Екатерина Степаненко
редактор Вторая мировая — война, ставшая самой кровопролитной в мировой истории. С каждым годом появляются новые факты о тех событиях, опровергающие многое, что долгое время считалось правдой. Но пока живы те, кто защитил свою землю от врага, мы не имеем права сбрасывать со счетов их подвиг.
Мы расскажем о героях, для поступков которых слово "подвиг" слишком невыразительно — настолько невероятным кажется сейчас то, через что они прошли. О тех, чье детство пришлось на эти страшные четыре года. О тех, кто ненавидел немецкий язык, — но много лет спустя смог понять и простить людей, веривших Гитлеру. И каждый из наших героев прав по-своему, вспоминая события военных лет.
Мы не могли обойти стороной также правду людей, которые пострадали от советского режима, и во время войны попали на Колыму. Мы дадим слово всем. И вспомним тех, кого уж с нами нет...
Командир Дуся: вела морпехов в атаку в 17 лет
Украинку Евдокию Завалий признали единственной женщиной — командиром взвода морской пехоты во Второй мировой войне. Ее не стало в 2010-м: легендарная Дуся не дожила до 65-й годовщины Победы всего четыре дня. Автору этих строк посчастливилось общаться при жизни с "черной комиссаршей" — именно так ее называли фашисты.
Девочке было всего 16, когда на родную Николаевщину пришла война. Дуся обрезала косы и попросилась на фронт, назвавшись Евдокимом. Первый же поход бойцов в баню грозил девушке разоблачением, и она расцарапала себе лицо — помывка отменилась, и девушка еще год сохраняла статус "своего парня". Правда всплыла после ранения. Но Дуся уже была опытным бойцом, и ее назначили командиром 83-й бригады морской пехоты.
"Матросы мне попались — как на подбор: крепкие и отчаянные, — рассказывала Евдокия Николаевна. — Сперва многие посмеивались: мол, "Дуськин взвод!" Но вскоре, после нескольких боевых операций, начали называть уважительно: "Дусины гвардейцы". Каждый из этих мальчиков до сих пор стоит перед глазами… Ваня Посевных, помню, сперва смотрел на меня презрительно — мол, не буду бабе подчиняться. А в боях за Будапешт прикрыл собой от снайперского выстрела".
Взвод Евдокии Завалий бросали в самое пекло боев, и он тараном пробивал дорогу для наступления бригады морской пехоты. Отчаянная Дуся первой поднималась в атаку — "За Родину!". И за ней, юной девочкой небольшого роста, стеной вставали грозные морпехи. Взвод десантировали на Сапун-Гору, где на каждый метр земли обрушивались тонны железа. И они отбивали эти участки, освобождая высоту…
"Конечно, было страшно. Я прятала слезы под плащ-палаткой, чтобы мальчики не увидели. Больше всего боялась… крыс! Они были для меня страшнее немцев — по ночам за ноги грызли", — признавалась Завалий.
Весной 1945-го на подступах к Будапешту ей довелось пройти испытания почище крыс. Стояла задача захватить немецкий штаб, в старинном замке на возвышении. Охрана везде, не прорваться… Дуся увидела канализационный люк и дала команду: "Вперед!". Пригодились трофейные кислородные подушки: 15 штук на 30 морпехов, вдохнул — передай другому. Более километра они шли под землей по грудь в зловонной жиже… В тыл немцам ворвались, как цунами: несколько автоматных очередей положили охрану на пол. А шокированный генерал с поднятыми руками не отводил глаз от командира, не в силах поверить, что в плен его берет женщина. Достал из кармана "вальтер" (бойцы было кинулись отобрать) — и, поклонившись, вручил Дусе…
"Когда мы вошли в город, я первым делом бросилась в магазин парфюмерии, — вспоминала она. — Хватала с полок все флаконы подряд и выливала на себя: даже вода не могла смыть эту вонь после канализации! С того дня духами больше в жизни не пользовалась".
Трижды ее имя появлялось на обелисках среди погибших. Но она словно воскресала из пепла, одним своим именем приводя врагов в ужас. Однажды Дусю ранило в бою. Очнулась — вокруг погибшие бойцы, а между ними ходят немцы, добивая раненых. Она закрыла глаза и замерла…
"Шварцен фрау!" — услышала над ухом. Видимо, фашисты знали, с кем воевали. Один из них с размаху воткнул штык ей в ногу, проверяя, жива ли. Дуся не выдала себя ни стоном, ни движением…
Когда ее взвод десантировали на берег Болгарии, враги капитулировали без боя — настолько сильна была молва о "Фрау Черная Смерть".
