ТАРАН НА МиГе

Из Мордовии приехала пожилая женщина. Она пришла в редакцию и сказала: "Моя фамилия Маклакова. Мой сын написал вам письмо. Он очень просил, чтобы вы его напечатали".

-- Зачем? -- спросила я, пораженная мыслью о том, что вот какой кошмарно длинный путь пришлось проехать и пройти пожилому человеку. И ради чего? Ради письма... Надежда Григорьевна заплакала, потом достала из сумки листки: "Вы все поймете".

...Петр Маклаков, бывший летчик-истребитель, двадцать пять лет хранил тайну государственной важности. Впрочем, если бы в этой тайне так трагически не переплелись судьбы его и Елисеева, тоже летчика-истребителя... И если бы Петр Маклаков был уверен, что дети Елисеева знают правду об отце, -- наверное, не так бы страдал... Во всяком случае его бы не мучила память -- и тайна, наверное, так и осталась бы тайной...

...Почти месяц я тщетно пыталась найти семью Елисеевых. Увы, фамилия -- достаточно распространенная, а кроме фамилии -- практически ничего не известно...

"Ну а имя, год рождения?" -- пыталась подсобить в поисках справочная. -- "Геннадий. Но он погиб". -- "Давно?" -- "Двадцать пять лет назад". -- "Так что ж вы ищете?!"

...Я понимаю, почему из Мордовии передали письмо. Я понимаю, почему оно -- важное. И почему Маклаков, служивший с Елисеевым и посвященный в тайну гибели МиГа, даже спустя четверть века не может успокоиться.

Собственно, сейчас слово "героизм" -- переходит в категорию едва ли не реликтов. Если не сказать больше -- рудиментов. Да что там говорить? Другая эпоха, другие персонажи, и "герои нашего времени" -- уже другие... За родину жизнь отдавали во время войны -- это мы точно знаем. А сейчас, согласитесь, нам ближе и, главное, понятнее, так сказать, -- "почем нынче родину продать?"... "Прошу обменять меня на мешок канадской пшеницы" -- правда, смешно?

...Нам осточертел пафос, и мы больше не верим, что свою жизнь -- нынче-то! -- кто-либо при здравом уме и ясной памяти может отдать за свое отечество.

Так уже не бывает?.. Прочтите письмо Петра Маклакова. Вы все поймете.

"... Все тараны были совершены нашими летчиками-истребителями, летавшими на дозвуковых самолетах. Я же, Маклаков П.И., бывший летчик-истребитель, а ныне пенсионер Министерства обороны, проживающий в гор. Рузаевке Республики Мордовия в России, хотел бы рассказать о первом, и пока единственном в мире, таране на сверхзвуковом реактивном самолете МиГ-21.

Этот подвиг, совершенный в мирное время, остался в памяти только сослуживцев, семьи Героя Советского Союза Геннадия Елисеева, да в скупых строчках засекреченных официальных документов. А было это так.

Шел 1974 год. В это время меня, капитана Маклакова П.И., перевели с аэродрома Миха Цхакая на аэродром Вазиани в Грузии, расположенный в 28 километрах от Тбилиси. Это был трудный год для авиационных истребительных полков, так как наступил своеобразный период смены поколений: самые подготовленные летчики ушли на пенсию, и в полках оставалось всего по три-четыре летчика-аса, которым по силам были самые сложные задачи, да молодежь, которую надо еще учить и учить.

В Вазианском полку таких летчиков было только пять: трое из управления полка, капитан Елисеев и я. В то время полки несли боевые дежурства в системе ПВО. Их задача заключалась в охране воздушных границ государства от проникновения на нашу территорию летающих объектов. Дежурство делилось на дневное (с рассвета и до сумерек) и ночное (с сумерек и до рассвета).

К дежурству допускались только самые опытные, подготовленные летчики. Само дежурство проходило так: приезжала смена "дневников" или "ночников", принимала самолеты, проверяла связь с КП, ракеты и вооружение. Летчики надевали высотно-компрессирующие костюмы (ВКК), находиться в которых -- удовольствие не из приятных: то был не халат, а плотно облегающий и даже сдавливающий костюм, и гермошлем (ГШ). Такая одежда сохраняла летчика от разгерметизации кабины выше 8 тыс. метров, так как высота в 8 километров -- это барьер смерти. На этой высоте из-за разреженности атмосферы происходит "кавитация" крови: из нее выделяется азот, образуются воздушные пробки, которые, доходя до сердца, останавливают его. Чтобы этого не произошло при разгерметизации кабины, и применяется ВКК. Он заполняется воздухом и очень сильно сжимает тело. После этого только через три секунды дыхательный аппарат подает кислород на вдох. Если это произойдет раньше, неминуем разрыв легких.

Вот в таком-то обмундировании летчики находились по 12 часов. Дежурить ночью имели право пятеро: трое из управления и мы с Елисеевым, каждый непосредственно в своем самолете. По 10 ночей мы находились в дежурном звене, где и отдыхать-то надо было полностью экипированным, потому что в случае подхода любого летающего объекта к границе на расстояние до 30 км КП давал сигнал, и дежурный летчик через 4 минуты должен был быть в воздухе.

Так прошло семь месяцев. С Геной Елисеевым мы сдружились и были как братья. Это был классный летчик и прекрасный человек, знавший себе цену, справедливый, не терпящий подлости и подхалимства. За это его недолюбливал командир полка, задерживал представление к очередному званию, но строптивый капитан не шел к нему на поклон.

