БАЛАГАНИЩЕ

Театральный сезон 1997/1998 года в Киеве завершен. Самый стойкий бастион -- Национальный театр имени Ивана Франко -- "пал" вчера. Теперь разве только заезжие гастролеры согреют сердца столичных театралов. Под самый занавес сыграл премьеру Театр драмы и комедии на Левом берегу Днепра.

РОГОНОСЕЦ В ПОТЕМКАХ

"Великодушный рогоносец" бельгийского драматурга Фернана Кроммелинка -- пьеса не из легкомысленных. Хотя именуется фарсом. Но все же у автора она -- "трагический фарс". В Театре драмы и комедии у режиссера Алексея Лисовца "Рогоносец" (без эпитета) стал "балаганным представлением о любви и ревности". Фарс, балаган -- конечно, одного поля ягоды. И все же хочу поделиться некоторыми сомнениями.

Если дать себе труд хоть немного задуматься -- смысл пьесы пугает. Она проводит мысль масштабов вселенских, и никак не меньше (весьма характерная черта драматургии модерна): чем сильнее любовь -- тем страшнее. Грандиозное и волшебное чувство, доведенное до абсурда, оборачивается жестокостью, садомазохизмом, суицидом... В общем, называйте, как хотите, но оно уже не вызывает ничего, кроме тихого ужаса. Произносимое с привычным закатыванием глаз и чувственным ощупыванием самой (самого) себя: "Ибо сильна, как смерть, любовь" -- вранье. Это отнюдь не прекрасно. Это страшно. Сознание при этом погружается во тьму, остаются только инстинкты, и дикое существо, лишь отдаленно напоминающее человека, оказывается наедине с этим безумием и без всякой надежды на спасение.

ТАНЦЫ ДО УПАДУ

Разумеется, если Фландрия -- значит мельницы. Поставим на сцене мельницу. Художник Олег Лунев поработал на славу (без шуток!). Его мельница -- и вертится, и разбирается, из нее вытаскивают колья, сооружая из них заборы. Она -- и дом, и убежище, и сторожевая вышка Бруно, вообразившего себя рогоносцем. Все до единого персонажи -- подчеркнуто гротескные: мгновенно меняющий маски и настроения Бруно (Олег Масленников), аж повизгивающая от переполняющих ее чувств Стелла (Дарья Лобода), шутовской писарь Эстрюго (Кость Костышин), смелый в море и застенчивый на суше капитан дальнего плавания Петрюс (Николай Боклан). Столь же гротескны их костюмы и пластика. Артист Лев Сомов, обернувшись балетмейстером, мастерски наваял с другими артистами множество танцев и пластических номеров. Смею уверить, все они великолепны, почти безукоризненны, часто неожиданны и в сочетании с музыкальным решением режиссера Лисовца оставляют неизгладимое впечатление.

Публика принимала премьеру с восторгом. Хохотала самозабвенно и почти безостановочно. За исключением сомнительно драматических моментов. Например, когда новейший секс-символ киевской сцены Коля Боклан по сюжету и режиссерской воле побледнел и онемел перед прелестями Даши Лободы, некоторые женщины в зале громко и трагично заохали. Кто-то, кажется, сошел с дистанции: в напряженной тишине раздались сдержанные рыдания. Все остальное время зрители веселились. Смеялись, когда у Бруно прорезались первые признаки помешательства. Заливались хохотом, когда он свою любимую и любящую жену подкладывал под всех соседей и случайных прохожих. Радовались, как дети, его преображению в хромого и лысого спятившего уродца и одобрительно покрякивали, чуть ли не потирая руки, когда улюлюкающая толпа била палками и топила бедную Стеллу... Говорят, человечество, "смеясь, расстается со своими недостатками". Может быть, может быть. Хотя, сомневаюсь, что у доброй половины зрителей потом, хотя бы вскользь, случайно возник грустный вопрос: "Над кем смеетесь?.." Хотелось бы верить, что я ошибаюсь.