КТО И КОГДА ВЫПОЛНИТ ЗАВЕЩАНИЕ АЛЕКСАНДРА ДОВЖЕНКО?

На Киевской киностудии есть добрая традиция: ежегодно 12 сентября ровно в 12 часов дня здесь празднуют именины? Александра Довженко. Возле памятника режиссеру ставят столы, устланные вышитыми рушниками, на них кладут осенние яблоки, груши, сливы... Как правило, приезжает кто-то из государственных деятелей и выступает с речью. В этот день принято вручать медаль Довженко выдающимся мастерам кино. В прошлом году ее получила режиссер Кира Муратова, а в этом наградили актера Константина Степанкова. На светлом и добром празднике звучат воспоминания тех, кто был знаком с Александром Петровичем при жизни, звучат украинские народные песни. Все это происходит в достаточно узком кругу людей, в большей или меньшей степени приближенных к миру кино. Для большинства же наших сограждан имя Довженко продолжает оставаться хрестоматийным, программным, что ли. И немногие из нас осознают, что гений Довженко стоит в одном ряду с творцами нации: Тарасом Шевченко, Лесей Украинкой, Михаилом Грушевским. Человечеству он стал известен как создатель лучшего фильма всех времен и народов под названием "Земля".

"Я... НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИ УСТАЛ. Я СОВСЕМ ПЕРЕСТАЛ СМЕЯТЬСЯ"

Создав "Землю" после гениальных картин "Звенигора" и "Арсенал", украинский режиссер взлетел на орбиту мирового признания. Его имя стали произносить рядом с именами Эйзенштейна и Пудовкина, фильму восторженно рукоплескали Берлин, Прага, Лондон. А на родине мастера происходило страшное: уже на девятый день после официального просмотра советская власть запретила "Землю", а ее автор подвергся жестокой критике. Так, в двухподвальном фельетоне газеты "Правда" Демьян Бедный написал :

"Киноштучка" "Земля" Ильичу
была бы не в радость.
Он ее оценил бы брезгливым словцом:
"Настоящая гадость".

Так началось распятие Довженко: в СССР его обвиняли в национализме, в то время, как вся планета продолжала рукоплескать творцу поэтического киношедевра. Чарли Чаплин заметил: "Славянство пока что дало миру в кинематографе одного мастера -- мыслителя и поэта -- Довженко". Кстати, Александр Петрович рвался в Голливуд, в глубине души веря в возможность своего творческого спасения, но туда его никто не пускал. Изнуренный этими моральными истязаниями, художник заметил в своих записках: "Я нечеловечески устал. У меня устало сердце. Я уже не хожу так быстро, как когда-то. Я совсем перестал смеяться". А был он тогда совсем еще молод -- 36 лет...

В душе мастера, вселенски одаренного природой, зрели новые творческие идеи, и даже неприятие официальной критики не могло не дать им реализоваться. Правда, Довженко постоянно навязывались идейно чуждые сюжеты. Например, Сталин поставил перед ним задачу снять фильм "Щорс", для создания которого на киностудии в спешном порядке был построен целый новый павильон. Довженко соглашался, надеясь, что таким образом сможет получить разрешение на воплощение давно созревшей в его творческом воображении кинокартины "Тарас Бульба". Да где там! Не успел отснять "Щорса", как из Кремля навязали очередное, опять чуждое задание -- фильм "Освобождение" о воссоединении западных и восточных украинских земель. А дальше истинному творчеству помешала война: "Тарас Бульба" так и не был снят. Но трагические события, развернувшиеся на украинских землях, легли в основу очередного киношедевра.

"МНЕ СТЫДНО, ЧТО ЛЮДИ БЕДНЫЕ, ПЛОХО ОДЕТЫЕ, НЕУСТРОЕННЫЕ И УСТАВШИЕ. ВРОДЕ Я ИХ ОБМАНУЛ"

О том, что происходило на украинской земле в годы Второй мировой войны, Довженко создал киноповесть под названием "Украина в огне". На живом документальном материале режиссер показал реальную картину войны. Создалось такое впечатление, что он напрочь забыл о том, что живет в советском государстве, руководимом идиотскими принципами. Довженко в фильме "Украина в огне" рыдает над трагической судьбой Украины. Но плач его не беспомощен -- Довженко с глубиной прозорливца видит причины войны. На его взгляд, одна из них кроется в несформировавшемся менталитете нации. Режиссер не стесняется говорить горькую правду, которую и по сей день многие предпочитают произносить шепотом.

