1998  1999  2000  2001  2002  2003  2004  2005  2006 

Выпуск газеты Сегодня №157 (160) за 18.08.98

"ЗАЧЕМ МНЕ СТАРУХИ? Я-ТО ЕЩЕ МОЛОДОЙ!"

Место происшествия: теплоход "Максим Рыльский", стоящий на приколе в Каховке, где проходят "Таврийские игры". 8.30 утра. Ресторан. Завтрак. 86-летний житель Лихтенштейна барон Эдуард Фальц-Фейн в окружении трех юных красавиц сосредоточенно доедает манную кашу. Появляется корреспондент газеты "Сегодня". "Что хочешь, детка?" -- вскидывает брови барон. "Интервью", -- улыбается "детка". "Ну давай, бери меня за руку и тащи куда-нибудь на воздух. Где твой микрофон? Пленки хватит? Я хороший мальчик -- рано ложусь спать, поэтому такой свежий... Ой, какие у тебя смешные шортики!" Стремительно поднявшись, барон бодро направляется в сторону палубы. "Шортики" плетутся за ним...

НИКОЛАЙ II ДЕРЖАЛ МЕНЯ НА РУКАХ

-- Господин барон, какие чувства вызывает у вас родина?

-- Ах, деточка, мне скоро 100 лет, и очень грустно, что здесь никого не осталось из прошлого. У моей бабушки, основавшей неподалеку отсюда порт Харли, было свое пароходство. Два раза в неделю в Лондон ходили пароходы и возили туда пшеницу и шерсть. Этот порт не замерзал, поэтому бизнес шел очень успешно. В 1917-м бабушка не захотела уезжать, и ее убили большевики. А отец умер от разрыва сердца, когда мы покидали Россию. Он не выдержал этого... Сейчас наш дворец в Гавриловке превратился в руины. Его подожгли еще до революции, да так и оставили. Ты слыхала гудок, когда наш корабль приближался к Каховке? Это капитан делает по моей просьбе. Так я приветствую свою родину. Когда бываю здесь, у меня очень тяжело на сердце.

-- Вы помните свое детство?

-- Большей частью уже в эмиграции. Но мама рассказывала, что, когда мне было два года, в Асканию-Нову приезжал Николай II. Я был в юбке, как и моя сестра (тогда было заведено одевать мальчиков, как девочек), поэтому должен был сделать перед царем книксен. Он взял меня на руки и поцеловал. Представь себе, сохранился даже снимок. Тогда царь впервые переночевал в доме частного лица, хотя по протоколу он мог только наносить частные визиты, а спать должен был в префектуре. И когда в Думе его спросили, отчего он нарушил протокол, Николай ответил: "Я был не у частного лица, я был у зоолога, а это разные вещи". Все рассмеялись, и вопросов больше не возникало.

После этого визита царь пожаловал нам герб с изображением лошади Пржевальского. Мой папа был первым в мире человеком, приручившим диких монгольских лошадей. Недавно в Украине вышла монета, посвященная 100-летию Аскании-Новы: на одной стороне герб Украины, на другой -- герб Фальц-Фейнов. Другие эмигранты ни за что не желают ехать сюда и считают меня сумасшедшим. В них до сих пор живет обида. Например, мой хороший приятель, князь Трубецкой, семья которого когда-то имела здесь виноградные плантации и занималась виноделием, возмущается: "Зачем ты реставрируешь дом, который тебе не отдадут?" Я вложил уже 100 000 долларов в восстановление усадьбы моих предков, а ее остатки попросту снесли и построили кирпичную коробку. Я предупредил, что если тронут еще хоть один камень в моих поместьях, которые хочу восстановить, я никогда больше сюда не приеду!

-- К сожалению, у нас такое сплошь и рядом... Когда вы впервые после эмиграции побывали в этих краях?

-- Хорошо помню, как в Ниццу пришел советский корабль из Херсона. Мне было 10 лет. Я помчался в порт на велосипеде, как сумасшедший! Вне себя от радости махал с причала шапочкой и кричал морякам: "Эй, я тоже из Херсона! Пустите меня на корабль!" Они ответили: "Иди отсюда, мы не разговариваем с эмигрантами!" Я горько заплакал и побежал к маме. Это был очень сильный удар для меня, просто шок. Мама сказала: "Я же предупреждала тебя, что большевики -- особая раса, и ты сам убедился в их ненависти к нам"...

