Война на Донбассе. За меня уже кто-то принял решение, жить или нет

Что такое ненависть? Если бы вы её рисовали, то как? Для меня ненависть как кислота, если её капля попадает внутрь, то пиши пропало. Конец душевному комфорту, конец шаткой гармонии, весы равновесия сломаны. Всегда из чувства самосохранения избегаю ситуаций, которые могут вызвать это деструктивное чувство. Вытесняю её, чтобы жить дальше. 

Вчера гуляли с сыном по нашим окрестностям. Не так уж много здесь мест для пешего похода с заманчивым сюжетом. С прошлого лета можно бродить по местам разрушений и глазеть. Для нас это как в сказке о спящей красавице, где замок зарос терновником и шиповником, а все его жители заснули в ожидании чуда. В общем, мы называем это сказочными домиками, а местные – брошенными домами. Рядом с нами есть "бермудский треугольник", образованный пересечением трёх улиц, по его центру детская площадка, которую построили местные мужчины. Огороды одной стороны улицы выходят к реке, и если идти за огородами, можно увидеть, как во дворах пьют чай по вечерам, натянуты навесы от дождя и падают спелые яблоки. Можно идти по весёлой извилистой дороге, с одной стороны которой камыш, а с другой – огороды, и чуть-чуть подсматривать за кусочками частной жизни, выставленной через сетчатый забор на всеобщее обозрение. Пару лет назад один из домов снимали афроамериканские миссионеры, у них в огороде был идеальный порядок!   

На детскую площадку сходятся за вечерними разговорами местные жители, если появляется незнакомец, как мы вчера, расспрашивают, откуда и много ли у нас разрушений. Рассказывают о себе – на их улице погибла женщина. Стояла в доме, осколок попал в голову, в "скорой" ещё была жива. А вообще она уехала из этого очень обстреливаемого прошлым летом района, приходила через день кормить собак, и погибла. Для улицы её смерть – самое страшное, об этом мне рассказывают не первый раз. А разрушений очень много, почти в каждый дом попал снаряд. Возле одного дома стоит сгоревшая ГАЗель, в других домах так и нет стекол и крыши. Рядом был блок-пост, он уцелел, а вот частные дома сильно пострадали. Спрашиваем друг у друга, как прятались. Кто лежа на полу, кто в погребе. На их улице из-за близости реки погреба подтапливаемые, а насосные станции не качали воду все прошлое лето и осень – не было света. В августе в их погребах воды было уже выше щиколотки, сидели в воде, когда начинались обстрелы. Сейчас уже можно посмеяться над этим. Оставленные дома без стекол облюбовали брошенные животные, их очень много было. Ходили по пустым улицам с голодными глазами. А кролики и куры погибали сразу, не переносили таких громких звуков. У кроликов шла носом кровь. Люди говорят, до слез жаль животных. Я думаю о ненависти, должны бы испытывать её. За разрушения, за страх, за потери, а я не услышала её ни в одном слове этих рассказов. Нет проклятий, нет сжигающей ненависти. Откуда же ненависть к нам у тех, кто ничего не терял? 

Моему ребёнку сейчас два с половиной. Почти половину своей жизни он живёт, как и все здесь, в состоянии войны. Половина жизни – слишком большой срок, согласитесь.  Год назад мы с сыном с ангиной попали в больницу. На 50 коек в отделении было трое маленьких пациентов, двое новорожденных и мы. Мамы новорожденных малышей за эйфорией и последующими хлопотами войну воспринимали фоном свалившихся хлопот. А я отчётливо помню, что на вызов врача из детской больницы нам сказали, что врач боится идти в наш район – сильно стреляют. Скорую, которая нас забрала, по дороге досматривали ополченцы, хотя ехать было всего ничего. А ещё в отделении на полу лежали противогазы и дверь подвала всегда была открыта. Медперсонал только и говорил о войне. Для них мы с нашими проблемами были фоном для их важных решений – уезжать или оставаться. Ещё всё было в аптеках, мы смогли купить все лекарства и сдать анализы. Стреляли всё время. Один раз мы ревели с сыном уже вдвоём, прижавшись лицом к стене в коридоре, а мамы младенцев в секунду оказались возле распахнутой двери подвала с малышами на руках. И даже в эти минуты все скорее недоумевали от происходящего.  

Пару дней назад я была в старом городе. Во 2-м штабе на улице Карла Маркса давали деньги бойцам. Я видела людей в лубках и после операций, видела вдов и матерей, получающих деньги за погибших. Видела татуировку на плече парня "Вежливые люди" точь-в-точь как нашивка. Наверное, он точно знает, где белое, а где чёрное, решившись увековечить свои взгляды на всю жизнь. А я собираю по капле свою решительность, чтобы решиться на что-то. Уезжать или оставаться. А решение, жить или нет, уже за меня кто-то принял.