НАВЕСТИТЕ МАМУ НА ПОМОЙКЕ!

До сороковин оставалось еще больше месяца. Люба, собрав нехитрый скарб, ушла из родительского дома. Посидели на дорожку. Старшая сестра в который раз посетовала на отсутствие денег и невежество людей, "припершихся" на похороны матери, всплакнула, перекрестилась и даже не спросила, куда Люба с младшим сыном подастся. Так Любовь Андреевна Беркут, не прожив и полвека, оказалась за бортом жизни.

Таких, как она, нет в длинных исполкомовских очередях на получение квартиры. В милицейских сводках они фигурируют, как лица без определенного места жительства. Начальство предприятий, перерабатывающих промышленные и продотходы, утверждает, что на свалках "таких" не было и нет. Понять начальство можно -- санэпидстанция, милиция, а тут еще и газетчики донимают. Одним словом, лишние хлопоты.

НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ

На засиженном мухами окошке "времянки" бьются в паутине еще сотни две этих отвратительных существ. Люба попросила нас присесть (куда -- уточнять не стала). С удовольствием согласилась сфотографироваться. Когда я попыталась узнать ее отчество, женщина неподдельно изумилась. Видно, и по имени ее-то зовут нечасто.

На невесть откуда добытой вокзальной лавке они спят с сыном уже второй год. "Постель" занимает большую часть "времянки", чуть поодаль -- стол и куча мусора.

-- Не обращайте внимания, -- машет рукой Люба. -- Щас сын придет, приберется. Ищет что-то на ужин. Кстати, вы его не встретили? -- в голосе звучат нотки тревоги.

Стопроцентно утверждать, что довелось видеть именно Любиного сына, я не берусь, но кого-то, "засекшего" редакционную машину и со скоростью ящерицы исчезнувшего в зарослях, мы все же заметили. Просьбы остановиться и заверения, что мы не представители порядка, потонули в густых зарослях, оставшись без ответа.

-- Это он, просто стеснительный очень, -- улыбается облегченно Люба. -- Вообще, если бы не сынок, не знаю как бы выжила. Полгода тому готовила еду и обожгла ноги, все время лежу, а раны затягиваются плохо. Дочь у меня в Киеве, она мне лекарства привозит, а иногда и продукты. Сейчас всем нелегко, спасибо, хоть не забывают.

НЕ КО ДВОРУ

Замуж Люба вышла в неполные восемнадцать. Как говорили в старину, против воли отца с матерью. Еще не отгремели свадебные колокольчики, когда мать сказала по-крестьянски просто и категорично: "От нас ничего не жди. А дом я перепишу на старшую Аллу..."

Семейная жизнь не сложилась. "Он выпивши приходит, а ты тут же стол накрываешь", -- ворчала мать. "Разошлись бы по-хорошему, пока нет детей, -- вторил всем недовольный отец. -- Старше он тебя, гляди, как на него наши бабы зыркают".

А Павел, муж Любы, был и вправду мужиком завидным. Мастер на все руки, и характером Бог не обидел. В начале совместной жизни просил Любу уехать к его родителям, на Урал. В совхозе им бы и домик дали. Жена заупрямилась, дескать, из родного дома не выгоняют -- и ладно, да и работа у Любы по тем временам была престижная -- секретарь директора трикотажной фабрики.

Через год у молодой четы родилась дочка. Любины родители, хоть и справили крестины честь-честью, донимать ее за Павла не перестали. "Живут люди и без мужей с двумя-тремя детьми, не горюют. Да хоть бы взять соседку нашу Светку. Твою одноклассницу", -- ворчала мать. (О Светке, разбитной и гулящей бабенке, ходили разные слухи по селу. Не раз зазывала она "попилить дров" и Павла, о чем тот со смехом рассказывал жене.)

Девочка подрастала, Павел все реже заговаривал о переезде в уральскую деревушку и все чаще задерживался на работе. Только однажды, попросив в очередной раз прощения за вчерашний вечер, который и помнил-то с трудом, выпалил, что среди чужих людей он себя не чувствует таким посторонним, как в доме родителей супруги.

"ВСЕ БОЛЕЗНИ ОТ НЕРВОВ"

Старый врач-гинеколог, дежуривший в ту ночь в родильном отделении райбольницы, помочь Любе уже не мог. За двое суток до этого у роженицы отошли воды, но за помощью к медикам она не обратилась. Мать сказала, как отрезала, что рожать еще не пришло время и пусть не морочит голову... Ребенок, второй сын Любы и Павла, задохнулся в утробе матери, так ни разу и не огласив мир своим криком.

Впервые она видела, как Павел плакал, а старый врач, прощаясь с супругами на пороге роддома, так, наверное, и не научившийся утешать своих подопечных, только и проговорил, что все болезни и несчастья происходят оттого, что не выдерживают нервы.