Впервые я познакомился с советскими только во время Олимпиады-80, где возглавлял команду из Лихтенштейна. В Москве я попросил одного спортивного начальника посодействовать в поездке в Асканию-Нову. Вообще-то гости Олимпиады могли передвигаться по стране свободно, но в отношении меня КГБ был против. Тогда я пошел на хитрость -- якобы проявил интерес к футбольной команде Аскании-Новы. В Херсоне меня встретил какой-то чиновник и начал показывать разные местные команды, даже по боксу. Я спросил: "Когда же мы поедем в Асканию?" Он удивился: "Да что там смотреть? Команда там паршивая, хватит и получаса!" Наконец приехали. Меня никто не встречал. Ну, хочет какой-то иностранец увидеть футбольную команду (таки действительно паршивую). Всего полчаса я пробыл там, куда рвался всю жизнь. Вспомнил свое детство, заплакал и уехал, уверенный, что уже не приеду сюда больше... И вот теперь езжу очень часто и меня изумительно принимают -- это просто сказка!

-- Я видела, как на берегу вас встречал священник -- кто он?

-- Он из Аскании, где я строю церковь. А в Гавриловке церковь уже почти закончена -- тоже на мои деньги. Здесь меня любят: мне ничего от них не надо, я только даю. В Лихтенштейне нет русской церкви, да и русских тоже нет. Кстати, я первый православный мужчина в семье. Ведь мои предки были немцы и приехали сюда еще во времена Екатерины. Православной была моя маман (урожденная Епанчина). В эмиграции она ходила в русскую церковь, а я с няней -- в лютеранскую. Однажды я сказал маме: "Как чудно поют в русской церкви, возьми меня с собой". Она взяла, и в 11 лет меня окрестили и дали православное имя -- Олег. В православии служба дает теплоту, какой нет у лютеран.

МНЕ ПРЕДЛОЖИЛИ КОРМИТЬ КУР В КАХОВКЕ

-- Вам здесь уютно?

-- Конечно, я дома. Я в восторге, что еще в здравом уме и могу приезжать сюда. Вчера ко мне подошла одна старуха из Каховки. Оказалось, ее мать работала в имении моего отца. Пригласила меня к себе, показала старые фотографии. Они были небрежно свалены в коробку. Это ужасно, когда люди не собирают фото в альбомы, и каждый может ткнуть в дорогой тебе снимок пальцем. У меня сотни альбомов, и я дорожу ими. Так вот, этой бабке 70 лет, но она уже ничего не соображает. Зачем, говорит, тебе жить на корабле -- живи пока у меня, будешь помогать мне кормить кур. Вообще-то я окончил сельхозинститут и понимаю не только в женщинах. Так что перспектива кормить кур в Каховке у меня уже есть! (Смеется.)

-- Вы не хотите устроить фамильную фотовыставку, как это сделал во время "Черноморских игр" Борис Скадовский?

-- Я передал уже часть фотографий для обозрения. Между прочим, это я попросил Баграева пригласить Бориса на "Черноморские игры". Скадовский -- мой кузен, он завершает род Скадовских, у него нет детей. Слава Богу, фамилия Фальц-Фейн продолжается -- моему племяннику 40 лет, у него двое сыновей. А у Скадовских -- все, окончен бал. К сожалению, Борис неважно себя чувствует, хотя на десять лет моложе меня. Правда, по-русски говорит лучше, так как он с мамой говорил
по-русски, а я -- по французски. К тому же в детстве у меня было четыре няни: немка, швейцарка, англичанка и гречанка. Каждый день я говорил на разных языках. Только в последние годы смог привести в порядок свой русский, во многом благодаря своей московской "подружеске" (дословно. -- Авт.).

-- Вы встречались в эмиграции с русскими деятелями культуры?

-- Мы очень дружили с семьей Шаляпина, я был на его похоронах. Прекрасно помню его концерт в Монте-Карло. Один его сын уехал в Америку, другой -- остался в Италии (жена Шаляпина была итальянской балериной. -- Авт.), стал кинозвездой. Он часто приезжал ко мне, рассказывал об отце. Благодаря моей дружбе с Жаком Шираком, который тогда еще был мэром Парижа, удалось перезахоронить прах певца в Москве. Я открывал и музей Шаляпина в Петербурге. Из Швейцарии позвонил его "подружеске", которую хорошо знал. Оказалось, у нее остались фотографии Шаляпина. Я тут же помчался к ней за 1000 км. Была ужасная буря, но я ведь бывший гонщик, поэтому доехал без проблем. Купил у нее письма и фотографии Шаляпина, в том числе уникальное фото певца дня за два до смерти.

Вообще в нашем доме побывало много людей. До революции в России издавался альманах, где указывалось время приема гостей к чаю или к обеду в разных известных семьях. И все знали, что у Епанчиных чай в среду, а у Мусиных-Пушкиных -- в четверг. В эмиграции эти посиделки со сплетнями продолжались. Я помню, как к моей маме на чай сходились гости -- Рахманинов играл на рояле, а Шаляпин пел. Но мне было тогда всего 12 лет, я сходил с ума от велоспорта и не понимал, кто у нас в доме. Бывало, просто здоровался и уходил. Помню, как приезжали Серж Лифарь, Дягилев, Стравинский. Мама готовила сама. Денег на прислугу, как в России, не было.

