Пражская весна. 40 лет вводу войск в Чехословакию

Посол Чехии в Украине Ярослав БАШТА: "Пражская весна для нас началась, когда в общежитии выключили свет"

Сегодня он — посол Чехии в Украине. А сорок лет назад был молодым студентом, не побоявшимся выступить против интервенции стран Варшавского договора в его страну

— Август 1968 года изменил мою жизнь. По крайней мере, ее третья часть прошла не так, как я планировал. Но всегда, когда я вспоминаю эти события, мне радостно от того, что все закончилось хорошо. В 68-м даже самые большие оптимисты не верили, что мы будем жить в мире без власти коммунистов и Варшавского договора.

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

— Г-н посол, что такое Пражская весна?

— Это было очень похоже на то, что произошло в Советском Союзе во время гласности. Отличие было, правда, в том, что большая часть населения Чехословакии в 68-м еще помнила жизнь при демократии, до прихода к власти коммунистов в 48-м. И Пражская весна была временем всеобщих дискуссий — о прошлом и настоящем, о демократии. Тогда у нас уже стали говорить о преступлениях коммунистов в 50-е и были реабилитированы очень многие жертвы режима.

Пражская весна случилась не внезапно. Это была вершина долгого процесса, который шел с 61 года. В фарватере этих процессов была чешская интеллигенция. Первым шагом к пражской весне стал съезд Союза чехословацких писателей, который проходил в 67-м — на нем впервые прозвучали идеи, которые до этого были запрещены.

Я осенью 67-го как раз стал студентом философского факультета Пражского университета (в чешских вузах философский факультет объединяет все гуманитарные направления. — Авт.). И уже через месяц мы сделали свой первый шаг к Пражской весне. Все началось с коммунальных проблем — в нашем студенческом общежитии периодически пропадало электричество. И однажды, когда его не стало, студенты вышли на улицу, скандируя "Мы хотим света!". Коммунисты решили, что это провокация, и послали полицию, которая зверски избила студентов. В ответ на это мы в пражских вузах распустили комсомол и создали свою организацию — Академический совет студентов, в который избрали и меня. С этого момента и началась моя жизнь в политике. Я вошел в студенческий парламент, участвовал в дискуссиях на факультете. Нашей общей идеей было сделать социализм демократическим. Лишь после ввода танков мы поняли, что социализм с демократией не совместим.

— Чем занимался студенческий парламент?

— Всем. Студенты вообще были самой радикальной частью движения Пражской весны. Наше поколение к этому шло несколько лет. Когда мне было 15, я стал заниматься в студии при средней школе. У нас был профессор чешского языка и литературы, который порекомендовал нам читать "Literarni noviny" — газету Союза писателей, которая являлась форумом для реформаторов.

Другим двигателем Пражской весны были реабилитированные. 200 тысяч человек, арестованные в начале 50-х по политическим мотивам, в 60-е вышли на свободу и очень сильно повлияли на формирование общественного мнения.

Наконец, в компартии произошла смена поколений. На место высшего и среднего менеджмента пришли молодые люди с высшим образованием. Они и выдвинули главный лозунг Пражской весны — "Социализм с человеческим лицом". Против Советского Союза никто не хотел идти, тем более, что у нас в отношении СССР было много иллюзий — он нас освободил в 45-м и у нас не было советских войск.

Но консервативная часть партии сопротивлялась. В конце 67-го они исключили из КПЧ таких известных писателей как Милан Кундера, Иван Климa, Павел Когоут, Людвиг Вацулик. Но в начале 68-го вместо Новотного страну возглавил Дубчек, и мы поняли, что время консерваторов закончилось. Студенты поддержали реформаторов. Это не было делом нескольких политиков, тогда политикой занимались все.

— То есть молодежь жила только политикой?