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Непонятно, почему среди орденов и медалей Евдокии Завалий не было звезды Героя Советского Союза. Она не думала об этом. Но совершенно очевидно, что заслужила эту награду.
"Угощайся, детка", — закончив рассказ, седая женщина с горделивой осанкой подвинула ко мне тарелку. Но я не могла пошевелиться, а из глаз предательски текли слезы. "Очень вкусно. Спасибо, Евдокия Николаевна… За все…"
Выживший: горящий танк и врач с автоматом
95-летний Борис Владимирович Эпштейн по сей день может взять горячую ручку сковородки голыми руками. Ему, военному врачу, приходилось вытаскивать раненых бойцов из пылающих танков — с тех пор он не ощущает температуры металла.
Как и все советские школьники, юный Борис бредил авиацией, мечтал строить самолеты и летать на них. Все изменила книга академика Богомольца "О продлении жизни": отличник Эпштейн решил стать врачом. Но 22 июня 1941 года первокурсник Киевского мединститута проснулся от рева самолетов. Война!
"Конечно, мы все рвались воевать, — говорит Борис Владимирович. — Однако на фронт отправили только выпускников-медиков, а мы рыли окопы на подступах к Киеву — немец продвигался очень быстро. Но все были уверены, что война ненадолго, а наш родственник даже предлагал временно переехать на Дарницу из центра, и там пересидеть. (улыбается) Пропаганда вещала, что враг будет разбит очень скоро! Родители мои эвакуировались на Урал, а наш институт перевели в Харьков. Вскоре город начали бомбить, и студентов отправили в Куйбышев — учиться в Военной медицинской академии. Было голодно и холодно, в 40-градусный мороз мы бегали лыжные кроссы в одних штанах и гимнастерках. Жили в бывшей тюрьме с железным полом. А доучиваться пришлось в знойном Самарканде. Когда мне и еще нескольким студентам за отличную учебу дали Сталинскую стипендию, мы дружно отказались в пользу фронта. По окончании Академии мне предложили аспирантуру — мол, надо же кому-то обучать новых специалистов. Но я был категоричен: только на фронт! Меня, уже капитана медицинской службы, в марте 1944 года отправили на Первый Украинский фронт.
В Броварах, где формировался наш 10-й танковый корпус, меня встретил полковник Матвей Шапошников: "Запомни, сынок: здесь гуляет смерть. Двое твоих предшественников погибли. Береги себя и людей"…
Позже жизнь не раз сводила нас с Матвеем Кузьмичом — даже став генералом, он всегда заходил ко мне в гости, бывая в Киеве. Человек чести, он в 1962 году отказался двинуть танки на восставших рабочих Новочеркасска, за что был лишен Хрущевым всех званий и наград…
В медпункте танко-десантного батальона мне представили санинструкторов. Один из них, Ваня Березкин, обратил мое внимание на себя двумя орденами "Красного знамени" на груди. Эту награду давали только за особенные заслуги! Оказалось, что этот невероятно храбрый человек до войны был... рецидивистом, на его счету значились и убийства. Сидел в Минске, а когда в город вошли немцы и открыли ворота тюрьмы, часть зэков пошла с ними, а остальные перешли линию фронта и после проверки СМЕРШа влились в армию. Служа в разведроте, ушлый Березкин с каждой вылазки приводил "языка"! "Расположите его к себе, — посоветовал мне командир батальона. — И он будет вашей защитой и опорой". Вечером мы поговорили, Иван попросил меня читать письма мамы, живущей в Узбекистане, — он был неграмотным… Ответные послания я писал под его диктовку…
Однажды разведка сообщила, что немцы захватили соседнее село, в подвале одного из домов — наши раненые. Их нужно было забрать оттуда. Мы вчетвером — я, Березкин и двое бойцов, — поехали поздним вечером на нашей санитарной машине. Авто замаскировали в лесу на окраине и двинулись в село. Вдруг патруль! Березкин было рванулся "снять" немцев, я говорю: "Нет, шум поднимется. Проберись в село и узнай, где наши". Он вернулся и доложил: они в доме, где фашисты отмечают взятие деревни.