-- Вы встречались с кем-то из Романовых?

-- Конечно, я дружу с ними. Вот совсем недавно мы виделись на захоронении останков царской семьи в Петербурге. Ты видела меня по телевизору? Нет?! Ну как же, я стоял возле Ельцина и Немцова! Я единственный дворянин, кроме Романовых, присутствовавший на перезахоронении. На следующий день поехал на закрытие юношеской олимпиады в Москве. Потом -- домой, и тут же обратно, в Киев, на теплоход, идущий в Каховку. Похороны, олимпиада, конкурс красоты -- я везде успеваю.

У НАС В РОДУ ВСЕ БЫЛИ КАЗАНОВЫ

-- Кстати, о красоте. Господин барон, вы помните свою первую любовь?

-- Хотя у меня в роду все были Казановы и я продолжил эту семейную традицию, флиртовать начал очень поздно. Это сейчас в 14 лет уже спят с девочками. Будучи подростком, бредил спортом и даже стал чемпионом Парижа в велогонке. Моя первая возлюбленная была немка -- красавица, блондинка. Мне -- 18, ей -- 19. Я думал, что она единственная в мире. Потом вдруг оказалось, что есть и другие женщины, еще лучше, чем эта. Но тогда я был влюблен. Это было во Франции, наш роман длился 2--3 года. У меня была мысль отыскать ее в Германии. Но потом я передумал: встреча с былой любовью всегда разочаровывает. Что я скажу этой старухе? Я-то еще молодой! По крайней мере, чувствую себя на 30 лет, до сих пор катаюсь на велосипеде. Когда-то маман запретила мне употреблять алкоголь, поэтому я никогда не пил и не курил. Ложусь рано, сплю при открытых окнах и до сих пор ухаживаю за женщинами. Между прочим, с той немкой мы не только гуляли по аллеям. Довольно скоро у нас был секс. Это же чудно, правда?

-- Да, неплохо... А где вы познакомились со своей первой женой?

-- Я поехал в Америку к своему кузену, писателю Владимиру Набокову, тоже известному Казанове. Маман послала меня к нему со словами: "Тебе уже 40 лет, хватит флиртовать. Владимир тебя примет и подберет тебе партию". Набоков обрадовался: "Здорово, что ты приехал, я устраиваю большой бал -- там как раз много девушек и мало мужчин". И я пошел на этот бал. Нас было за столом 15 человек, но мне понравилась девушка, сидящая за другим столом. А в Америке положено танцевать только с теми, кто сидит за твоим столом. Пойти налево ты уже не можешь. Я попросил своего приятеля, сидящего рядом с этой девушкой, представить меня ей. Оказалось, что она -- дочь председателя олимпийского комитета Англии, секретаря короля Георга. Звали ее Вирджиния, и была она просто красавица. Я оставил ей свою визитку и пригласил на ужин. Мы поужинали, потом переспали -- в общем, все как полагается. Я влюбился в нее. А на следующее утро газеты сообщили о смерти ее отца. Она полетела на похороны, а я, влюбленный дурак, остался в огромном, полном соблазнов Нью-Йорке. Вернулся домой, и уже через две недели она стала моей женой. Ей был 21 год, мне 40.

Мы жили в Швейцарии, но она не знала французского и не могла ни с кем общаться. Все англичане считают, что им незачем учить языки -- пусть, мол, другие учат английский. Она прогнала всех моих друзей, потому что они были не англичане. Она истерично доказывала мне, что английский шоколад лучше швейцарского (хотя все знают, что это не так). Велела мне продать Мерседес и купить английский Ягуар. Жизнь превратилась в ад. Мы все время сражались. И в один прекрасный день -- хвала небесам! -- приехал американский писатель Пол Галикул. Она влюбилась в него, и он женился на ней. Я до сих пор благодарен Полу, что он спас меня от Англии. (Картинно закатывает глаза.)

-- Неужели после всего этого вы рискнули жениться снова?

-- Несколько лет я показановствовал, потом заработал денег и построил себе виллу. Архитектор, который ее строил, сказал: "Ну что ты здесь будешь прозябать один? Я привезу тебе отличную девочку. Вот увидишь, она тебе понравится". Оказалось, что эта красавица-австрийка -- его дочь. Ей было 22 года, а мне -- 52. Она была фотомоделью, сама шила себе наряды. К несчастью, моя жена оказалась наркоманкой и в один прекрасный день умерла от передозировки. После этого я решил больше не жениться.