"Я НЕНАВИЖУ РАЗГИЛЬДЯЕВ!"

Сегодня Геннадию Кнышову, директору Института кардиохирургии, академику АМН Украины, исполняется 65. Он сделал пять тысяч операций на сердце, сейчас готовится пересадить сердце человеку.

"Я НЕ ВЫБИРАЛ МЕДИЦИНУ. ЭТО ОНА МЕНЯ ВЫБРАЛА"

-- Геннадий Васильевич, наверное, стать медиком было вашей мечтой?

-- Медицину я не выбирал, она меня выбрала. Более того, в детстве я много болел и само упоминание о врачах было для меня непрятно. Хотел стать биологом или геологом: собирал коллекции минералов, делал чучела птиц, зверей, любил наблюдать за природой.
Но когда перед выпускными экзаменами приехал в Донецк, то решил объехать все институты. Первым оказался медицинский. Там я разговорился с преподавателем. Он говорит: "Поступайте к нам, я тоже медицинский институт заканчивал, но вот работаю доцентом на кафедре биологии". Этот разговор решил мою судьбу -- я поступил. Но потом началась трагедия.

Опять физика и химия -- органическая, неорганическая, коллоидная! Эти предметы я плохо знал, поэтому сильно не любил. Решил поступать на следующий год в индустриальный институт, на геологический факультет. На лекции почти не ходил. Но тот факультет закрыли, и я остался. Единственной отрадой было то, что семь ребят из нашего класса учились в индустриальном. Я у них в общежитии жил, там закончил школу бальных танцев, занимался в мотоциклетной секции. В том институте меня знали лучше, чем в медицинском.

Но на втором курсе меня избрали комсоргом группы, потом в бюро курса, потом стал комсоргом курса. Сработало, очевидно, какое-то тщеславие. Раз возглавляю курс, то он должен быть первым во всем. И по поведению, и по оценкам, и по художественной самодеятельности. Все 242 человека пели, танцевали и декламировали стихи. Кто, что мог. Я тоже не мог отставать. Пришлось петь. Стал даже солистом институтского эстрадного оркестра. Чуть ли не звездой ходил. Пришлось и учиться "на отлично". Но медицина мне еще не нравилась. То, что это моя стихия, я понял только на третьем курсе, когда мы начали общаться с больными.

-- А как вы попали именно в институт кардиохирургии?

-- Просто случай. Закончив учебу, четыре года я работал хирургом в Донецкой областной больнице. Очень много приходилось оперировать. Даже рекорд у меня был: за ночь -- 28 аппендицитов. Все полостные операции, какие только мог, освоил. Но хотелось учиться. И я поехал в Киев, в институт усовершенствования врачей, на курсы сердечной хирургии. Но они не состоялись, и меня перевели на курсы торакальной хирургии к Николаю Михайловичу Амосову. На третий месяц я стал ему ассистировать. Он меня вызвал как-то и предложил поступить в аспирантуру. Защитился я, еще будучи аспирантом. И начал здесь работать.

"В США НЕ ОСТАЛСЯ, И НЕ ЖАЛЕЮ ОБ ЭТОМ"

-- В 1972 году вы пробыли в США шесть месяцев. Это была довольно редкая по тем временам поездка. Как вам удалось?

-- У меня за спиной уже было семь лет работы в клинике, но хотелось получить новые знания. Это было непросто. Конкурс, горкомы-райкомы... Не успеваешь за год оформить документы -- проходи все "чистилища" заново. А потом приехал Никсон, было подписано соглашение о культурном и научном обмене. Нужно кого-то посылать. А у меня все готово. Ну, и я поехал, объездил всю Америку, много увидел, уже по-новому диссертацию написал. А вернувшись, впервые начал делать операции по аорто-коронарному шунтированию. Ельцину такую недавно делали.

-- После той стажировки изменились ли ваши представления о своей стране?

-- Конечно. Меня поразили их технологии, подход к образованию, к практической работе. Я уже тогда понял, что не может быть никогда никакого коммунизма. Наша страна была, как несмазаная колымага, которая еле-еле тащится, не зная куда, зачем...

-- Вам не хотелось остаться в США?

-- Нет, но мне предлагали работу хирурга. Я там очень быстро адаптировался, мог мыслить, как они, действовать, как они. Их требования не вызывали у меня протеста. Однако я не хотел остаться. Нет, не из-за страха, хотя знал: "полетят" и директор, и парторг, и всем моим родственникам несладко придется. Просто понимал, что я должен принести пользу здесь. Тогда у меня было чувство Родины. Правда, потом я остался в какой-то степени невостребованным, но все равно не жалею.

