ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ МЕРТВОГО ГОРОДА

Каждый год, начиная с годовщины трагедии и почти до середины мая, маленький город с мировым именем -- Чернобыль -- на две недели становится Меккой. В эти дни, когда Зона открыта практически для всех желающих, сюда приезжают коренные жители, разбросанные волею судеб по всем уголкам страны. Они приезжают поклониться предкам.

ЕДУ Я НА РОДИНУ...

...Автобус отправлялся из Днепропетровска в шесть утра. Случайные прохожие, естественно, просили подвезти. Когда им говорили, что автобус фонда "Соціальний захист Придніпров’я" идет по спецрейсу в Чернобыль, они шарахались, принимая это за злую шутку. Для пассажиров спецрейса в "магическом" слове "Чернобыль" нет ничего страшного. Чернобыль -- это их родина.

"Чего мне бояться? -- говорит Сергей, один из наших спутников. Он едет в Чернобыль не только на поминки -- через два дня у него начинается вахта. Сергей работает в Чернобыле электриком уже одиннадцать лет. -- Я ж ведь там почти всю жизнь, с 64-го. А жинка моя вообще там родилась. До аварии ничего не знали и не чувствовали. Слышали только выхлопы на станции -- бах! -- и все. Говорят, и фон был, только, знаете как, -- коммунисты сказали: молчать! -- значит, молчали. Возле станции есть пруд-охладитель. Так мы рыбу оттуда сейнерами возили в Киев -- еще до войны, до аварии то есть. Видно было, что голова у нее больше, чем у нормальной. А вообще в Чернобыле сейчас чисто. По крайней мере, чище, чем в Днепропетровске".

В Днепропетровск Сергей с семьей приехал в августе 86-го. Хотели, конечно, поближе, но обещанного дома в Киеве им не дали. В Днепропетровске тоже условия не ахти -- комнаты проходные, но Сергей не жалуется: что дали, то дали. "И так мы столько у людей позабирали -- подумать страшно. Поначалу на наших в Днепре даже смотрели искоса -- бывало, и двери резали. Оно, конечно, -- жилье отобрали, работу. Но если разобраться, мы тут при чем? Так что поначалу сложно было. А потом ничего, обвыклись. Прижились. Одно дитё в школе, другое -- в университете. Все-таки тринадцать лет... А с другой стороны, тянет на родину. Как только там срок подходит заканчивать вахту -- хочется в Днепр. А отпуск к концу подойдет -- опять в Чернобыль тянет. Это как наркотик. Наша бы с жинкой воля -- переехали бы в Чернобыль жить. Дети -- они пускай сами, у них жизнь своя. А мы бы переехали..."

Работа у Сергея хорошая, и платят справно, если задерживают -- то на месяц, не больше. Единственная сложность -- вдали от семьи. Радиации не ощущает -- ее ж не видно и не слышно. Только сейчас стал "трошки" чувствовать -- появилась аритмия. Сердце то зайдется, то заколотится, как бешеное. Даже врач изумлялся -- как ты, мол, еще ходишь? А Сергей считает, что все нормально.

Анатолий Васильевич в чернобыльском автобусе "старшой", а потому при параде -- с медалью ликвидатора на лацкане. Правда, как поведали нам его сотоварищи, свою медаль он потерял, от души напраздновавшись в прошлый приезд. Сердобольный "самосел" Анатолия Васильевича пожалел и отдал свою: все равно медали одинаковые, а ему носить некуда, не по Зоне же. По словам нашего собеседника, чернобыльцы очень возражали, когда в 76-м начали строить ЧАЭС. Их, разумеется, не слушали. "А выбросы и раньше были. Нам, конечно, не говорили, но количество раковых заболеваний резко увеличилось". И всего равно: такого не ждали.

Каждый раз, возвращаясь, чернобыльцы видят новые разрушенные, взорванные, разломанные дома. Хозяйки ходят по огородам, пытаются определить по разросшимся деревьям, где был их дом. Иногда находят, а чаще плачут над неузнанной землей. "Знаете, -- говорит Анатолий Васильевич, -- это самое тяжелое, видеть как родное место стирается с лица земли". Его дом здесь. Сюда через пять лет после аварии он привез хоронить жену, здесь лежат родители, кумовья, брат...

ЗОНА: ЛЕГЕНДЫ И БЫЛИ

В Чернобыле -- соловьи и 20 микрорентген в час. И то и другое -- нормально. И к тому, и к другому -- привыкли. Фон в Чернобыле нормальный. Это знают все. Но главное здесь -- не накопить лишнего. За этим следит каждый. Данные о накопленной радиации могут получить даже самоселы -- у каждого в поликлинике отдельная карточка.