— Молодежь тогда жила свободой. Мы стали свободными людьми, говорить и писать все, что думали, ездить за границу и даже заниматься частным бизнесом. К тому же, не забывайте, что это было время сексуальной революции. У нас появились первые хиппи — парни с длинными волосами, девушки в очень коротких юбках. 1 мая люди вышли на демонстрации добровольно, чтобы увидеть Дубчека и поддержать реформы. Но полная свобода была только до конца мая. Потом советские, немецкие, венгерские, польские и болгарские газеты стали критиковать то, что происходит в Чехословакии. И наши консерваторы начали заявлять, что мы идем от социализма к капитализму. В ответ народ стал подписывать петиции в поддержку реформ. Людвиг Вацулик написал свои знаменитые "2000 слов", которые стали национальным манифестом. Появились новые политические организации. "К-231", где К — клуб, а 231 — статья уголовного кодекса, по которой сажали за деятельность против социализма. Этот клуб объединил бывших зеков. Вторая организация — КАН — Клуб ангажированных беспартийных. Это были те, кто не хотел идти в компартию, но хотел заниматься политикой. Наконец, в 68-м попыталась возобновить деятельность социал-демократическая партия, которую в 48-м насильно объединили с компартией. Все это в Советском Союзе назвали "ползучей контрреволюцией". И стало ясно, что начинается сильное давление на Чехословакию. Летом начались военные учения Варшавского договора в нашей стране, и многим показалось, что идет репетиция интервенции. Появилось много людей из КГБ, которые пытались влиять на общественное мнение. Стали давить на руководство компартии, чтобы они отступили. Они и были не против, но у людей уже было другое мнение.

— Где вы были 21 августа 1968 года?

— В турпоездке в Израиле. О том, что мы оккупированы, я в первый раз услышал на иврите, которого не знаю. Но все понял, потому что там говорили "Га танкен совьетен, га германиен, га унгериен, га полонен, га булгариен". Стало ясно, что это интервенция. Я решил вернуться. Было сложно, потому что самолеты в Чехословакию не летали, и я добирался через Италию и Австрию. Доехал до Праги в поезде без билета, но мне на это сказали: "Ничего страшного, главное, что вы едете домой". Потому что большинство людей тогда ехали в другом направлении. Тогда в эмиграцию ушло 250 тысяч. Но я вернулся, потому что решил, что надо сопротивляться.

Первое ощущение на родине было страшное: по вокзалу ходили солдаты с автоматами Калашникова, и я даже не понял, как это возможно и почему никто не выступает против. Стало просто обидно. И когда началась учеба в университете, я стал одним из тех, кто организовывал студенческие демонстрации и забастовки. Все это длилось с осени 68-го и до 21 августа 69-го, когда у нас было крупное столкновение с полицией и армией. В день годовщины ввода войск в Чехословакию у нас погибло 15 человек, но их убили не советские войска, их убили наши полицейские и так называемые Лидове милице (народная милиция, — Авт.).

— Как вели себя вошедшие в Чехословакию армии?

— Поначалу активно. В первые дни было убито 108 человек и около 400 были ранены. Ходили слухи, что особенно жестоко вела себя армия ГДР. И очень обидно было, что танки, вошедшие в Пражские Градчаны, были немецкими. Был обстрелян фасад Национального музея и расстреляно здание Чехословацкого радио. Это все происходило во время демонстраций, потому что у наших людей не было оружия. Все, что мы могли делать, это акции протеста. Например, был день, когда в знак протеста никто не пользовался общественным транспортом.

— После этих жертв было чего бояться. Не было страха за исход акций протеста?

— Когда человеку 20, он не берет это в расчет. Я думал, что у меня могут быть проблемы, но смотрел на это по-другому: если бы я тогда ничего не сделал, то не смог бы уважать себя.

— Как решили проводить первую акцию протеста?

— 28 октября мы отмечали 50-ю годовщину независимости Чехословакии, так что даже дату выбирать было не нужно. Потом были акции 7 ноября и 17 ноября — это была 29-я годовщина казни студенческих вождей Чехословакии нацистами. Когда мы проводили эти акции, никто из властей ничего нам не сделал. Они нас открыто или тайно поддерживали. Но все изменилось в апреле 69-го, когда с поста лидера партии ушел Дубчек и пришел Густав Гусак. В том же месяце меня впервые вызвали в нашу службу госбезопасности на допрос. Хотели узнать, кто нарисовал плакаты на последней демонстрации.

— А что было на плакатах?