"В чем-то наиболее дорогом и наиболее важном, -- замечает Александр Довженко, -- мы, украинцы, есть народ второстепенный, плохой и ничтожный. Мы дурной народ и небольшой, мы народ бесцветный, наше неуважение друг к другу, наше отсутствие солидарности и взаимоподдержки, наше наплевательство на свою судьбу и судьбу своей культуры абсолютно разительны и не вызывают к себе ни у кого добрых чувств, потому что мы их не заслуживаем..."

Понятно, что такие выводы были взяты не с потолка. Они -- результат наблюдений над конкретной действительностью. Так, один из героев повести, немецкий полковник Крауз удивляется: "До чего же народ испорчен: все доносят"... Этот персонаж не страдает однобокостью суждений. Далее он замечает: "Их жизнеспособность и презрение к смерти безграничны. Но у них нет государственного института... Они не изучают истории. У них нет слова "нация", осталось только прилагательное. У них нет вечных истин. Поэтому среди них так много предателей".

Довженко, мыслитель и психолог, глубоко чувствующий душу своего народа, к сожалению, остается неизвестным для большинства сограждан. Откровения киноповести "Украина в огне", созданной более полувека назад, написаны с одним желанием -- помочь народу прозреть.

"Чего я хочу? Что мне нужно? Работа... И немного радости. Я не могу радоваться, когда вокруг меня людям плохо. Мне стыдно, так стыдно, вроде я виноват, что люди бедные, плохо одетые, неустроенные и уставшие. Вроде я их обманул..."

"Украина в огне" означала для режиссера конец его жизни. Нет, никто не уничтожал Довженко физически. За эту картину его уволили с должности художественного руководителя Киевской киностудии, изгнали из Комитета по Сталинским премиям, лишили общественной деятельности. А фильм запретили демонстрировать в кинотеатрах.

31 января 1945 года в своем "Дневнике" Довженко записал: "Сегодня годовщина моей смерти. Тридцать первого января 1944 года меня привезли в Кремль. Там меня порубили на куски и окровавленные части моей души разбросали на позор и презрение на всех собраниях... Я держался год и упал... Мое сердце не выдержало тяжести неправды и зла".

"ЦЕЛУЮ ТИХОНЕЧКО, НЕЖНО, НЕЖНО ТВОЮ ТЕПЛЕНЬКУЮ РУЧКУ..."

Читаешь "Дневник" Довженко, а он как нерв -- столько здесь боли, страдания... Вдруг ассоциативно находишь объяснение состоянию его души. Стоит только вспомнить "Зачаровану Десну". К примеру, те ее хрестоматийные страницы, где описаны "проклёны" родной бабы. Господи, как только родная кровинка не обзывала своего маленького внука, какую судьбу она накликала на него за несколько вырванных детской рукой морковок: "Как повыдергивал он из сырой земли ту морковочку, повыдергивай ему, Царица милосердная, и повыкручивай ему рученьки и ноженьки, поломай ему, святая Владычице, пальчики и суставчики". И это было в период познания ребенком действительности: каждый эксперимент маленького человечка был осыпан бесконечными проклёнами бабки, варварскими и беспощадными, самым коротким и расхожими из которых было: "А чтоб тебя побило святое рождество" или "Побей его, святая Пасха". Это ли не трагедия? Только ли одну усмешку могут вызвать такие проклёны?

Выходит, не одна советская власть была причиной трагедии великого режиссера. а может быть, эта шизофрения общества (как можно иначе назвать феномен советской идеологии?) и стала возможной, поскольку в недрах народного сознания водились, впрочем, они и сейчас не перевелись, злые и беспощадные гадюки ненависти, недоброжелательности, злости?

Интересно, как с позиций зрелых лет выдающийся мастер оценивал семью, то окружение, среди которого вырос? В официальной критике по сей день принято приводить портрет отца режиссера, где сын изображает его чуть ли не Богом. Но есть в его дневниках и другие страницы, где Довженко находит в себе смелость искренне рассказать о негативе в характерах родных людей.

