ОН НИКОГДА НЕ ХОТЕЛ ВИДЕТЬ ЖЕНЩИНУ, КОТОРАЯ ЕГО РОДИЛА

Мария Яковна Никитенко не любит сейчас об этом вспоминать. Во-первых, это -- личное. Во-вторых, это была ее работа. Больше сорока лет в Доме ребенка она выхаживала маленьких карапузов. Теперь ей часто приходится слышать вслед: "А почему это вы нас не узнаете? Когда мы маленькими были, вы за нами присматривали, ездили к нам". (В три года малышей из луцкого Дома ребенка перевозят в киверцовский.) Или подходит к ней на улице какой-то великан и говорит: "Помните, как вы за мной не досмотрели, и я на вашем дежурстве засунул палец в дверную щель..."

ЭТО БЫЛО 27 ЛЕТ НАЗАД

Мария Яковна еле сдерживает слезы: "Ничто не может заменить материнскую любовь. Никто не может заменить мать. Пусть в Доме ребенка малыши и в чистоте, и накормлены, и одеты... Но это все равно не то. Мать есть мать".

Это было двадцать семь лет назад. Пришла на смену, а дежурная медсестра говорит: "Поступил ребенок. Шестимесячный. Такой страшный. Если будет температура -- сразу отправляйте в детскую больницу". Богданчик смотрел на чужую тетю и улыбался. А Мария Яковна смотрела на его бледное лицо, на его почему-то огромный живот и плакала... "Малыш, сколько жить буду -- столько тебе буду помогать..."

В год у Богданчика обнаружили косоглазие. Малыш подрастал, на свой возраст был даже настоящим богатырем -- вот только глаза... Из-за них его никто не хотел усыновить. Старшие ребята уже начали его дразнить "косым зайцем". Только тетя Мария, точнее, уже бабушка Мария, с ним все время носилась. Коллеги по работе даже начали спрашивать, не надумала ли она усыновить мальчугана. Нет, она тогда о таком не думала. Просто видела горе и хотела чем-нибудь помочь.

Богданчику исполнилось три года. Его перевели в Киверцы. Как только появлялся свободный часок, мама Мария (в Доме ребенка все тети-бабушки для малышей -- мамы) сразу ехала к нему. "Вы странная женщина, -- говорили ей. -- Ни одна мама ни разу не пришла, только вы ездите и ездите. Оно вам надо?" А Мария Яковна надумала (и уже пообещала Богданчику!) привести мальчика к себе домой. А потом -- к окулисту.

Была Пасха. Богданчик был у мамы Марии, играл в квартире. Даже заглянул к соседу. А тот подошел потом к Марии Яковне и сказал коротко и ясно: "Если мальчика к себе не заберешь -- тебе не жить. Я серьезно: не надо было малыша приводить домой".

"МОЯ МАМА ПРИШЛА!"

Возможно, тогда она впервые серьезно подумала об этом. Жила одна -- муж погиб на фронте, детей не было. А если и вправду усыновить Богдана? Но сразу же отбросила эту мысль. Сейчас главное -- завести его к окулисту, вдруг удастся побороть косоглазие.

Окулист долго на нее кричала. Богданчик смотрел большими глазами на женщин и ничего не понимал. Почему эта чужая тетя кричит на маму? А кричать, по словам врача, было за что: как можно было дотянуть до такого возраста -- теперь ребенок может на всю жизнь остаться косоглазым.

"Дура, я, -- вдруг взялась за голову врач, -- а ты-то здесь при чем? Ты же ему не мать? Не родственница? И чего, скажите, я на тебя кричу?"

Была операция. Была ночь после операции, затем утро, когда Богданчик прокричал на весь коридор, увидев Марию: "Моя мама пришла!" Подбежал к ней, обнял. Были слезы -- Марии Яковны, врачей...

"Все-таки вам лучше мальчика домой насовсем не брать, -- посоветовали коллеги по работе. -- Вы лучше откладывайте деньги, это ему потом пригодится в жизни. Ездите в гости, берите к себе на выходные. В вашем возрасте тяжело ребенка тянуть..."

Они встречались несколько раз в неделю, и каникулы Богданчик проводил у мамы. Только после восьмого класса он окончательно перешел жить к матери. Мария Яковна еще работала: на пенсию жила, а зарплату откладывала на книжку. Кто сейчас вернет эти пять тысяч рублей?

Сегодня Марии Яковне немного неудобно перед невесткой: обманула она ее. И то ради Богданчика. Сказала, что родители Богдана погибли в автокатастрофе. Не сказала, что его родители до сих пор живут здесь, в Луцке. Боялась -- в семье всякое может быть, еще будут ее Богданчика дразнить "байструком".

ВРЯД ЛИ ТАКОЕ МОЖНО ПРОСТИТЬ

Богдан всегда знал, что у него есть мать. Та, которая родила. Он никогда не хотел ее увидеть. Однажды, когда они гуляли с мамой Марией, за ними все время шла какая-то женщина. "Я все поняла, -- вспоминает Мария Яковна, -- и отослала Богданчика на что-то глянуть. А сама говорю ей: "Я же человек, я все пойму. Придите ко мне домой или на работу, поговорим. Не будем на улице выяснять отношения, травмировать ребенка". Она развернулась и ушла. Высокая. Красивая. Приходила она, правда, еще раз -- через несколько лет..."

"Может, об этом вообще не надо писать, -- сказал под конец разговора Богдан, высокий красивый парень. (Ну кто скажет, что у него когда-то было косоглазие?) -- Мне сейчас хорошо. У меня есть мать. А ту женщину я не хочу видеть, я ее не знаю. Зачем ворошить старое? Вдруг она тогда была молода, не замужем растерялась, ни с кем не могла посоветоваться и потому... Хотя вряд ли такое можно простить."

"Мария Яковна, неужели отдали бы Богдана той женщине?" -- спрашиваем.

"Все зависело от него. Отдала бы, если бы Богдан сам захотел. Знаю -- никто никогда не может заменить мать".

Позволим себе в этом усомниться.