А НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ...

Говорят, что человек по-настоящему проверяется лишь в радости и беде.

Трагедию в Закарпатье сравнивают с Чернобыльской катастрофой. И в этом, на мой взгляд, есть доля истины. И тогда, и теперь, сотни, тысячи безымянных героев вершили свой подвиг. Но каждая чрезвычайная ситуация имеет свои особенности. Тогда, двенадцать с лишним лет назад, враг был невидимый. Многие даже не осознавали опасности, которая их подстерегала. Здесь же враг был рядом. Тот, кого мы все привыкли считать своим другом -- вода. Вода, цену которой очень хорошо знают жители горных селений, потому что ее не достать из колодца, вышла из повиновения. Разрушила жилища, уничтожила годами нажитое добро, забрала человеческие жизни.

Так уж получилось, что, попав на Закарпатье, я очутился в районе Чопа. Там, на дамбах, решалась судьба города и близлежащих сел. Уровень воды в реке Тиса, побив все исторические рекорды, поднялся более чем на восемь метров. И вода продолжала прибывать.

На месте события министр МинЧС Украины Валерий Кальченко принял решение о наращивании дамбы мешками с песком. За пять часов их было уложено свыше сорока тысяч. Круглосуточно шло дежурство на опасных участках. Все, и стар, и мал, днем и ночью укрепляли дамбу как последнюю линию обороны. Кто не мог работать, готовили дома горячую пищу и носили тем, кто был на переднем рубеже. Помню, как ночью подошла ко мне бабушка со стаканом горячего молока и краюхой хлеба: "На, сынок, покушай". А у самой руки дрожали. То ли от холода, то ли от страха. А скорее всего -- от голода и усталости. Люди не спали четвертые сутки, отдавая для общего спасения все, что у них было. Тогда я еще не знал, что может натворить такая приятная в знойное лето прохлада. Потом побывал в селах Вариево, почти на две трети разрушенном стихией, отрезанных из-за разрушенных дорог Усть-Черной и Лопухове, в Русской Мокрой, где селевой поток заживо похоронил под почти трехметровым слоем глины и камня целую семью. А чудом уцелевшая мать больше недели, пока спасатели МинЧС откапывали ее детей и внуков, жгла свечи на их могиле. Сила удара стихии была такова, что дом развернуло и передвинуло на другое место. Чтобы найти заживо погребенных, пришлось перелопатить огромную территорию.

В Соловке, возле Чопа, кто-то пустил слух: якобы для спасения Чопа -- решено взорвать дамбу и пожертвовать их селом. Полутора-двухметровый вал воды в таком случае ничего не оставил бы на своем пути... Люди ополчились. Не пускали и не выпускали из села никого, кто бы к ним ни приезжал. Но стоило приехать Валерию Кальченко, как все успокоились. Председатель сельсовета Илона Отян, которая за час до этого чуть не взяла в заложники группу милиционеров, сказала, что если министр сам побывал на дамбе по колено в грязи и заверил, что все будет в порядке, -- значит, так и будет. То же происходило и в других селах, где бывал Валерий Михайлович. В Русскую Мокру, например, он приехал на третий день после трагедии, в отличие от районного начальства, которое только через три недели нашло время проведать людей. Об истинном положении дел в своих районах некоторые руководители узнавали на совещаниях от руководителя МинЧС.

За день до отъезда я побывал в селе Дубовом Тячевского района. Оттуда ведется строительство разрушенной дороги на Усть-Черную, и оно же служит перевалочной базой для гуманитарной помощи, которая доставляется в отрезанные села.

Многие жители Лопухова, Русской Мокрой, в надежде получить побольше продуктов (чего греха таить -- того, что доставляется, не очень хватает) приходят за 30--35 км через горы. На вопрос, кто из районного начальства последний раз их посещал, с десяток человек уклончиво ответили, что не знают. Но то, что по два-три раза у них бывал министр, -- знают все. Именно от него впервые люди узнавали, что к ним на помощь идет мощная техника, слышали о постановлениях, принятых в поддержку пострадавшего населения. И просили привезти -- кому свечи, кому что-то из продуктов или из одежды. А больше всего -- хоть на пять минут -- своих начальников. Больше не надо. Только на пять минут. Но у начальников постоянно находились более важные дела, и они появлялись на аэродроме лишь тогда, когда вертолеты уже возвращались назад.

Зато в Береговском районе, несмотря на огромные разрушения, -- железный порядок. Ведется строгий учет потерпевших и приходящих гуманитарных грузов. Введены листы-опросники, где фиксируется все, что потерял человек от стихии. Хотел пообщаться с районными руководителями -- да не судьба. Не смог я их застать в рабочих кабинетах. Так же, как и не смог пообщаться со многими героями, подвиги которых могут остаться неизвестными. Командующий авиацией Пограничных войск лично пилотировал один из четырех вертолетов, работавших в зоне бедствия. В сложнейших метеоусловиях вылетел в Усть-Черную, чтобы эвакуировать женщину, у которой начались роды. А сколько еще людей обязаны ему и его подчиненным жизнью за то, что пилоты вовремя доставили им продукты питания!

Но когда я обратился к командующему с просьбой рассказать о себе и своих подчиненных, он лишь отмахнулся: некогда, мол. Через минуту -- новый взлет. Так, пролетав с ним, в общей сложности, около семи часов, мы... даже не познакомились.

Но были и другие примеры. В одном селе спасатели МинЧС откачивали воду из затопленных домов. Когда же один из солдат попросил старушку дать попить, та ответила: "С собой надо возить, а если нет -- пей то, что качаешь!.."

И обидно стало за пожилого человека, прожившего жизнь, но так и не осознавшего ее ценности.

...Работы, несмотря ни на что, продолжаются. Строится дорога к отрезанным селам, с помощью спасателей на мощных военных машинах доставляется гуманитарная помощь. Люди надеятся и верят, что стихия будет побеждена.