Ремонтные мастерские, АТП, администрация Зоны. Пять магазинов, бар, столовая. Теперь в Чернобыль можно везти водку -- раньше изымали на КПП. Но железный порядок остался -- один вахтовик рассказал нам, что милиция заходит в бар за пятнадцать минут до закрытия и, если кто перепил, берет под белы рученьки, и наутро от "сигнала" на производство не отвертеться. А после "сигнала" -- высылка из Зоны.

Есть православный храм. Правда, в день поминовения, к возмущению чернобыльцев, он был почему-то закрыт. Две синагоги -- уникальный город во всей Российской империи! Синагоги, правда, бывшие. Возле одной из них (там был военкомат) ныне красуется Владимир Ильич. Ленин каждый год подвергается почти ритуальной покраске... Если бы не заросшие дома, так бы и остался Чернобыль в памяти тихим, мирным и скромным городишком.

"Сталкер" Саша Паляница

В Припяти страшнее. Искореженные временем строения, детские площадки, заросшие бульвары. Не верится даже, что каких-нибудь тринадцать лет назад 40-тысячный город атомщиков был одним из самых богатых в стране. "По советским временам жители Припяти были богатыми людьми, -- говорит наш "сталкер", сотрудник администрации зоны отчуждения и коренной припятчанин Саша Паляница. -- Вон в этот магазин приезжали скупаться чуть ли не со всего Союза. Здесь до войны продавалось все. Финский гарнитур за три тысячи в Припяти смогли позволить себе двадцать человек! Духи французские стояли, на "Клима" -- по сорок рублей флакон -- никто внимания не обращал. Да что там говорить -- когда я здесь работал в 89-м, у меня в общаге мебель стояла из красного дерева. Мародеров было много. В 88-м, говорят, поймали подполковника -- чемоданчик золота собрал..."

Сегодня от былого благополучия остались только воспоминания. Работают здесь в основном те же, что и раньше. И ностальгия по родным краям тут ни при чем. "Да мы же все "заложники Зоны", -- усмехается Саша. Устроиться вне Зоны "чернобыльцу" очень сложно: кто добровольно возьмет человека, которому положено пятьдесят два дня отпуска, стопроцентный больничный, да еще часто и инвалида? Вот и едут они сюда "долечиваться".

"Зона, конечно, запущена, -- продолжает Саша. -- Всех этих заросших домов по идее быть не должно. По-хорошему, и эти девятиэтажки в Припяти надо уничтожить. Но какие же это деньги! Взорвать дом нельзя -- поднимется радиоактивная пыль -- а кому оно нужно? Надо разобрать по кирпичику, вырубить джунгли вокруг брошенных домов. А где взять деньги? По сути, Зона получает всего пять процентов "чернобыльского" бюджета. Это на зарплату нам и на программы, которые, кстати, могут принести немалый доход. Например, программы возвращения этих земель в сельское хозяйство. Конечно, здесь не посадишь пшеницу, зато можно выращивать рапс. Можно скот выгуливать. Но у Зоны только пять процентов. Куда идут остальные? Если бы посчитать, сколько фальшивых "чернобыльцев" развелось! Тех, о ком анекдоты ходят -- "провел ночь с женой ликвидатора и обнаружил себя в списках награжденных".

Кроме работников станции и вахтовиков, Зона "привечает" многих. Рассказывают, что в какой-нибудь паре километров от ЧАЭС недавно поймали солдата, бежавшего с места службы. Говорят, бывают гости и из других мест, не столь отдаленных. Бомжи селятся. Врать не будем -- не видели. И еще тут есть "маленький народец". В Зоне их всего 650 человек. В Чернобыле -- 160. Их уже не выгоняют, регистрируют в жэках. Прошло то время, когда их называли полупрезрительно -- "самоселы". Но не наступила еще пора считать их "жителями Зоны". Средний возраст "маленького народца" -- 72 года.

Собаки в Зоне -- всех цветов и размеров и в любом количестве. Хотя раз в полгода их и отстреливают. Авария случилась как раз накануне Пасхи. Приготовленные к празднику куличи, окорока, холодцы хозяйки оставляли собакам -- на три дня хватит, а там вернутся, накормят. Говорят, псы даже не притронулись к угощению. Они раньше людей поняли, чем обернется эвакуация. Многие прыгали на руки, заглядывали в глаза, а по мордам текли слезы... Когда отъезжали автобусы, в городе стоял вой: сколько хватало сил, собаки бежали за хозяевами, надеясь догнать. В первые же недели большинство собак застрелили. Самые умные уходили в леса, прятались в угле на подворье. К некоторым потом возвращались хозяева. Но счастливых концов почти не бывало -- собаки нахватались радиации, так что жить им все равно оставалось недолго. Нынешнее поколение "барбосов" и "жучек" внешне выглядит вполне миролюбивым и довольным. По крайней мере, от печенья многие отказывались. Но нас предупредили: здесь и собаковолки встречаются. Волков в лесах полно, вот они и скрещиваются. Собаки с волчьими повадками. Бывали случаи, что и на людей нападали. По Припяти разгуливают кабаны и косули. Из Зоны они не уходят, им и здесь хорошо. Говорят, и людям тоже...

