Праздник, который всегда с тобой

С начала ноября я ощущаю постоянное подсознательное ожидание чего-то такого, полузабытого, но актуального. В производственных кухонных ситуациях немузыкально напеваю нечто бравурное и даже где-то маршевое. В супермаркете подозрительно застываю у совершенно, вроде бы, ненужных банок горошка и палок сервелата. И ловлю себя на смутном удивлении от того, что никакие начальные цифры в ноябрьском календаре не сверлят глаз ядовито-алым цветом. Да. Условный рефлекс. О чем это говорит? О том, что традиции живучи и Седьмого ноября, на самом деле, никто не отменял. На уровне инстинктов, я имею в виду.

Вероятно, примерно такими же маловнятными доводами руководствуются веселые и изобретательные люди (сегодня они называются "арт-директорами", хотя как были "массовиками-затейниками", так и остались), когда вывешивают завлекательные афиши, анонсируя разнообразные мероприятия в честь очередной годовщины того самого.

И в этом году я на их щедрые заверения купилась. Дай, думаю, прильну к истокам. Ну, вдруг, думаю, испытаю что-то такое трепетное и где-то даже детски наивное…

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

И вот, седьмого ноября вечером мы пошли в ресторан. Такой себе, довольно стильный обычно. Накануне утонченные администраторы нас предупредили, что назавтра, в день Великой октябрьской социалистической революции, запланирована "ностальгическая вечеринка".

Нам стало любопытно – и мы повелись на неизведанный формат "стильной ностальгии". Потому что – маленькие и смешные, и жизнь нас ничему не учит. Дальше я постараюсь коротко.

Стильно ностальгирующий персонал, средний возраст которого – "вокруг двадцати", поголовно щеголял в красных пилотках и пионерских галстуках. В меню была вложена размноженная на ксероксе "специальная" страничка с особым "октябрьским" ассортиментом. Салат "столичный", холодец, картошка с селедкой, в общем, всякое такое. Подавая счет, к нему прилагали уже не пионерские, а комсомольские значки по числу клиентов за столиком: видимо, вкусив холодца, мы автоматически повышались в звании. Музыка – диск с песнями из фильмов Рязанова (ну я не знаю, из каких соображений).

Несколько разочарованные, мы, тем не менее, сидели и вкусно кушали, благоразумно проигнорировав как салат "столичный", так и селедку, и думали, что никакой ностальгии весь этот нелепый антураж не вызывает. Как вдруг с дымом, фанфарами и прочими шумовыми эффектами стартовала собственно "вечеринка".

Без объявления войны появился персонаж, представленный общественности как "самый старый пионер", – упитанный стриптизер в длинных расписных шортах "вырви глаз", пилотке, рубашке с погончиками, мятом красном галстуке и интенсивно-голубых гольфах. В руках у него был пионерский горн, а за спиной – детский ранец, оказавшийся позже настоящей сокровищницей.

Выбрав из публики барышню потоньше и помоложе, пионер органично вписал ее в свой номер, бурно крутя, вертя, поднимая, опуская, причем в процессе барышня оглушительно визжала, а публика натянуто улыбалась. Затем из ранца была извлечена объемистая коньячная фляжка, из которой отфыркивавшуюся жертву долго поили. В ранце сыскались и сигареты, затягиваясь которыми, пионер дым выпускал барышне в рот… Отпустив, наконец, шатающуюся отроковицу на свободу, пионер споро разделся до кошмарных байковых кальсон и удалился, оглушительно лопнув пару воздушных шаров на прощанье. Мы мрачно заподозрили, что таким образом ровесники Перестройки, вероятно, ностальгируют по стандартному пионерскому сбору. Разочаровывать их суровой правдой не хотелось.

Тем временем из тьмы постыдного пионерского прошлого явилась барышня, отрекомендованная ведущим как "развратная пионервожатая Люся Каблукова, лишившая меня невинности, после чего я быстро спился". Люся Каблукова разоблачилась как-то по-деловому быстро и без огонька, и уже налегке спикировала на мужчину из публики, который ей смущенно повиновался (его спутница на протяжение всего номера уныло сидела, закрыв глаза руками). На довольно крупную жертву пионервожатая надела свою юбку, а затем вынудила совершенно обалдевшего клиента унести ее куда-то в коридор, откуда он и вернулся, свекольно краснея, глупо хихикая и вытирая помаду с лица.

Отмечу немаловажную деталь: никогда до сих пор в этом заведении стриптиз не практиковался. Публика, надо сказать, совершенно не знала, как реагировать. Люди подобрались, по большей части, солидные, взрослые и, в отличие от стриптизеров, хорошо помнившие время, по которому теперь пришлось так… стильно ностальгировать. И теперь они сидели, вежливо улыбаясь и вынужденно аплодируя по команде ведущего, но при этом явно маялись и недоуменно переглядывались, сожалея о потерянном времени и потраченных деньгах.

