ВИКТЮК, ЕЛКИ!

Пресс-конференция была назначена на 16.00. Герой дня Роман Виктюк запаздывал...

Скучающая группка журналистов вальяжно прогуливалась у Дома актера, посмеиваясь и лениво делясь новостями, то заходя в помещение, то опять выползая на свежий воздух. Координатор мероприятия Оля делала большие глаза и с пионерской честностью в голосе обещала каждому: "Едут!" Наконец, в половине пятого организаторы дозвонились Виктюку на мобильник. "Уже подъезжаем... А народу много?" -- вкрадчиво поинтересовался Роман Григорьич. Ему пообещали, что да. "Скажи, пусть все выходят на улицу, встречать. Мы сразу вас заметим и появимся!" -- срежиссировал великий гуру. Было похоже на "елку" в детском саду, где для продолжения праздника дети непременно должны проорать нестройным хором: "Сни-гу-ра-чка! Сни-гу-ра-чка!" Хотя Виктюк на этом празднике жизни был скорее не Снегурочкой, а самой елкой -- нарядной, пестрой и светящейся.

Он появился не скоро. Телекамеры верхом на своих операторах ринулись во двор за бежевым Опелем, внутри которого мелькнули синие затемненные очки Маэстро. Любой его выход к публике -- тщательно отрепетированный трюк. Он движется плавно, неторопливо -- чтобы каждый успел заснять. Он играет роль Гения Виктюка с такой достоверностью, что сразу чувствуешь, какого великого артиста потеряли в его лице сначала львовский, а затем и киевский ТЮЗ. Очевидно, от тех лет у Романа Григорьича осталась привычка обращаться к любому собеседнику "дитина". Хотя это не исключает картинного употребления матерных слов, шокирующих непосвященных. После очередного громогласного: "Шо ти пи...шь?!" -- сидящая рядышком с любимым режиссером Ада Роговцева талантливо схватилась руками за голову, прикрытую черной шляпкой ("Це ж Рома мені купив шапочку -- я її не знімаю цілу осінь!"): "Рома! Рома! Опять в прессу попадет!.."

Информационный повод для встречи с журналистами -- предстоящие гастроли в Киеве. 1--2 октября в Национальной опере труппа Театра Романа Виктюка сыграет "Саломею" Оскара Уайльда. Точнее было бы сказать, что эта пьеса написана самим Виктюком. В обычной для себя эпатирующей манере он переплел тексты Уайльда (не только пьесы, но и личные письма) с биографическим романом Яна Парандовского "Король жизни". В результате у спектакля появился подзаголовок "Странные игры Оскара Уайльда", а роль Саломеи (она же -- роль лорда Альфреда Дугласа Бози) досталась юному виктюковскому любимцу Дмитрию Бозину. Ибо, как сообщил Роман Григорьевич: "Первый раз "Саломея" была поставлена у Уайльда на квартире друзьями, которые его обожали. Поставлена как цепь игр..."

У Виктюка в запасе масса легенд. В основном старых и всем хорошо известных. Но попадаются и свеженькие. Те, кто общается с ним хотя бы второй раз в жизни, прекрасно знают, что каждый факт надо делить на сто. А ко всему, что он рассказывает, на всякий случай добавлять слово "возможно". Так вот, возможно, восхищенная Елена Образцова после спектакля кричала Диме Бозину, что теперь ни одна актриса не посмеет играть Саломею -- только он. А потом сорвала с себя золотую цепь ценою в 25 тысяч долларов и надела Диме на шею (так и хочется добавить булгаковское: "И прослезился!"). Остановить поток речей невозможно, причем сам маэстро тут же сражает наповал: "Если режиссер умеет красиво говорить -- это уже подозрительно. Значит, он плохо ставит спектакли. Так что лучше говорить косноязычно".

Он постоянно противоречит сам себе: будучи королем кича, а порою и пошлости, рассказывает миссионерские сказки о вселенской любви; постоянно обижаясь на мелочи, слащаво улыбается: "Я не злопамятен. Поскольку українська дитина от природы не может быть злопамятной". Виктюк рассказывает о сказочных богатствах, преподнесенных американскими спонсорами "на блюдечке с голубой каемочкой" -- и, будто спохватившись, вспоминает байку о тетеньке, которой он говорил: "Мариночка! Что я могу отнести в банк?!" Причем добренькие журналисты чуть было не посоветовали Роману Григорьевичу, что именно и в какой конкретно банк ему следовало бы отнести, чтобы дать любвеобильным поклонницам хоть малейшую надежду на продолжение рода Виктюков.

В одном я ему почему-то верю: между понятиями "театр" и "семья" у Виктюка однозначно ставится знак равенства. Может быть, именно поэтому пожилой блондин на всякий случай сводит своих любимых театральных "чилдренят" по возможности с гениальными актрисами... пенсионного возраста.

Почему его сейчас не зовут ставить в Украине? Может, хватает гастрольных спектаклей его "театра имени меня". А может, еще и потому, что слишком хорошо знают, с кем дело имеют. Например, старожилы Театра имени Леси Украинки (присваивать это звание следует не по количеству выслуженных лет, а по числу пережитых худруков) еще помнят виктюковские репетиции "Дамы без камелий". Рома оставлял на спинке стула пиджак и "на минутку" выходил из зала. А сам -- в аэропорт и "в Москву, в Москву", в свою квартирку, хозяином которой некогда был сын Сталина Василий (впрочем, снова оговорюсь: если верить Роме. Документов на этот счет лично я не видела). Артисты же Русской драмы еще несколько дней озадаченно ходили вокруг режиссерского пиджака и недоуменно пожимали плечами...