ВСТРЕТИМСЯ НА КЛАДБИЩЕ...

Чтобы обойти Чернобыльское кладбище, чернобыльцу понадобится, наверное, трое суток. Не потому, что оно такое уж большое, а потому что каждый первый здесь -- знакомый, каждый второй -- сосед, каждый третий -- родственник, пусть и дальний. Слезы очень скоро сменяются радостными приветствиями, приглашениями "к нашему столу", обменом последними новостями: кто родился, кто вышел замуж, кто развелся, кто умер. Киевский экспедитор, доставляющий в Чернобыль продукты, специально приехал сюда на праздники познакомиться с родней друзей-самоселов. Первое время чернобыльцы еще держали связь, переписывались, перезванивались, продержались так лет восемь. А теперь и открыток на праздник не шлют -- у каждого жизнь своя, а былое быльем поросло. А значит, единственное место встречи -- кладбище. И его нельзя изменить.

О смерти в Чернобыле особый разговор. Она все время рядом. "Если бы чаще общались, то, наверное, уже половины знакомых не досчитались бы", -- говорят многие. -- "А так, узнаем о том, что кого-то не стало, через полгода, через год". Вахтовики тоже. До "страшных" диагнозов, как выразился один из чернобыльцев, они не доживают, погибают или от внезапного инфаркта или сгорают вроде бы от перепоя, а как на самом деле, никто особенно не исследует.

Самоселы здесь нарасхват, каждый старается их угостить и перепоручить "свои" могилы, вдруг на будущий год не удастся приехать... Их сразу можно отличить от приезжих. Не только потому, что они хорошо ориентируются, но и по приветливым лицам. Они дома и принимают дорогих гостей.

Семья Кухаренко -- дядя Коля, тетя Валя, в центре -- их дочь Люда Хоменко

Супругов Кухаренко все называют по-домашнему: дядя Коля и тетя Валя. После аварии их семью "раскидали" -- сына в Киев, дочь в Днепропетровск, а их в Черкасскую область. "Не смогла я там, -- жалуется хозяйка. -- Соседи незнакомые, работы нет, а нашей пенсии ликвидаторской только на лекарства и хватает. И, главное, коробки каменные. Здесь я выйду во двор -- вижу как весна пробуждается, как травка растет. А там что? В конце концов, оставили мы квартиру. Сдавать, конечно, не стали -- кто знает, может, не сегодня-завтра снова что-нибудь стрясется, скажут из Чернобыля уезжать. Просто оставили в кухне записку -- дорогие, мол, воры, извините, нечего у нас брать. И приехали сюда".

Дом Кухаренко захоронили еще в 80-х. Бойкая Валентина Борисовна добивалась объяснений -- почему это именно его? Другие же стоят! Вразумительно ей так и не ответили. Потом самоселам пришлось один за другим поднимать еще два дома. В первый со временем вернулись хозяева, а во второй -- каждый год грозятся, доводя супругов чуть ли не до слез. "Нет, на третий раз мы уже не сможем. И годы, и силы не те..." Впрочем, сил ходить на реку ловить рыбу пока хватает. Рыбой во всех видах щедро угощали и нас: "Кушайте, кушайте рыбку, это хорошая, наша, припятская". Хозяин говорит, что вроде бы проверял -- чистая. Многие в Зоне охотятся, дичь, правда, "грязная", но едят все равно. О выращенных на чернобыльской земле овощах никто и не спрашивает. "Кушайте, это хорошее, наше".

О своем решении Кухаренко не жалеют, хотя и здоровье пошаливает, и дочку видят только раз в год (сын тоже вахтовик). "Что будет, то и будет, зато мы дома". Дом -- великое дело. Правда, говорят, что каждый год после поминок в Зоне пылают дома -- так прощаются с ними хозяева...

Уже у автобуса живая и смешливая Людмила Хоменко никак не могла выпустить из объятий своих стариков. Еще год разлуки... "Приезжайте к нам, в Чернобыль". -- "Нет, уж лучше вы к нам". Странно, но в этом диалоге нет ни доли сарказма.

Долгий и пронзительный сигнал автобуса на выезде из Чернобыля даже для нас, непосвященных в чернобыльское "братство", прозвучал реквиемом по родине -- родине, на которую так хочется вернуться, но нельзя, и ты знаешь это. Лишь доехав до Киева, женщины смогли унять слезы. Мужики хмурились. А когда за окнами замелькали каменные коробки Днепропетровска, по автобусу пронесся облегченный вздох: "Ну вот мы и дома..." Да, правду говорят: душа человеческая -- потемки.