Интервью с журналистом Борисом Сачалко: "Я прятался от снайпера в эфире"

— Борис, как вы пришли в телевизионную журналистику?

— Моя мама — журналист, поэтому лет с 14 я уже знал, что хочу получить эту профессию. Ведь с ее помощью ты действительно можешь принести пользу, что-то сказать и быть услышанным.

— Самое первое задание, которое вам запомнилось?

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

— Для меня серьезная журналистика началась с Майдана. На тот момент у меня за плечами было 5—6 лет работы, но именно в те дни я понял, зачем вообще нужен в этой профессии. Хорошо помню события 19—20 февраля 2014-го (в эти дни происходили самые жестокие столкновения активистов с силовиками, принесшие десятки жертв. — Авт.), тогда мы выходили в эфир каждые 20 минут. В момент, когда выставили камеру, раздалась команда "Прячься, снайпер!". И вот, эфир идет, а я сижу в каске под баррикадой. Помню и то, как мы бежали из Донецка, а все дороги были перекрыты и мы с водителем выбирались через поле. Помню обстрел в Песках, когда я впервые действительно сильно испугался. Тогда военные просили ответный огонь для прикрытия, чтобы мы просто могли перебежать дорогу. Дай Бог, чтобы все это закончилось хорошо.

— Сколько вы работаете в зоне боевых действий и как часто бываете там?

— Там постоянно есть кто-то из наших. Моя группа сначала работала на Майдане, потом в Крыму, а как только начались первые беспорядки на Донбассе, мы сразу поехали туда.

— Что самое сложное в работе на войне?

— Она связана с риском, но это важная часть современной истории нашей страны, и я как журналист не имею права не освещать ее. Сначала было непросто, потому что мы никогда с подобным не сталкивались и многого не знали, но с каждым разом постепенно учились, смотрели, как работают другие. Во многом помогали сами военные.

— Какие главные правила работы там?

— Главное — снимать так, чтобы враг не мог вычислить нашу геопозицию. Нельзя снимать общие планы; часто бойцы даже не хотят показывать место, куда прилетел снаряд, ведь по этим данным боевики могут понять, куда бить в следующий раз. Нам сложно понять, что можно вычислить по нашей съемке, поэтому бывали случаи, когда полевой командир сам просматривал весь отснятый материал и говорил, что из этого оставить, а что удалить.

— Как близкие справляются с переживаниями во время ваших поездок в горячие точки?

— Супруге было сложно привыкнуть к моим постоянным поездкам в зону боевых действий, но сейчас она более-менее спокойна. На самом деле в стране сейчас очень много жен, которые ждут своих мужей с передовой, и им гораздо хуже, чем моей. Я не считаю, что вправе на что-либо жаловаться.

— Какое настроение сейчас у бойцов?

— Боевое! Те, кто попал в последнюю волну мобилизации, уже прошли через бои и теперь понимают, что и как происходит. Демотивационных настроений лично я не видел. Процветает самодел — военные своими руками мастерят, кто что умеет, талантов на передовой множество. Недавно вот бойцы в Песках вырыли себе большой блиндаж и сделали первоклассную баню по всем инженерным законам.

— Как вам удается отдох­нуть?

— Лично мне расслабиться помогают банальные вещи: побыть дома с женой, сходить в кино, в ресторан, понаблюдать за мирной жизнью и таким образом отвлечься от пережитого. Гораздо сложнее военным — война кардинально меняет людей, и к концу ротации им нужна длительная реабилитация. Ведь людям, которые приезжают с фронта, очень сложно адаптироваться. Волонтеры и психологи помогают, но их усилий катастрофически не хватает.