"СЕЙЧАС Я СВОБОДНА И НЕЗАВИСИМА. ЖАЛЬ, НЕ УДАЛОСЬ ПРОГОЛОСОВАТЬ"

-- А за кого бы все-таки отдали свой голос? -- спрашиваю.

-- Как это за кого? За Кучму, естественно. Я ведь и газеты читаю, -- не без гордости говорит Люба. -- А телевизора у нас нет. Если их кто-то и выбрасывает за ненадобностью, так до нас они не доходят.

-- Своя мафия?

Шутку Люба не восприняла.

-- Думаете, раз это свалка, так никому до нее дела нет? Ошибаетесь. На чужую территорию не дай Бог сунуться.

-- Территорию?

-- Вы как будто вчера родились! -- восклицает Люба. -- Сюда ведь и местные, броварские, заезжают, и своих хватает. Надо, чтобы все были довольны. Вот и разделяемся.

-- Но не всегда ведь хватает на всех?

-- Не всегда, -- соглашается. -- Сынок сейчас соберет бутылки, завтра сдаст -- проживем. И хлеба купим, и к хлебу.

-- Значит, время от времени у вас появляются и деньги?

-- У-гу. Но если есть, что собрать на свалке, зачем они мне? От денег только зло.

"ХОРОШИЙ МУЖИК ДОСТАНЕТСЯ КОМУ-ТО"

Люба пришла на броварскую свалку по совету "добрых" людей. Попыталась устроиться работать в соседнем селе -- тщетно. Голодали с сыном две недели, а потом добрели сюда.

-- Мать моя, покойница, царство ей небесное, -- осеняет себя крестом Люба, -- слово свое сдержала. Хоть жива была еще, когда муж умер, завещание на сестру написала. Я узнала об этом, когда мы ее похоронили. Мы с мужем нажили немного: часть пришлось оставить в родительском доме, часть отдать дочкам. Они ведь в городе, им нужнее.

Люба в который раз показывает лекарства, поясняя, что это привезла ей старшенькая. Просит обратить внимание, что препарат куплен не за какие-нибудь 50 копеек, а за цельных 8 гривен.

-- Скоро дочка должна рожать. Переживаю -- в тридцать три года рожает впервые.

-- Может, ей сейчас нужна помощь близкого человека, матери? -- попыталась я склонить Любу к этой мысли.

-- Ну зачем я им, лишний рот? Да и такой матерью вряд ли кто станет гордиться. А дочки у меня образованные, не то, что младший. Этот и в школу толком не ходил -- все по хозяйству, по дому. Хороший мужик достанется кому-то.

"Мужик", громыхнув пустой тарой на улице и заглянув во "времянку", опешил и тут же ретировался, не сказав ни слова.

-- У нас гости бывают нечасто, испугался, -- оправдывает сына Люба, -- разве что участковый иногда зайдет, предупредит, чтоб огонь не сильно разводили. Вообще милиция нас не трогает. Мы ведь не безобразничаем и паспортный режим не нарушаем.

Мечтает Люба о том дне, когда сможет подняться, привести в порядок жилище и податься куда-нибудь в деревеньку. Чтоб дали ей угол, а работы она никакой не боится.

-- Мне ведь и до пенсии недалеко, да и сын подрастает -- не век же здесь вековать. Тут вот по соседству хлопцы живут, совсем молодые. Жалею я их. Говорят, ушли они сюда не от бедности. И дом был, и родители. Но у них... как это правильно называется, -- хмурит лоб Люба, -- в общем хотят они жить и живут вдвоем, как муж с женой. Может, и врут люди.

САМЫЙ ТЯЖКИЙ ГРЕХ

Любиных соседей, живущих "как муж с женой", дома не оказалось. Зато на подъезде к их "жилищу" нас догнала иномарка и молодой человек, представившийся Николаем Николаевичем, зампредседателя кооператива "Десна-2" (на просьбу уточнить фамилию лишь махнул рукой), с ходу начал нас отчитывать за то, что его не дождались с обеденного перерыва, настаивал, чтобы сообщили о цели визита.

-- И зачем вам это? -- спросил наконец. -- Если напечатаете статью, снова понаедут комиссии, санслужба. Что же, других тем для такого уважаемого издания нет?

Я ведь говорила -- лишняя головная боль.

-- Вы думаете, та же Люба ангел? -- кипятится Николай Николаевич. -- Чуть что -- сразу обвинять государство. Оно плохое, раз люди на помойке. Но есть и другие факторы...

О государстве спорить мы не стали. Что же касается "факторов", тут я с Николаем Николаевичем согласилась сразу и безоговорочно. Факторы (в переводе на человеческий язык) -- это дети Любы Андреевны. Две взрослых дочери, здоровых, имеющих жилье и работу. Не где-нибудь, а в Киеве. И мало-мальски позаботиться о матери они просто обязаны. По закону совести и чести человеческой, потому что нет греха более тяжкого...