— Помню только один, сразу после прихода Гусака. Там было написано: "Мы не хотим социализма с гусиной кожей". Но я не знал, кто их нарисовал. В следующий раз я попал в госбезопасность уже арестованным. Ранним утром за мной пришли в общежитие и увели. Начались 16 месяцев следственного изолятора и 14 месяцев тюрьмы в моем родном городе Пльзене. Самым тяжелым было время до того момента, когда мне сказали — сколько дали. Потом было легче. К тому времени уже полсрока отсидел в изоляторе. Мне очень не нравилось, что там была камера всего в 6 квадратных метров и были в ней по два-три человека. Зато в тюрьме я встретил много интересных людей. Вспоминаю одного парня, преступление которого было очень странным и очень чешским. Он был солдатом второго года службы, хорошенько выпил с друзьями в кабаке и позвал к себе молодых солдат. Сказал им, что сейчас они должны научиться чему-то, что будет важно для них в будущем. "Вы знаете, что вы солдаты Варшавского договора, — продолжил он. — Случиться может что угодно, например, вас пошлют на войну против НАТО. И сейчас мы научимся нескольким упражнениям и фразам. По моей команде отбросить Калашниковы, бежать с поднятыми руками и кричать "Битен, нихт шисен, их бин кайн коммунист" — пожалуйста, не стреляйте, я не коммунист. Вот такого союзника сделала из нас Советская армия.

В 71-м по всей стране начались проверки, и из полутора миллионов членов партии исключили 700 тысяч. Для исключения достаточно было на вопрос — согласны ли вы с интернациональной помощью? — ответить "Нет". Все эти люди вынуждены были идти работать на места, которые не отвечали их уровню и образованию. А потом это касалось и их детей. У многих тогда сломались характеры, и я рад, что прожил эти годы в тюрьме.

— Вас арестовали одного?

— Нет, нас было 19, почти все студенты. Из этих 19-ти после 89-го два стали министрами и два или три — депутатами. Некоторые стали заместителями министров. В общем, группа была необычная. Нас первых судили по статье "Подрыв социалистического строя". Долго не могли найти судью для процесса, но все-таки нашли. И потом он судил во всех политических процессах следующих 10 лет — например, на процессе Вацлава Гавела. А после того его сделали министром юстиции. Он стал последним министром юстиции коммунистической Чехословакии. А адвокатом на процессе у меня была женщина, которая потом стала первым демократическим министром юстиции.

— То есть она действительно защищала вас?

— Да. И после этого имела проблемы долгие годы. Ей не давали уголовные дела, она занималась только разводами.

— В вашей группе были девушки?

— Две. Одна — немка из Западного Берлина Сибылла Плогштедт, подруга одного из наших товарищей. Она стала позже известной писательницей в Германии и известной феминисткой. Вторая — Петрушка Шустрова — была после 89-го замминистра внутренних дел, а сейчас она — известная журналистка.

— Что стало для вас невозможным после выхода из тюрьмы?

— Вернуться в университет и работать не руками. И паспорт не выдали, так что съездить куда-то за границу было нереально. Я пошел строить мосты, и мне эта работа даже понравилась. 18 лет я строил мосты, из них 15 как рабочий. При этом опять стал диссидентом. Моя супруга, с которой мы встретились в 77-м, вам бы пожаловалась на те проблемы, которые возникали в связи с этим. Она, как и я, была археологом. Только я три дня в неделю строил мосты, а археологией занимался в четверг и пятницу. Мне нельзя было публиковаться, поэтому мои работы печатались под именем моей жены. Лишь в 88-м году власти решили, что археология — не политика.

Впрочем, я знал, на что шел. Да и репрессий было гораздо меньше. Но бывать в госбезопасности приходилось и даже ночевать у них. Случались ситуации, когда у моих друзей в коридоре сидели полицейские в форме и записывали всех, кто к ним шел. Но всех просто записывали, а относительно меня почему-то было поручение меня не пускать.

— Как произошли изменения в вашей судьбе?

В 90 году я не хотел политику, хотел вернуться в археологию. И даже был избран директором регионального музея. Но потом пришел один из друзей, с которым мы сидели. И предложил возглавить в МВД комиссию по проверке сотрудников госбезопасности. А позже другой знакомый диссидент, ставший замминистра иностранных дел, предложил стать директором департамента по терроризму. Я подумал и сказал "да".

— Где вы проведете 21 августа?

— Я приглашен в Прагу на церемонию, которую организовывает по этому поводу, президент Чехии. Там будут все мои друзья. Те, кто еще жив.

