"ДОКТОР, И ВСЕ ОНИ ЖИВЫ?" -- "А КАК ЖЕ!"

Пока эти хирурги экстракласса делали свои уникальные щадящие операции, воры незаметно (!) отбили и унесли 10 квадратных метров кафеля из туалета клиники. "Тоже ювелирная работа!" -- смеются врачи. Сегодня "птенцы гнезда Шалимова" пришли к нам в гости.

ПРЯМАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ ИЗ ЖЕЛУДКА

-- Можно ли обыкновенному пациенту вызвать такую же высокопрофессиональную "подстраховку", на которую отправился Михаил Ничитайло?

Саенко: -- Вполне. На местах есть управления санавиации, а в Минздраве -- станция, куда поступают вызовы и где определяются институты и специалисты, которых необходимо направить на место. Иногда врачи обращаются к нам напрямую. Раз нет Михаила Ефимовича, расскажу о его отделении лапароскопии сам. Это одно из современных направлений малотравматичной хирургии. Представьте: раньше при многих операциях нужно было вскрывать брюшную полость. Теперь же через 3--4 небольших прокола хирург вводит туда зонд с видеокамерой, которая выдает изображение на монитор, а также инструменты-манипуляторы.

-- Так можно делать любую операцию?

Саенко: -- Пока нет. Началось все с удаления желчного пузыря -- операции очень распространенной и затратной. При этом и расходы уменьшились, и травматичность снизилась. Если при обычной операции пациент должен лежать в стационаре 3--4 недели, то сейчас выписываем через 2--3 дня, а через неделю человек выходит на работу.
В Украине мы первыми стали делать такие операции и с 1993 года провели уже 5000.

-- Так просто?

Саенко: -- Есть детали. Например, при обычной операции хирург видит трехмерное изображение. А в телевизоре оно двухмерное. Смотришь -- орган рядом, а он, оказывается, в стороне, и ты манипулятором куда-то не туда можешь "заехать". Нужны специальные очки. И время, чтобы научиться. Но если сделаешь 100 операций, то почувствуешь себя уверенно.

"СОСУДИСТЫЕ" АСCЕНИЗАТОРЫ

Сухарев: -- То же самое и в сосудистой хирургии. Ну, скажем, тромбофлебит делает людей инвалидами. Вены расширяются до безобразия. А раз нарушается система вывода шлаков, идет сбой и в обменных процессах. Так образуются трофические язвы. Немцы говорят, что это "помойные ямы", которые плохо вычерпывается. Мы же делаем "все, как было".

-- Вы просто ассенизаторы сосудов какие-то.

Сухарев: -- В некотором роде. Но пробраться к пораженным сосудам и очистить их сложно, операция болезненная. Поэтому поступаем так: вне зоны поражения делаем разрез, вводим инструмент, создаем туннель (при этом на экране видны все передвижения) и укрепляем сосуд в нужном месте. Эта операция хороша тем, что ее можно делать больным, перенесшим, например, инфаркт, и пожилым людям.

-- Иван Иванович, можно ли сказать, что при помощи новейших методов сосудистой хирургии вы покончили с какой-то из страшных болезней?

Сухарев: -- Почти. Аневризма брюшной аорты в Украине -- на третьем месте по смертности после инфаркта и инсульта. Этот сосуд может сильно увеличиться -- раз в 50. Образуется огромная полость, в которой может возникнуть тромб и вообще что угодно. Если аорта, не дай Бог, разорвалась, то смертность -- 100%. Мы даже не успеваем приехать. Сегодня мы довели смертность до 35%, так как протезируем аорту. Идея в чем? Не вскрывать живот, чтобы подойти к аорте, а проколоть бедренную артерию ниже паха и провести по ней протез-"зонтик", который раскрывается на месте возможного разрыва. Эти операции уже отработаны. Проблема в другом, многие врачи не знают, что есть такое заболевание... Сосудистая хирургия развивается у нас слабо. В мединституте ее толком не преподают, так, два слова на последнем курсе.

-- А сделать новый сосуд -- проблема?

Сухарев: -- Уже нет. Вот недавно лежал у нас угонщик автомобилей. Милиционер стрелял в него, и пуля прошла через шею, ранила подключичную артерию, рикошетом -- сонную артерию и вену. И все это мы реконструировали тканью из вены на ноге, сделали пластику. Но это уже вместе с отделением пластической хирургии.