Только двинулись — опять патрульный. Я кивнул, и Березкин бесшумно, одним прыжком бросился на него, схватил за шею и всадил нож… Раненых в подвале перевязали, наложили шины. Одних выносили на носилках, ходячие шли сами. Немцы за пьянкой так ничего не услышали… За эту операцию я получил первую медаль "За отвагу".
Пришлось и повоевать — когда в Прибалтике немцы отступали в сторону нашего расположения, мы приняли бой: оружие в руки взяли все: и раненые, и мы, военные медики. Война для меня закончилась контузией в Кенигсберге, в мае 1945-го..."
Впоследствии Борис Владимирович стал профессором, заведующим эндокринологическим кабинетом в Киевском военном госпитале, обладателем множества званий и наград — уже за свою медицинскую деятельность. На пенсию наш герой ушел год назад, в возрасте 94 лет. Он помнит все — людей, события, фамилии. И радуется каждому прожитому дню.
"Те, кто прошел фронт, научились уважению к людям, взаимовыручке. А у меня, как у врача, особенно была развита ответственность. Война нас закалила", — говорит ветеран.
Борис Эпштейн: "Моей правой рукой стал бывший зэк Ваня Березкин, очень отважный"
Колыма: узники ОУН и "хлеб войны"
Лидия Романчук, которой не стало совсем недавно, была одной из узниц режима.
"Украинцев при Польше ущемляли, немцы тоже имели за людей второго сорта. Все школы во время войны закрыли", — вспоминала Лидия Яковлевна.
В 15 лет она стала учительницей в подпольной школе. Помогала и старшему брату Ивану, члену УПА: он хорошо знал немецкий, и его взяли в комендатуру. Узнавая о планах фашистов, он передавал сведения сестре, а та доставляла их повстанцам.
По заданию подполья девушка училась на медицинских курсах, что впоследствии очень пригодились. В 1944 году Лиду арестовали партизаны Ковпака. Сильно били, и парень-охранник шепнул ей — мол, сознайся хоть в чем-то, иначе убьют... Она и созналась: в национализме. Девушке дали 15 лет и отправили в лагерь под Магадан, где добывали урановую руду.
"Мы, украинки, вышивали на шинельном сукне, пели песни, молились...".
В тех суровых краях Лида и познакомилась с Иваном.
"Мой отец был членом ОУН, осужден в 1940 году, — рассказывает писательница Леся Романчук, дочь Лидии Яковлевны. — Его остановили по дороге к гимназии, обыскали, и в корзине с яблоками нашли пистолет. От расстрела папу спас священник, уменьшив возраст в метрике: отцу дали "всего лишь" 10 лет лагерей и 5 — поселения. Он отбывал наказание в Дальлаге вместе с грузинским писателем Чабуа Амиреджиби (будущим автором романа "Дата Туташхиа") и актером Георгием Жженовым. Узники очень поддерживали друг друга. Это была та самая военная Колыма 1941—1942 годов, здесь добывали золото и "хлеб войны": олово и уран. Там, уже после войны, родилась и я. Мы жили на прииске им. Матросова. В одном бараке, плечом к плечу, обитали представители интеллигенции со всего Союза — те, кого сломала советская система...."
Три поколения. Лидия Романчук (в центре) с дочкой и внучкой. Фото: Архив Л. Романчук
Судьба: дочь офицера простила жену фашиста
Родители привезли маленькую Эмму Дмитриеву в Киев из охваченного войной Сталинграда, где семья жила неподалеку от легендарного "дома Павлова" (там 58 дней держали оборону наши бойцы. — Авт.):
"Многие подружки пошли в институт иностранных языков на кафедру немецкого. Я ненавидела этот язык, а потом решила: выучу этот гадкий немецкий назло всем! И поступила. В 1961 году разработала методику преподавания русского как иностранного для зарубежных студентов, которые учились в СССР. Приехала одна девочка из ГДР, забеременела, ей рожать — а она не знает, куда бежать! Я опекала ее до самих родов. Потом она уехала домой, вскоре ее семья пригласила меня в гости. И там, в Германии, я познакомилась с бабушкой этой девушки. Она рассказывала: "Это было какое-то затмение… Гипноз… Мы так верили Гитлеру! Мой жених воевал на Восточном фронте. И только позже все поняли". Мы сидели рядом — дочь советского офицера и жена немецкого солдата. И говорили, говорили…".
Юная Эмма в 1958 году. Киев. Фото: Архив Э. Дмитриевой
Потребительская инфляция
Учетная ставка
Официальный курс евро
Официальный курс доллара
Международные резервы
Главные темы