У БОЛЬНОГО ЗА НОЧЬ 97 РАЗ ОСТАНАВЛИВАЛОСЬ СЕРДЦЕ

-- Говорят, что у каждого врача есть свое маленькое кладбище. Были у вас неудачи?

-- О кладбище это правда... Неудачей, например, закончилась и моя первая операция с искусственным кровообращением, которую дал мне Николай Михайлович. Это был маленький мальчик. Сама операция прошла прекрасно, Николай Михайлович мне ассистировал. Но после ребенок не просыпался семь суток. И все это время я сидел возле него. Каждую ночь, часам к четырем, он как будто приходил в себя, откликался на свое имя, а потом снова впадал в забытье. Это было мучительно. А потом потихоньку-потихоньку мы его выходили, но он остался инвалидом -- из-за гипоксии был поврежден мозг.

-- У вас опускались руки в сложных ситуациях?

-- Нет, я убежден: никогда нельзя терять надежду. Если с твоим пациентом что-то не так во время операции, делай то, что полагается. И никаких эмоций. Даже когда нет сил, когда хочется все бросить и уйти. Ведь вся ответственность лежит на тебе, тебе говорить родственниками, объяснять им, почему не помог.

У нас был рекорд. За ночь 97 раз останавливалось сердце у одного больного. Каждые 10--15 мин. Но его мы запускали, восстанавливали и человек выжил. Понимаете?

-- Да, тяжело... Как силы восстанавливаете?

-- По-разному. Чаще всего бывает так: пришел домой, разбитый полностью, отоспался, а утром звонишь и узнаешь -- все хорошо. И усталость как рукой снимает. А когда неудача, хочется уйти в дворники.

-- Если трагический случай, где силы берете?

-- Есть два пути. Первый -- можно на 2--3 дня уехать. Но от себя никуда не денешься. Второй -- идти и снова оперировать. А когда встал за стол в операционной, все переживания уходят.

"РАСХЛЯБАННОСТИ ПРОСТИТЬ НЕ МОГУ"

-- Чего бы вы никогда не простили ни себе, ни другим?

-- Расхлябанности. Ошибки бывают у всех, но если кто-то проспал, не знает и не учится, а из-за этого гибнет ребенок... В таких случаях я несдержан. Доходит чуть ли не до мата. Я ненавижу разгильдяев! И всегда говорю: не можешь работать -- уйди. А если взялся, то должен отдать все. Такие случаи очень тяжело переживаю. Представляю: это может произойти с моим внуком.

-- А меры какие принимаете в таких случаях?

-- Выгоняю. Один раз прихожу утром в реанимацию -- больные неумытые, а мои тапочки прилипают к полу. Разлили глюкозу, а пол не вымыли. И такая грязища в реанимации! Они мне: "Геннадий Васильевич, что вы так переживаете? Страна валится, а вы на такое обращаете внимание".

-- Точно по Булгакову: когда начинают мочиться мимо унитаза, наступает разруха...

-- Этого я не потерплю. Говорю: "Если ты мне еще раз скажешь, что проспал из-за того, что страна валится, тебе здесь нечего будет делать".

-- Сложно работать, когда знаешь -- и того нет и этого...

-- Сложно. Ну и что? Каждый должен выполнить то, что должен. По максимуму.

"СВОИ ПЛАНЫ Я ВЫПОЛНИЛ"

-- Вам не страшно, когда сердце -- вот оно открытое, бьется?

-- Смотришь на все со стороны думаешь: "Боже мой, как страшно!" Особенно, когда заходишь в операционную после отпуска. Но если оперируешь сам, "философия" другая.

-- Геннадий Васильевич, мне кажется, то, чего вы достигли, далось великим трудом...

-- Не может быть так, чтобы все время -- зеленая улица. Наверное, надо просто иметь выдержку, чтобы преодолевать трудности. Они всегда будут, главное, знать, чего ты хочешь в жизни, к чему стремишься. Иметь мечту -- это очень много. Все, чего я достиг, было запланировано. У меня всегда был план минимум и план максимум: чего я должен достигнуть, в какие сроки и каким путем.

-- И когда же пересадите сердце человеку?

-- Хотел бы осенью, но не знаю, как получится. Проблем несколько: сейчас мы создали отдел трансплантологии, начинаем подыскивать больных.

-- А что входит в ваши ближайшие планы?

-- Надо чтобы институт развивался, как научный центр, чтобы он не превратился в простую клинику, а это при нынешнем финансировании очень непросто.