ТАКОЙ СПЕЦИАЛЬНОСТИ В УКРАИНЕ НЕТ

Дрюк: -- Да, не только восстановить, но и "сделать красиво" -- это уже мой профиль. Хотя вот вам парадокс: специальности пластического хирурга в Украине нет. Официально я имею высшую категорию по сердечно-сосудистой хирургии. А микрохирургия, пластика, пересаживание тканей, мышц, костной ткани -- это, выходит, хобби. Но получить лицензию на проведение таких операций может любой дипломированный хирург, имеющий на это немного денег.

-- Николай Федорович, говорят, вы умеете сшивать все -- нервы, сосуды диаметром два миллиметра. Можете пришить палец, руку, голову...

Дрюк: -- Голову, может, и смог бы, но никто с такой просьбой пока не обращался. А если серьезно, то лет через десять количество пластических операций превысит количество всех остальных.

-- Так много людей хотят стать красивыми?

Дрюк: -- Безусловно! Но я долго не мог понять молодых красивых женщин. Например, пришла ко мне девушка лет двадцати. У нее возле глаз врожденные морщинки -- "гусиные лапки". Такие тоненькие, которые образуются у каждого, кто часто улыбается. Она умоляла сделать операцию. Если бы она знала, что я должен в прямом смысле снять с нее скальп, т.е. с полголовы отделить кожу, "добраться" до глазных мышц, подтянуть их и сосуд к сосуду пришить все на место. Сложнейшая операция! Еле отговорил. Но травмы -- это без вопросов. Таким людям необходимо восстановить внешность, чтобы они были психологически здоровы.

-- Вам приходится быть еще и психотерапевтами?

Дрюк: -- Иногда моральная травма хуже физической, и люди не хотят жить. Лечился у нас бывший афганец, десантник, так до сих пор ужасное чувство при воспоминании. Он попал в пилораму и мы удивлялись: как это человек мог травмироваться именно так? Рассечена грудь, трахея. Одна рука отрезана косо на уровне предплечья -- ее спасти не удалось, а другая -- правая -- в нижней части. Мы его выходили и правую руку восстановили. С ним все время были родители. А когда в день выписки отец ненадолго отлучился, он забрался на крышу и прыгнул вниз. Оказалось, он и в пилораму бросился, чтобы покончить с собой. Оттого такая странная рана. Отделению очень нужен психолог, как за рубежом.

-- Только что у вас выписалась 35-летняя винничанка Валентина, которой вы восстановили грудь после того, как ей удалили обе молочные железы...

Дрюк: -- Валентине впервые в Украине сделана уникальная операция. Мы взяли у нее два лоскута ткани на животе вместе со всеми венами, сосудами и тут же имплантировали на грудь. А вообще-то цифры страшные... У нас в стране каждые 37 минут диагностируется рак молочной железы, каждый час от него умирает женщина... В развитых странах пациентка может выбрать: восстанавливать грудь во время первичной операции, делать пластику после или вообще не делать. И тут есть, как ни странно, чисто медицинская проблема. За рубежом рак молочной железы оперируют не онкологи, а пластические хирурги. Я три года потратил, но мы наконец договорились и теперь делаем первичную пластическую реконструкцию у онкологов.

-- Но ведь никто об этом не знает! Почему вы молчите?

Дрюк: -- Мы не молчим. Например, Валентина нашла меня после передачи по телевидению. Но сейчас, чтобы дать подобную информацию, я должен заплатить бешеные деньги.

Копчак: -- Я тоже хотел рассказать о своем отделении и по знакомству пытался хоть на пять минут "попасть в телевизор". Две тысячи, сказали, и нет проблем.

ЧУТОК "ОТРЕЗАТЬ" -- И НИКАКОГО ДИАБЕТА

-- Владимир Михайлович, расскажите, как вы вырезаете "узоры" из печени?

Копчак: -- При необходимости мы можем удалить не кусочек, а две трети печени, и человек будет нормально жить. Операция и выписка без болей -- не проблема. Работаем уже над тем, как избавить людей от осложнений в будущем. Но раньше, когда я был студентом, нас учили, что печень и особенно поджелудочную железу нельзя трогать ни в коем случае. Предупреждали: даже не прикасайтесь, это чревато осложнениями вплоть до смерти больного. В нашем отделении накоплен, пожалуй, самый большой опыт операций на поджелудочной железе не только в Украине, но и в бывшем СССР. Разрабатывать эти методики начал основатель нашего института академик Шалимов. И сейчас большинство операций делаем по собственным методикам.

