, то, наверное, научусь.
— А на что бы никогда не согласились и даже учиться не стали бы?
— Я не вижу для себя придела. Согласиться можно на все, поскольку театр никогда не потребует ничего неприличного. Все то, что требует театр — приличное.
— Но ведь есть и "неприличные" театры?
— Есть. Но наш театр, слава Богу, этим не болен.
— Возвращаясь к гитаре, слышала, когда-то вы любили петь романсы. Сейчас поете?
— Я бы не сказал, что я их любил. Мне больше городские романсы нравятся, песни ближе к авторским, нежели что-то вроде "Тебя отнимут у меня, я не твоя, я не твоя". В годы, когда я пел более активно, мне больше импонировали гражданские песни, поэты серебряного века.
— Ваша старшая дочь Катя — юрист, не пожелала пойти по вашим стопам. Уже закончила Юридическую академию?
— Закончила. Уже воспитывает своего ребенка. Внучке уже три года. Как мама она состоялась, а как юрист пока нет. Но я надеюсь, что когда у нее закончится этот необходимый простой, она будет работать дальше по своей профессии. А о том, чтобы она стала актрисой, я никогда не мечтал. Но надо отдать должное, что я никогда не ставил перед ней никаких преград, ничего не запрещал. Это ее свободное волеизъявление.
— Мне доводилось видеть ваш аттестат. Хотя, может, и не ваш, но в нем были почти одни тройки…
— Да, наверное, настоящий. Если тройки, то мой.
— Как удавалось воспитывать детей с таким неважным личным примером?
— Если бы у меня был аттестат полный пятерок, я, наверное, потрясал бы ним в воздухе. А раз нет — я стыдливо об этом умалчивал, конечно же. Катька нормально училась в школе, Юра сейчас тоже учиться хорошо. Они не повторили моих ошибок. Ведь и мир сейчас выглядит иначе. Раньше человек понимал, что он окончит школу, какое-нибудь ПТУ, потом обязательно будет работать, в тридцать лет получит квартиру, через пять лет купит себе какую-нибудь польскую стенку, а через десять лет — Жигули: все в жизни было распланировано. Раньше все понимали, что никто не умрет от голода и у всех будет равная пенсия — сейчас все не так. Теперь нужно иметь очень мощные бойцовские качества, чтобы выживать в этой рыночной жизни. Я думаю, что мои дети это понимают. Поэтому все зависит от того, как они будут учиться в школе, в институте, какие навыки и знания они приобретут.
— А свою жизнь вы планировали?
— Нет. Не планировал. Мне вообще казалось невозможным и неправильным жить долгие годы на одном месте и никуда не уезжать. И только теперь я понимаю, что самый важный институт — это как раз собственное гнездо — твоя семья и дети. Это самое важное в жизни.
— Ваша мечта – поехать с семьей на машине куда-нибудь отдохнуть по-прежнему откладывается?
— В следующем году я обязательно поеду на машине в Германию. Я уже договорился с тремя людьми, нас уже собирается приличное количество, думаю, примкнет еще кто-нибудь. Поедим обязательно. Мне хочется хоть раз в жизни куда-нибудь далеко уехать на автомобиле, покататься — и я это осуществлю.
— А почему именно в Германию?
— Я отдыхал в Германии этим летом — катался на лыжах в Гармише. И поскольку эти места мне понравились, я решил, что приеду на будущий год.
— Ваша первая роль в "Борисе Годунове" Сергея Бондарчука досталась вам именно благодаря вашей комплекции. Часто ли роли отдавали вам именно благодаря телосложению?
— Это было только один раз. Хотя Алла Сурикова, снимая "Чокнутых", хотела именно такого героя. Сначала хотела отдать эту роль Брониславу Бурундукову, но потом… сложился ансамбль — Леня Ярмольник, Оля Кабо, Николай Петрович Караченцов — и я тоже попал в этот хороший ансамбль, для меня дорогой и нежно любимый. Может быть, тогда с точки зрения каких-то физических качеств я был более предпочтителен, но чтобы это помогало всегда — нет. Это же данность, никуда от этого не денешься. Если бы я был маленьким и худым, наверное, я играл бы другие роли.
— Кого еще хотелось бы сыграть?
— С удовольствием сыграл бы какого-нибудь великого путешественника, Витуса Беринга, например. Я очень люблю этого человека, много о нем знаю, не скажу, что все, но он мне очень импонирует — его судьба во многих проявлениях очень похожа на ту жизнь, которую я когда-то вел — я ведь рос у моря. Но и мировая классика тоже не вся охвачена не только мной, но и многими из нас. Поэтому, актерам в этой жизни играть не переиграть — была бы робота.
— Кроме театра, вы активно снимаетесь в кино. Это доставляет вам удовольствие?
— Конечно. Кроме удовольствия, кино позволяет зарабатывать деньги, ведь кинематограф куда более обеспечен чем театр. Со всех сторон кинематограф мной любим и мое в нем участие всячески приветствуется — я себя благословляю для кинематографа.
— Захаров часто характеризирует театр, как организм, умеющий болеть. Это правда?
— Конечно. Театр существует по человеческим законам. Как любой растущий организм, он может чем-то заболеть, может выздороветь, может иметь период упадка, ренессанса, возрождения. Так же и театральные актеры. Многие сталкиваются с проблемой творческой неудовлетворенности. Не всегда у театра хватает времени направить свое внимание на каждого артиста и посвятить часть жизни этому артисту. Артистов много. Кому-то везет больше, кому-то меньше, многие артисты собираются уходить из театра, или уходят из театра, или думают, что уйдут, но от театра не деться никуда.
— Марк Анатолиевич всегда был к вам благосклонен?
— Когда к власти пришел российский президент, он избрал принцип равноудаленности олигархов. Так вот у Марка Анатолиевича тоже есть такое качество. Наверное, кого-то он любит больше, кого-то меньше — он ведь нормальный человек, но при этом он умеет держать себя со всеми наравне. Он не выделяет явных любимчиков, сидящих у трона. Человек, трудящийся честно и достойно, всегда получит знак внимания и благодарности от Марка Анатолиевича. Не останется незамеченным труд и достойное участие в жизни какого-то артиста любого человека — будь то монтировщик, гример или костюмер. Марк Анатолиевич всячески декларирует то, что театр не может существовать только на одних артистах — все люди, начиная от пожарников, определенным образом влияют на театр.
— Среди людей, весьма далеких от театра, распространено восприятие Ленкома как театра одного спектакля — "Юноны и Авось".
— Нет. Это, наверное, говорят недоброжелатели. На самом деле в театре огромное количество разнообразных спектаклей, очень много спектаклей, которые мы уже не играем. Мне жаль, что больше не ставится "Поминальная молитва", "Тиле". "Юнона" — замечательный революционный спектакль, открывшим понятие рок-оперы, причем силами драматических артистов, а не музыкальным театром или театром оперетты. Обычные артисты станцевали и спели так, что во многих умах возникло потрясение. Но говорить о том, что это спектакль, вокруг которого живет весь театр не стоит. А моими любимыми спектаклями всегда были последние. Как только ставится новый спектакль, он становится любимым, потом еще новый — и опять любимый. Хотя я с большим удовольствием вспоминаю о тех спектаклях, которых нет. Я считаю, что если бы они жили сейчас, были бы современными и вполне востребованными.