ПРОФИЛЬ. ОТ ТЮРЬМЫ ДО ЗАМГЛАВЫ ФСБ. Ярослав Башта, родился 15 мая 1948 г. в Пльзене (Чехия). "Август 1968-го изменил мою жизнь. По крайней мере, ее третья часть прошла не так, как я планировал", — рассказывает Ярослав Башта. Студент, выступивший в 1968-м против ввода войск в Чехословакию, он заплатил за это 2,5 годами тюрьмы и 18 годами "запрета на профессию". С декабря 1990 — замдиректора ФСБ ЧСФР. В 1991—93 — председатель независимой комиссии при МВД ЧСФР. В 1996—98 депутат парламента, в 1998—2000 — министр правительства Чехии. В 2000—07 — посол Чехии в России, с 2007 — в Украине.

"ИВАН, ТЫ ЗАЧЕМ СЮДА ПРИШЕЛ?". У событий, которые произошли в августе 1968 года, была своя предыстория. Они были связанны с приходом к руководству Коммунистической партией Чехословакии Александра Дубчека. Политические реформы Дубчека, который стремился создать "социализм с человеческим лицом", рассматривались руководителями соцстран как дурной пример для их народов. Инициаторами ввода войск выступили глава Польши Владислав Гомулка и первый секретарь ЦК Компартии Украины Петр Шелест. Удивительно, но глава КПСС Леонид Брежнев не был сторонником интервенции в Чехословакию. Он испытывал личные симпатии к Дубчеку и до последнего пытался решить вопрос мирным путем, переубедив ошибающегося чешского товарища. Но аргументы поляков и украинцев сделали свое дело. Сделали свое дело и доклады КГБ, в которых говорилось, что последствием реализации реформ Дубчека будет реставрация капитализма в Чехословакии и выход ее из Варшавского договора. Вечером 20 августа 1968 года войска СССР, Восточной Германии, Польши, Венгрии и Болгарии (в основном, танки) общей численностью 650 тысяч человек (около 5% населения ЧССР) вошли в Чехию.

Военные, практически не встретив сопротивления ни со стороны армии, ни со стороны населения, к следующему дню заняли страну. Население тихо протестовало. Например, с дорог были убраны указатели направлений, чтобы запутать неприятеля. Студент Ян Палач совершил самосожжение. В Праге студенты бросали в танки "коктейли Молотова" и гибли от советских пуль. Спецназовцы СССР захватили Дубчека, Черника и еще нескольких лидеров, и доставили их в Москву. 23 августа туда же отправился президент Чехословакии Людвиг Свобода вместе с лидером консерваторов из компартии ЧССР Густавом Гусаком прибыл в Москву для переговоров. Соглашение было достигнуто 27 августа и Свобода вместе с Дубчеком вернулся в Прагу. Срочно созванный съезд коммунистов объявил все решения предыдущего съезда по "социализму с человеческим лицом" недействительными. Дубчек продолжал оставаться на своем посту, но вскоре был смещен консерваторами. Новым вождем ЧССР стал Густав Гусак.

"МЕНЯ ОТПРАВИЛИ, ХОТЯ ДВА МОИХ ДЯДИ БЫЛИ В УПА". Депутат Львовского облсовета от БЮТ и главный редактор местной газеты "Наша Батьківщина" Василий Семен в 1968-м был сержантом срочной службы и оказался в составе контингента советских войск, вошедшего в Чехословакию.

"Наша часть дислоцировалась в Тернопольской области, в Теребовле, — рассказывает он. — Но я в августе 1968 года только был направлен в нее из учебки командиром отделения разведки взвода управления дивизиона артиллерийских гаубиц. Так что часть уже отбыла, а я присоединился к эшелону, который шел из Бердичева. Привезли в Закарпатье, переставили эшелон на узкую европейскую колею и мы отправились в Чехословакию. Честно говоря, я и сам не знаю, почему попал туда. Говорили, что отбирают солдат, окончивших 10 классов. Но сейчас думаю, что туда специально отбирали парней из Западной Украины, потому что в нашей части все сержанты и старшины оказались моими земляками, в то время как солдаты были из других республик.

