ВИТАЛИЙ ЮХАЧЕВ: "В САЛОНЕ С ТЕРРОРИСТАМИ"

...Через тридцать две минуты после взлета пассажиры поняли, что случится неладное. Собственно, уже случилось: в салоне Боинга летят террористы.

Единственное, о чем старались не думать люди, еще полчаса назад поднимавшиеся по трапу самолета, вылетающего из Аддис-Абебы в Найроби, так это о том, что погибнут... Что самолет рухнет, разломившись на части...

И бездонная океаническая пучина -- за рифами у Коморских островов -- примет их тела...

...Ну, а те, кто останется в живых, -- пятьдесят из ста семидесяти пяти, -- будут помнить этот день. По минутам. По секундам. И мучиться всякий раз мыслью: что-то можно было сделать, что-то можно было еще успеть, чтобы предотвратить этот кошмар.

"Если бы..." -- так всегда, с тоской и сожалением, когда уже ничего не в силах изменить, когда судьба неумолима -- как рок, как проклятье, -- так всегда думают те, кто вопреки обстоятельствам все-таки спасся.

"Если бы я знал..." -- сказал Виталий Юхачев, переживший весь этот ужас в Боинге.

Я знаю, что он имеет в виду. Я чувствую, что его мучает и о чем он будет сожалеть всегда. Он думает о Теряеве, который погиб. Из четверых украинцев, возвращавшихся из командировки через Найроби на Родину, -- трое остались в живых. Все, кроме подполковника Теряева...

-- ...Как это было? -- спросила я Виталия Владимировича.

Долго и тщательно я готовилась к моменту, когда смогу задать ему этот вопрос... Искала адрес, мчалась в Одессу, перелопатила всю библиотечную информацию, все газетные интервью коллеги Юхачева -- Виктора Стрельникова... В конце концов, мне казалось, что знаю уже все о том ноябрьском дне, о пассажирах Боинга и террористах, пытавшихся угнать самолет в Австралию... Казалось, что к подробностям, которые надеялась услышать , -- смогу отнестись спокойно.

"Что эдакого потрясающего можно еще добавить?" -- размышляла я, приняв предложение Виталия Владимировича посмотреть любительскую видеокассету: кадры, которые удалось заснять туристам на островном берегу -- в момент катастрофы...

...Ужас, с каждым кадром нараставший теперь уже и в моей душе, -- наверное, ничто, по сравнению с тем, что испытывали пассажиры Боинга 23 ноября 1996 года.

Виталий Владимирович Юхачев смотрит вместе со мной видеоролик -- отрывки израильских теленовостей, любительскую запись.

Пленка неважного качества, и я стараюсь не моргать. На экране аэропорт, куда только что самолетом доставили тела членов израильской делегации. В кадре крупным планом высокая холеная женщина. Ее трясет крупной дрожью, и она -- всю до капли -- расплескивает воду из пластикового стаканчика. В микроавтобус кладут гробы, похожие на ящики. Женщина еще не знает, на какой смотреть. В каком-то из этих ящиков тело ее мужа.

Все это -- считанные секунды. Дальше идет любительская запись, сделанная туристами. Самолет задевает воду крылом, потом еще раз... Скользит боком, поднимая тучи водной пыли. Удар. Еще удар. И машина разламывается, как игрушка. Истерический голос за кадром срывается на визг.

Я смотрю на эту груду железа и не верю, что можно было выжить. Самолет лежит, как большая муха, которой оторвали лапки и крылышки... Идет ко дну в том самом месте, которое людская молва давно уж признала проклятым, акульим...

-- Первые касания о воду, -- рассказывает Виталий Владимирович, -- были безобидными, хотя мы и ощутили, как самолет коснулся крылом воды. Скорость была не меньше 350 км. Произошло взрывное разрушение машины. Толчок. Фюзеляж разорвался, как листок бумаги... И сразу -- это яркое небо. И вода, по-видимому, это была пена. Хлынуло внутрь фюзеляжа, и мы, как на санках, оторвались от мест крепления и поехали в эту пену. Что было потом, не помню. Где проходили, как оказался на дне, не помню. Сколько секунд прошло, не знаю. Очнулся на дне...

...За минуту-полторы до этого дети и многие женщины начали в буквальном смысле слова выть... Вот это страшно... Этот жуткий звук -- не стон, не крик... А мучительный вой нарастал в самолете, предвещая приближение смерти...

Мы старались держаться... Женя Теряев сидел поодаль -- чуть впереди... И, знаешь, единственное, чего я хотел тогда, -- это каким-то образом обратить на себя его внимание. Потому что он все так же прямо сидел в кресле и смотрел вперед.

Я стал кричать: "Женька, согнись! Согнись!" Он этого уже не слышал. Тогда -- буквально в последний миг -- я крикнул: "Люди, обращайтесь к Богу -- он вам поможет!" Выкрикнул, сложился, но, несмотря на это, продолжал наблюдать, как же все это произойдет... Конец земного пути. Где-то в подсознании стучит: неужели? Хочется все запомнить...

За год до катастрофы по Одессе прокатился слух: Евгений Теряев умер. А когда один из богатых друзей увидел его живым, то, на радостях, подарил "усопшему" толстенную золотую цепь с огромным крестом. "Чтоб берегла!" -- сказал друг.

Не уберегла. Теряев не успел увидеть даже неба в разломе. Он погиб до того, как в фюзеляж хлынула вода. Так и не согнулся.

Вместе с ним погибли 125 человек. Бог помог не всем. Не помогли и спасательные жилеты, на которые возлагались немалые надежды. Многие забыли пристегнуться. Мощным толчком людей выбросило из кресел и убило о воду, самолет, детали.

--...Я им все говорил: "Привяжитесь и как можно плотнее!" Потому что при ударе тело приобретает такую скорость, что ничто, даже если очень сильно ухватиться, не удержит.

"Боинг" рвался на части. Внутри рвались, бились и калечились люди. "И все это для того, чтобы угонщики, которым захотелось попать в историю, могли потешить свое тщеславие", -- скажет мне потом Виталий Владимирович.

-- Да, шансов выжить было мало. Но нужно цепляться -- и мы это сделали -- за каждый шанс... В последний момент, когда уже почувствовали, что вот сейчас... это уже неизбежно, обратились -- хотели мы того или нет -- к Богу. И если прежде я еще сомневался, есть ли такое существо или величие Божье, -- то после спасения мы окончательно поверили. И живем теперь с Богом в душе...