Широка страна моя родная

В 1922 году в этот день был создан "Советский Союз — государство, существовавшее с1922 года по 1991 год на территории Восточной Европы, Северной, части Центральной и Восточной Азии. СССР занимал почти 1/6 часть обитаемой суши Земли; на момент распада был самой крупной по площади страной мира".  
Википедия

Вместо предисловия

Окончил я в 1972 году Университет и думал, что вот теперь пойду учить детей или куда там ещё. Однако меня направили вместе с другими нашими парнями с курса двухгодичником в ряды Советской армии. Так я на пару лет одел форму артиллерийского офицера.
Мои 15 воинов были свезены во взвод со всех концов той необъятной страны. При этом я всегда отчетливо представлял сидящего в военкомате корпулентного чиновника, который столь искусно тасовал колоду с фамилиями этих бедных новобранцев, что парни из Мелитополя поехали на Крайний Север, а мурманских бледных юношей привезли в Полтаву или Запорожье.

Дружба народов

Честно говоря, наличие в моём взводе представителей почти всех союзных республик радовало только замполита майора Гутмана; он на каждом партсобрании или политзанятии приводил примеры искренней дружбы и взаимовыручки народов СССР, направивших мне на два года непонятно за какие заслуги свои, как получалось, отборные экземпляры. Странно, что Молдавия и Эстония за два года службы не отдали мне ни одного вундеркинда. Их отсутствие было компенсировано немцами; во взводе было аж два – Герлинг и Баумейстер. Первый был здоровенный детина из Воркуты, его папаша и братья сидели в тюрьмах, а он ушел в армию, чтобы сесть немного позже. Второй был тщедушный мальчуган по имени Отто из Казахстана.

И продуваемая всеми ветрами Караганда, и затерянная в полярной ночи Воркута в их рассказах  возле костра где-нибудь на учениях были однотипны: это были лучшие города и страны в мире, с самыми красивыми девушками и разнообразными яркими развлечениями. Работать или напряженно  учиться там было просто ни к чему, так как все время необходимо было предаваться бесплатным удовольствиям.

Поэтому, когда на следующий день ефрейтор Герлинг взваливал на широкие немецкие плечи 50-килограммовый дальномер в треугольном стальном корпусе, а сержант Отто Карлович Баумейстер, командир отделения связи – две катушки с полевым кабелем (2х20 кг) и два аппарата ТАИ-43 (2х12 кг), мне становилось не по себе, что я заставляю этих джентльменов заниматься столь нудной работой. Но они уже тоже преображались из вечерних плейбоев в обычных бойцов с надписью на черных погонах СА и молча исчезали в ковыльной степи, подтверждая своим поведением, что для советских немцев тоже существует Der Ordnung или порядок.

"Решённый" вопрос

Я был немного старше своих  бойцов – на 2-3 года, но волею судьбы стал их командиром. И старшим братом. Мои младшие братья были разные. Я, честно говоря, был просто ошарашен и горд, когда туркмен Сапарлыев и азербайджанец Юнусов, эти дети бахчи, лозы и солнца, не сошли с ума оттого, что в октябре на Покрову выпал снег и автомат в карауле прилипал к рукам на морозе. Более того, я лично слышал от одного из них фразу, которая окончательно убедила меня в мнении майора Гутмана о том, что национальный вопрос в том виде, в каком он достался нам от царизма, в СССР был решен. Уже через год Сапарлыев говорил сочувственно одному из салабонов с Юга, узбеку Уразбаеву, который непонимающими глазами смотрел на лежащий на газете разобранный АКМ: "Ты, чурка тупое, взял и сувай сыльно дырка эту приборчик, а тута вот дэржи крепко, мудилка!" И в его голосе было много ласки и грусти  оттого, что такую ерундовину как автомат Калашникова не мог собрать уроженец Самарканда,  одного из древнейших городов мира, основанного в 700 году до нашей эры.

Москва моя

Приличным геморроем не только моего взвода, но и всего нашего гвардейского дивизиона был ефрейтор Иванов. Этот простой русский парень после индустриального техникума согласился оставить на пару лет не что-нибудь, а целую Москву и поэтому уже в те далекие времена его не очень крепко любили ребята из Самбора или Залещиков. Видимо, вспоминали какие-то дедовские рассказы про цисаря и москалив; остальные тоже были агрессивны – без объяснения причин. Вот Иванову и пришлось пару месяцев не меньше каждому доказывать, что не все москвичи одинаковы, используя примеры, аргументы и факты. Всё напрасно – синяки с него не сходили, а меня на партсобрании предупредили о личной ответственности за оператора прибора управления  артиллерийским огнем и его моральный, ну, и физический, облик. "Воно ж, московське,  з переляку навэдэ, куды чорт не ходыв, в райком-горком, и шо?",- спрашивал на совещаниях командир дивизиона Гуменюк, тыча пальцем в плакат с Политбюро ЦК КПСС, с укоризной рассматривавшее меня со стены Ленкомнаты. Я был в отчаянии.

Миру-мир

Выручил меня мой каптерщик-"дедушка", круглолицый и улыбчивый Вася Шимон, который хотя и был из Закарпатья, но москвичей переносил. Он был авторитетом в дивизионе, спал до одиннадцати, потом аккуратно кушал тазик жареной на смальце картошки с лучком, лаврушкой и тушенкой, и снова сладко засыпал в своем сьюте-каптерке. Вася распорядился – синяки с Иванова стали сходить, он перестал бояться ходить в баню и вообще зажил счастливо, претворяя в жизнь намалеванную на солдатской столовой  формулу успеха: "Служи по Уставу – завоюешь честь и славу!"

За дипломатическую работу Вася вежливо попросил дать ему для дембельских погон прозрачный, несгибаемый как советский человек, пластик, который я должен был вырезать для его мистических обрядов из своего командирского планшета. После небольшого торга мы сошлись на почти новом офицерском ремне и банке сгущенки – портить вещь для удовлетворения Васей скрытых  приготовлений к мукачевской ярмарке тщеславия  мне не пришлось.

Когда Вася в аксельбантах из бельевых верёвок и глаженых утюгом на ноге сапогах уехал, в ящике обшарпанного стола я обнаружил свой блокнот и "Правила стрельбы наземной артиллерии".  Планшет мой куда-то пропал…

Вместо послесловия

Тридцатого декабря, когда зима уже припорошила крыши казарм и тенты артиллерийских тягачей, мы в привычном строю смотрим с возвышенности плаца, украшенного флагами 15 союзных республик,  на ширь застывшего Днепра. Стынет от холода рука в уставной шерстяной перчатке, поднесённая к шапке-ушанке и морозный пар из сотен ртов летит вдогонку раскатистому "Ура-а! Ура-а! Ура-а!"