-- А есть методика, которой вы особенно гордитесь?

Копчак: -- При кальцинозном панкреатите рекомендуется удаление части органа, чтобы избавить пациента от мучительных болей. А мы удаляем лишь изменившуюся ткань и совсем не трогаем сам орган. При этом человек получает наименьшую травму и у него не развивается диабет. Уже десять больных прооперировали по этой методике.

-- И все они живы?

Копчак: -- А как же? Последние три года оперируем по сто больных в год без летального исхода. Вообще.

Саенко: -- Хочу добавить. Операции эти действительно очень сложные. Не каждый врач городской или районной больницы может оперировать панкреатит. А значит, после его вмешательства осложнений будет больше.

"ПИРОГИ ДОЛЖЕН ПЕЧЬ ПИРОЖНИК!"

-- И много вам приходится спасать больных, которым на местах операции сделали неудачно?

Саенко: -- Числа назвать не могу, но много. Постоянно сталкиваемся с тем, что врачи взялись за операцию, проводить которую просто не могли.

Сухарев: -- Вот буквально только что мы вернулись из Конотопа. Юноша получил восемь ножевых ранений: повреждена печень, селезенка, желудок, кишечник. Его прооперировали, но кишечник не работает. Что делать? Только тогда вспомнили о нас. Такая система: если уж никто не знает, как быть, обращаются в институты. Но пироги должен печь пирожник! Видите, что не справитесь, -- зовите сразу. Мы никому не отказываем.

-- Но врач, наверное, на что-то рассчитывал, когда брался за операцию?

Саенко: -- За такие "расчеты" за рубежом адвокаты пациента затаскали бы его по судам, он бы не расплатился до гробовой доски. А вот у меня случай совсем из ряда вон. Может, не совсем эстетичный, но показательный. Юноша 18 лет имел проблемы с дефекацией. За 8 месяцев ему сделали 8 операций: удалили полжелудка, всю толстую кишку... Короче, ужас. Теперь не может ни есть, ни пить, ни оправляться. В таком вот состоянии он оказывается у меня. Мать рыдает -- возьмите у меня кишку и пересадите сыну. Парень думает о самоубийстве. А мы приходим к выводу, что еще на первом этапе ему нужен был не хирург, а психотерапевт. Вот я и спросил того хирурга -- зачем ты вообще оперировал, если нужно было лечить консервативно? А он, как школьник, -- думал, что смогу.

-- Очевидно, нужно учить врачей. Ведь вы не можете прооперировать всю Украину?

Все хором: -- Можем!

ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ ХИРУРГ ОТ ОБЕЗЬЯНЫ?

-- В названии института есть загадочное слово "эксперимент", и у нас в гостях заведующий экспериментальным отделением. Юрий Александрович, вы проводите какие-то дивные эксперименты по клонированию, соединению животных с растениями?

Фурманов: -- Господь с вами! Я разрабатываю методики операций, материалы и инструменты. Сейчас самая главная работа -- соединение и разъединение живых тканей методом электросварки. Больше сказать не могу -- работы субсидируют американцы, мы давали подписку "о неразглашении". А в Днепропетровске, на "Южмаше", создан плазменный комплекс. С помощью тоненькой струи плазмы ткань можно разрезать и одновременно остановить кровотечение. Мы с патоновцами собираемся испытывать эту методику.

Сухарев: -- А еще скоро пресса перестанет издеваться над хирургами, забывшими в животе у пациента бинт.

Фурманов: -- Да, в Харькове разработана кровеостанавливающая и саморассасывающаяся марля. Мы ее испытали, теперь дело за производством.

Саенко: -- Не знаю, как марля, а вот повязки-застежки мне крайне необходимы. Понимаете, есть такие операции, при которых нужно несколько раз вскрывать, скажем, брюшную полость, чтобы все подчистить. А Юрий Александрович вместе с текстильщиками сделал такую "молнию": вшиваешь ее в края раны и застегиваешь. Нужно почистить -- расстегнул и все дела. Барышевский завод брался выпускать эту новинку, но там не захотели возиться с распространением. Получается, мы еще и торговать должны!

-- Юрий Александрович, вы создаете такие уникальные вещи и при этом еще ухитряетесь писать стихи, книги...