Но тогда я об этом не думал. Было интересно поехать за границу, даже романтика какая-то в этом была. Тогда в армии говорили, что группы войск в Польше, Чехословакии и ГДР — это, так сказать, высшая лига. Удивительно было то, что меня отправили, несмотря на то, что два моих дяди были в УПА. И при этом я уже был воспитан советской идеологией так, как нужно было для СССР. Когда мы разместились в Чехословакии, то сначала жили в палатках, потом в неприспособленном для жизни складе, где ночевали с автоматами в руках. Или когда делали наблюдательный пункт на самой высокой точке в Татрах — выкопали в снегу яму с другом из Ахтырки Сашей Худяковым и три дня в ней сидели. Портянки были настолько мокрыми, что, сняв их, чтобы перемотать, заново одеть уже не мог. Но при всем этом виноватым считали во всем лидера чешских коммунистов Дубчека. Даже песню сочинили, в которой каждый куплет заканчивался строчкой — "Е.., твою, Дубчека, мать!"

Боевых действий нам вести не пришлось. Мы приехали в город Френдштадте, где были разбиты окна, возможно, кому-то разбили голову, но никто не стрелял. Несмотря на это, большая часть моего взвода погибла — ЗИЛ, в котором их везли, упал с обрыва. Говорили, что их "подрезала" чешская машина, но не знаю, так ли это. Так или иначе, парни из Луганска погибли. Помню Сашу Сопова, которого перед этим не пустили домой в отпуск, хотя умерла его сестра. А вскоре погиб и он сам.

Был выстрел с нашей стороны. На одного парня, осетина, по его словам, хотел наехать таксист. Он отскочил и выстрелил. Но попал не в таксиста, а в пассажирку, которая оказалась дочкой партийного функционера. Ранил ее и полгода провел под следствием. Правда, потом его все-таки отпустили.

А чехи не стреляли, они больше митинговали и агитировали. Помню, на одном из зданий большими буквами по-русски было написано: "Каждый чех — музыкант, каждый русский — оккупант". Однажды, во время передвижения колонны, я стоял регулировщиком. И ко мне подошли чехи. Честно говоря, стыдно было снять автомат и не подпустить их к себе. Немцы из ГДР, по рассказам, делали вокруг себя круг и выстрелами отгоняли тех, кто его пересекал. Но у нас это было не принято. Потому чешские парни подошли ко мне и стали говорить: "Рус, ты зачем приехал? У нас никакой контрреволюции нет". И отошли, хотя могли забрать автомат.

Наше отношение к чехам было неоднозначным. С одной стороны — злость на Дубчека, с другой — эти ребята. И девушки замечательные, в мини-юбках — у нас-то тогда таких не было. Правда, видели их, в основном, из кузова машины.

Но позже нас отправили работать на завод "Татра", — мы там развозили запчасти по цехам. Там нас поили дешевым и вкусным пивом. Вот там я познакомился с симпатичной чешкой Оляной Ланцевой. Когда я уезжал, она мне подарила фотографию и дала адрес для переписки. Но переписываться можно было только через Союз, так что не сложилось...

Недавно вышло постановление о том, чтобы приравнять интернационалистов к ветеранам войны. Я пошел в военкомат. Мне сказали собирать документы — записи в военном билете было недостаточно нашим независимым военным, надо было писать в подмосковный Подольск и просить у них записать меня как "участника борьбы с контрреволюцией". Даже в Подольске такую запись делать не хотели, а наши требовали! "Воин-интернационалист" не проходило, только "контрреволюцию" подавай. В общем, статус я получил только через год, после долгой переписки".

ИЩУТ ТЕХ, КТО ПОЗВАЛ НА ПОМОЩЬ.

Анекдоты конца 60-х годов о вторжении войск стран Варшавского договора в Чехословакию:

• — Кто русские чехам — друзья или братья?

— Конечно, братья! Друзей выбирают!

• — Почему советские войска так долго находятся в Чехословакии?

— Они до сих пор ищут того, кто позвал их на помощь.

• — Какая страна самая нейтральная?

— Чехословакия. Она не вмешивается даже в свои внутренние дела.

• На политзанятиях в чехословацкой армии офицер спрашивает рядового, что тому известно об империалистах.

— Империалисты всегда хотели завоевать нашу родину!

— Правильно. Что вы еще можете сказать?

— Но Советский Союз их опередил!

• — Откуда чехи знают, что земля круглая?

— В 1945 году они прогнали оккупантов на запад, а в 1968 году они вернулись с востока.