15 декабря 1943 года Довженко пишет: "Сегодня мать долго рассказывала об отце, деде, прадеде и прабабе. Род мой... в материнских воспоминаниях возник во всей своей неприглядной прозе пьянства, ругани и всего самого тяжелого, что только можно домыслить к этим страшным для хлебороба болезням. Безусловно, жизнь матери была очень и очень тяжелая. Дед был ленивый, прости ему Господи, и много горя внес он в наш род своей леностью и пьянством... старая мать рассказывала мне свою жизнь, временами приплакивая в самых грустных, драматических местах... таки действительно есть над чем поплакать..."

Был ли Довженко счастлив в личной жизни? В "Дневниках" практически ничего на сей счет он не пишет. Разве что несколько раз с точкой обронит фразу о грустном доме, в котором не слышно детских голосов. Не о своем, а просто так, обобщенно...

Но у Довженко был сын. Правда, родился он не в законном браке, а от тайного церковного венчания. Звали сына Вадимом. Грустны до слез страницы личной драмы Александра Довженко. Казалось, его божественное, казалось бы, чувство к Варваре Крыловой, его сокурснице по Житомирскому высшему начальному училищу, никогда, даже на небе, не будет иметь конца... Даже кратковременную разлуку с любимой будущий великий режиссер не мог пережить и писал Варе пламенные письма. "Когда ты спишь, я люблю тебя больше всего. Мне тогда кажется, что ты не жена моя, а мое дорогое, чудесное дитя. Целую тихонечко, нежно, нежно твою тепленькую ручку в мыслях..."

С Варварой Крыловой Довженко провел свою дипломатическую службу в Варшаве, а потом -- в Берлине. Дальше жили они в Харькове, где Довженко занимался живописью и журналистикой, а Варя училась на драматических курсах. В 1925 году Варя от случайного удара веслом по колену заболела: случилось тяжелое воспаление суставов. Был поставлен неправильный диагноз, в результате которого нога молодой жещины перестала сгибаться.

Юрий Яновский вскоре пригласил Александра в Одессу для участия в съемках фильма "Вася-реформатор", где его околдовала известная московская актриса Юлия Солнцева. Варя осталась на всю жизнь одна, но измену простила и считала своим счастьем просто, в никуда, писать "своему Олександрику".

Несомненно, эта драма не могла не сказаться на мироощущении сверхчувствительной души Александра Довженко.

"КОГДА Я УМРУ ОТ ПЕЧАЛИ В ТЯЖКОМ ОДИНОЧЕСТВЕ -- ВОЗЬМИТЕ ИЗ ГРУДИ МОЕЙ СЕРДЦЕ И ПОХОРОНИТЕ ЕГО В УКРАИНЕ..."

Рассказывают, Варвара, узнав о смерти Довженко в ноябре 1956 года, со всех сил побежала к лесу, бродила там целый день, и сплетя венок из сосновых веток, все приговаривала: "Сашко! Сашко!" Поздно вечером нашли ее подруги. У Варвары была сломана рука. После смерти Довженко она заметно осунулась. А через три года умерла. Ее святое чувство еще не отображено в произведениях художественной литературы, но оно достойно самых высоких слов.

Как умирал Довженко? В дневниках он писал, что природой рассчитан не менее, чем на девяносто лет, но страдания заметно сократили его жизнь. Перед смертью он обратился к правительству Украины с душераздирающим письмом, в котором так мало просил -- жилье, из окна которого были бы видны и Днепр, и Десна. И сегодня в музее Довженко на Киевской киностудии у входа висит увеличенное факсимиле той просьбы.

Так и не увидел мастер родную землю... Остались лишь его записи-завещания, на которые по сей день никто не обращает внимания. Вот одно из них: "Когда я тут умру от печали в тяжком одиночестве -- возьмите из груди моей сердце и похороните его в Украине, в украинской земле". И еще одно своеобразное завещание -- крик души, вырвавшийся, когда художника распинали за "Украину в огне": "...творчество мое гаснет в страдании и печали. Умереть? Я уже мертвый... Пишу в разлуке с народом своим, с матерью, с отцовой могилой, со всем-всем, что любил на свете больше всего. Меня съедает тоска по Украине"...

Так и лежит прах великого Довженко на Новодевичьем кладбище в Москве. Но тот, кто способен слышать, не может не реагировать на его последнюю просьбу, на плач великой души: "Ой, земля, родная, прими меня хоть мертвого..."