Фурманов: -- У меня был профессор, который любил задавать вопрос: "Чем хирург отличается от обезьяны?" И сам отвечал: "Он читает художественную литературу".
Я решил пойти дальше учителя -- стал еще и писать.

-- А почему сейчас у врачей не находится времени читать книги?

Сухарев: -- Это у тех, кто по 600 гривен получает.

-- ???

Сухарев: -- Шучу, а правда в том, что наука и клиника финансируются отдельно. И если по клинике еще приходят деньги, то на науку -- сами знаете. Поэтому возможно, что Дрюк, который ведет научную работу, читает специальную литературу, получит 46 гривен, а его хирург-ассистент, которого он учит, -- 600.

"ДАЙТЕ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ!"

-- В вашем институте был такой случай: человек заплатил вам в кассу 200 гривен, а потом еще врачу $350.

Саенко: -- Объясню ситуацию. В прошлом году на питание мы получали по 40 копеек на человека. Теперь лекарства. На них истрачено 200 тысяч гривен из бюджета и миллион спонсорской помощи. Без этого миллиона нам нечем было бы лечить. И это только база -- капельницы, физраствор, шприцы, самые дешевые лекарства. А если нужны американские антибиотики, сосудистый протез? Но с того человека требовали дополнительной оплаты. Нужно было прийти ко мне, через полчаса вымогатель был бы уволен. Но я не могу стоять над каждой медсестрой или санитаром. Это наша беда.

Фурманов: -- Моя жена пошла на консультацию. Там знали, что это "свои", но сказали: "Вы же в курсе, что нам не дают зарплаты, дайте хоть что-нибудь".

-- В вашем здании работает частная хирургическая клиника. Как получается, что она имеет деньги, а вы побираетесь?

Саенко: -- Как $200 в сутки, так и мы разбогатеем. Но вы же сами только что возмущались. А насчет частников... Несколько наших хирургов арендовали крыло здания, нашли спонсора, оборудование, взяли кредит в банке и сделали платное отделение. От них мы получаем деньги для доплаты за то же питание.

ГОСУДАРСТВО В ПОЗЕ ЛОТОСА

-- Как хирург после операции расслабляется? Пьет водку, делает зарядку или падает с газетой на диван?

Дрюк: -- Вопрос не праздный. Операции у нас продолжительные. Их лучше делать бригадами и меняться. За границей хирурги себя любят, поэтому так и поступают. А мы по 8--12 часов стоим. Вернее, я сижу за микроскопом, а они все стоят.

-- Руки не дрожат?

Дрюк: -- Нет, спина сильно болит. И глаза немного. Правда, если ты оперируешь, то уже ничего этого не замечаешь. Да еще и ассистента развлекать приходится, ведь тот все время просто держит инструменты и буквально засыпает. Усталость дикая. Мы даже научились спать, стоя в транспорте.

-- Это мы все умеем!

Саенко: -- Смеетесь, а у нас однажды пропал так профессор. Заснул в электричке и заехал неведомо куда.

Фурманов: -- Я знаю хирургов, которые теряли сознание после сложнейших операций. Это все перенапряжение.

-- Так признавайтесь, чем снимаете, а то мы подумаем, что хирурги -- слабые люди.

Фурманов: -- Я знал профессора, которому после операции медсестра приносила "профессорский чаек": 50 граммов спирта, две ампулы глюкозы и кипяток. А сам я много лет со своей собакой каждое утро бегал. Сейчас у меня кошка, так я волыню.

Сухарев: -- А Валерий Феодосиевич у нас йог, может на голове стоять.

Саенко: -- Профессиональная болезнь хирурга -- остеохондроз. Я люблю просто сесть и расслабиться после операции. А йога -- для поддержания формы.

-- Вы не могли бы стать на голову прямо сейчас?

Саенко: -- Без предварительной подготовки на голову нельзя, а в позу лотоса -- без проблем.

Пока директор разминал суставы и принимал знаменитую позу индийских философов, подумалось: наше государство по отношению к медицине приняло позу лотоса и спокойно созерцает, как в нищете хирурги стараются внедрять новейшие методы щадящего лечения. Медучреждениям запрещено брать с пациентов оплату даже за лекарства. Конечно, окольный путь будет найден. Не умирать же людям из-за ханжеских и популистских решений власть предержащих! Но если по прямому пути идти запретили, значит, это кому-нибудь нужно. Интересно, кому?