В комплексе это до боли напоминало такие же навязчивые и нисколько не радовавшие праздники ушедшей поры – той, которую мы, типа, собирались вспоминать в этот вечер. Тогда от нас тоже ждали веселья, бодрых выкриков и хронического оптимизма в сияющих взглядах. Только тогда нельзя было сбежать. А сейчас, когда глупые люди так по-дурацки шутили над нашим прошлым за наши же собственные деньги, мы, по крайней мере, были сами себе хозяевами. Поэтому дальше мы уже не досидели. Возможно, предполагалась еще пара убийственно увлекательных номеров с участием различных неплохо сложенных членов всесоюзной пионерской организации, а то и бери выше – комсомольцев, но нам лично было уже достаточно.

Полагаю, что подобные эмоции в этот вечер испытывали люди, мирно проживающие практически во всех городах нашей бывшей необъятной родины. В Астане какой-нибудь. Или в Тбилиси. Или в Минске. Или, не знаю, в Вильнюсе – хотя там-то вряд ли, конечно. Все эти незнакомые мне люди точно так же не знают, что делать со своим прошлым, которое никуда не делось и раз в году властно напоминает о себе, искушая памятью о грандиозных празднествах, массовых демонстрациях, лозунгах, оглушительной музыке и речах, кумаче, холоде, навязанном гипнотическом веселье и полуподпольной радости в виде того же "столичного" салата в банках под "столичную" в бутылках… Точно так же неисчислимое множество людей в неисчислимом множестве городов нашей прежней империи в этот вечер выходит на улицу, испытывая чувство странной пустоты и изыскивая способ как-то укротить нелепое ощущение чего-то несделанного, незавершенного… Каковыми сложными, но легко считывающимися эмоциями и пользуются массовики с различной степенью затейливости. В основном заменяя обязательную программу из лозунгов и пафосных рекламаций не менее обязательным и скучным стриптизом. Красный – он, конечно, цвет секса, и все такое…но в стриптизном антураже будит не больше полового чувства, чем какая-нибудь, скажем, инфузория туфелька.

Вы думаете, почему я об этом сварливо и долго бубню? С целью поделиться досадой по поводу безнадежно испорченного вечера? Не-а.

Вечеринка эта (надо думать, еще и не худшая, поскольку заведение все-таки из приличных) натолкнула меня на пафосные размышления о профанации, о поверженных кумирах и о том, что человечество расстается со своим прошлым смеясь, каковое утверждение принадлежит выдающемуся уму как раз товарища Карла Маркса, парохода и человека. Только смеется оно как-то странно. Невесело как-то.

Речь, в конце концов, о прошлом. Это, блин, МОЕ прошлое! Дурацкое, нелепое, глупое, нужное подчеркнуть, но – мое. И оно совершенно не заслуживает, как мне кажется, такого тупого, скучного и вялого зубоскальства. Исходящего, причем, от людей, об этом самом прошлом не имеющих даже самого приблизительного представления – по возрасту, хотя бы.

Я ценю смех. Мне близка сама его природа. Я понимаю, что взгляд на любое явление может измениться, будучи преломленным призмой смеха. Я искренне верю, что смех необходим и в данном случае. Достаточно хорошо я представляю себе – идеи, на самом деле, носятся в воздухе, – как можно было бы "обстебать" неприкосновенную ранее Дату. Если уж нужно ее обстебывать, если иначе нельзя, кроме как – расшатывая колосса на глиняных ногах и таким образом избавляясь от тягостного ощущения его привычного величия.

В голову – навскидку – приходят всяческие аукционы и конкурсы ответов на вопросы, изобилующие актуальными для нашего недавнего прошлого понятиями. С соответствующими призами. Воспоминания о всяческих нелепых умениях, которые тогда казались вечными, – всех этих кошмарных речевках и построениях, юбилейных зарницах, комсомольских собраниях, гниющих горах макулатуры и металлолома, "молниях" и "боевых листках", сборах и общественных поручениях… Как легко и как изобретательно все это можно было бы использовать!

Почему нет? Может быть, потому что арт-директоры родом как раз из массовиков-затейников? И в них на комсомольском генном уровне до сих пор живет страх, представляющий как табуированное кощунство сколько-нибудь подробное препарирование священного животного? А может, потому что в своих идеях они ориентируются на поколение, уже очень смутно представляющее себе все эти кумачовые реалии? А может, все еще проще? Им не интересно и не смешно. Им нужен просто повод. Сразу после Хеллоуина – и до Нового года. И плевать они хотели на Седьмое ноября. Им не от чего отказываться и нечего перебарывать, чтобы смеяться. А уж стильно ностальгировать – так и вовсе…

Время вечного октября, о котором сейчас снимают лживые фильмы, никогда не уйдет, если его толком не проводить. Если все, на что мы окажемся способны, это только улюлюкать, свистеть и залихватски швырять камни вслед прошлому, которое от всего этого кажется только больше, масштабней и трагичней, обретая едва ли не мученический статус.

Я хотела бы не смеяться, а улыбаться. Не скучной обязаловке тех холодных дней. А – себе тогдашней и времени, когда появление в школе без пионерского галстука гарантировало по меньшей мере вызов родителей…