В то время мы охраняли советско-турецкую границу. Для поддержания уровня готовности нас периодически поднимали в воздух, и мы отрабатывали контрольные цели.

Часто после дежурства мы семьями на моей машине уезжали в горы или путешествовали по достопримечательностям Кавказа. У него были мать, жена и двое сыновей. Целыми днями мы мотались по горам, а вечером возвращались в дежурное звено.

Наступил ноябрь 1974 года. Как всегда, мы прибыли на дежурство, надели летное снаряжение, приняли самолеты. В ту злополучную ночь Елисееву выпало дежурить на самолете, оснащенном ракетами, которые при пуске управлялись по радиолучу. Если честно сказать, эти ракеты были просто болванками, потому что из-за каких-то просчетов в конструкции никогда не входили в равносигнальную систему и управлению практически не поддавались. Все об этом знали, но с вооружения технику не снимали.

Мой же самолет был оснащен самонаводящимися ракетами. Эти ракеты сами захватывали тепловую цель и сами шли на нее. Это были хорошие, надежные ракеты. Каждый самолет был снабжен еще и пушкой.

Ночь была такой же, как всегда. Мы поужинали, играли в нарды, долго смотрели телевизор. Наступило утро. Прибыла дневная смена. Я стал собираться домой. Снял ВКК и ГШ. И тут зазвенел звонок тревоги и зажглось красное табло, согласно которому дежурный летчик через четыре минуты должен быть в воздухе. Солдатики из высотной группы подбежали и стали снова меня одевать. Но капитан Елисеев сказал:

-- Петр Иванович, не спеши, я не разделся, я взлечу!

Через четыре минуты он был в воздухе. Ему дали курс в сторону Еревана и перевели на другой канал управления. Я оделся, занял готовность в самолете и доложил об этом на КП. Прошел час. Наконец с КП поступила команда, и я оставил свой самолет. "Дневники" приступили к дежурству, Елисеев не возвращался. Я подумал, что у него, наверное, осталось мало топлива и его посадили на соседний аэродром в Мариули. Но все же запросил КП, где Елисеев и ждать ли мне его. Мне ответили, чтобы я не мешал и что я свободен.

Я сел в свою машину и поехал домой. Но на душе было неспокойно. Вечером прибыл на дежурство. Встретил меня зам. командира полка.

-- Где Елисеев? -- был мой первый вопрос. -- Вы что, его подменяете?

-- Петр Иванович, давай примем дежурство, и я тебе все объясню.

Мы зашли в комнату, и он начал свой рассказ.

-- После взлета Елисеева стали наводить на цель в районе Еревана. Там турецкий самолет нарушил границу и углубился на 70 км на нашу территорию. К нему подвели Елисеева и дали команду сбить. Тем временем турецкий самолет развернулся и стал уходить на свою территорию. Елисеев пустил одну ракету -- она ушла в сторону. До пограничной реки Аракс оставалось 35 км. Вторая ракета -- тоже мимо. Тогда капитан догнал турецкий самолет и таранил его своим МиГ-21. Турецкий самолет разломился пополам. Из него катапультировались двое. А у МиГ-21 отвалилось крыло и стабилизатор. Он стал быстро вращаться и врезался в горы. Видно, Елисеев не смог катапультироваться. Пограничники, а это они рассказали подробности поединка, задержали нарушителей границы -- одного турка и одного грека. Мотивов нарушения ими границы мы не знаем, да, наверное, и не узнаем никогда. Вот все, что нам известно.

-- Мне очень жаль Геннадия, я потерял настоящего друга, -- сказал я, -- но, видно, судьба его такая: ведь я уже разделся, потому что "дневники" приехали и приняли смену, а он раздеться не успел. И ракеты у него были дрянные. Но почему он не бил из пушки?

-- Видно, боялся, что не успеет, -- с горечью сказал мой собеседник.

Дежурство прошло спокойно, но все были подавлены. Жалко было капитана Елисеева, но в то же время в сердцах наших была гордость за летчика, который, не задумываясь, отдал жизнь, честно и добросовестно выполнив свою работу, чтобы турки не смеялись на весь мир над нашими ракетами, а знали, что русский летчик никому не позволит унизить себя и свою Родину. Мы гордились своим товарищем!

На следующий день прибыл командующий ЗакВО, собрал полк и обслуживающие его части и объявил:

-- Капитан Елисеев совершил первый и единственный в мире таран на сверхзвуковом реактивном истребителе. За этот подвиг Правительство присвоило ему звание Героя Советского Союза посмертно. Семья его тоже не забыта. Ей выделена квартира в Киеве. Супруге назначена пожизненная пенсия в размере 150 рублей, детям до 18-летнего возраста по 75 рублей, матери -- 85 рублей.

...Подполковнику Мараховскому вскоре досрочно присвоили очередное воинское звание и перевели на должность зам. командира дивизии.

Но суть не в этом, а в том, что советские летчики любили и любят свою многострадальную Родину и не жалели за нее даже своих жизней.

И если живут еще в Киеве сыновья Героя Советского Союза гвардии капитана Геннадия Елисеева, то пусть они знают, что их отец был настоящим человеком, а его друзья помнят и гордятся им.