УХОДЯ ОТ РОДИТЕЛЕЙ В ДЕТСКИЙ ДОМ, АЛЯ ДАЖЕ НЕ ВЗЯЛА СВОИ ИГРУШКИ

Свое двенадцатилетие Аля Рыженкова отметила в интернате. Торжество было почти домашним -- сладости, напитки, огромный торт и даже свечи. Правда, не хватало прежних подружек, но и эти девчонки, с которыми познакомилась всего неделю назад, были ничуть не хуже. Уже когда садились за стол, воспитательница принесла открытку. Аля подарок приняла, поблагодарила воспитательницу, а в сторону некогда желанной дорогой игрушки, подаренной бывшими родителями, так и не взглянула.

"ОНА НАМ ПОДХОДИТ"

Алевтина женщина привлекательная, даже в свои сорок пять. А с фотографии двадцатилетней давности взирает прямо-таки писаная красавица, которую и полюбил тогда еще студент столичного вуза Борис. Родители Алевтины честно предупредили молодожена, что дочь страдает легким психическим расстройством (следствие тяжелых родов), врачи же в один голос заверили, что после замужества и появления ребенка все образуется. Но не прошло и месяца после свадьбы, как у Алевтины случился срыв. Затем второй. К тому же выяснилось, что она никогда не сможет иметь детей. Борис испугался: за нее, Алевтину. Сама женщина приговор выслушала спокойно. Через месяц супружеская пара переступила порог Дома малютки. Почти годовалая девочка, сделав несколько неуверенных шажков в сторону незнакомцев, протянула ручонки и назвала Алевтину "мамой". Это все и решило. Правда, главврач Дома малютки советовал к девочке сначала привыкнуть, взять ее пару раз на выходные и может быть тогда...

-- Никаких тогда! -- решительно заявила Алевтина. -- Сегодня и сейчас. Она нам подходит. Назовем ее Аля.

"ЗА ДЕСЯТЬ ЛЕТ Я К НЕЙ ТАК И НЕ ПРИВЯЗАЛАСЬ"

Поначалу дочка вызывала только умиление. Алевтина часами возилась с девочкой, а когда та отдыхала, мчалась в магазин, чтобы купить новую игрушку. Впервые малышка заболела в полтора годика. Алевтине хватило выдержки на два дня. На третий грубо выругала дочку и отшлепала. В шестилетнем возрасте от соседской детворы Аля узнала, что родители у нее не родные. Она бросилась к тем, кто должен был защитить ее -- к матери и отцу. Кончилось же все новым срывом Алевтины: "скорая", укол и сон до утра. После того случая Алевтина слегла. Когда отец был на работе, девочка почти не отходила от матери. Говорили обо всем на свете. Будто накануне не было того страшного признания. Алевтина себя вела так, будто ничего не случилось.

А потом... Потом папа встретил другую.

-- Мне одной девочка не нужна. Ты же знаешь, я к ней за десять лет так и не привязалась, -- объявила Алевтина мужу. -- Хочешь, забирай ее в новую семью, хочешь, веди обратно.

-- Вы отдадите меня в детский дом? -- только и спросила Алька, когда ее наконец позвали. Мать отмалчивалась, отец отводил глаза.

"Я-ТО ВЕДЬ ЗНАЮ, ЧТО ОНА ЧУЖАЯ..."

Алевтина согласилась встретиться со мной, даже не уточнив цели визита, охотно отвечала на вопросы и, кажется, о содеянном ничуть не сожалела.

-- Вы не верьте, когда говорят, что чужого ребенка можно полюбить как собственного, -- словоохотливо поясняет Алевтина Тимофеевна. -- Я пыталась, и в какой-то момент, казалось, мы с Алькой достигли взаимопонимания. Но со временем стала понимать, что мы отдаляемся друг от друга. Не скажу, что она несносный ребенок, думаю, в интернате проблем у нее не будет, но иногда меня посещало такое чувство... -- Алевтина Тимофеевна замолкает, подыскивая подходящие слова. -- Я-то ведь знаю, что она чужая. У нее чей-то взгляд и привычки. Альку мать-студентка оставила в роддоме, отец -- неизвестен. Бывает, она мягка и покладиста, но вдруг настроение меняется -- тогда весь вечер может просидеть уставившись в одну точку и ничего от нее не добьешься.

-- Особенности переходного возраста, -- пыталась напомнить я.

-- Нет уж, увольте, мне это не по плечу. Конечно, когда мы с мужем жили, все складывалось нормально и, не предай он нас, никто никуда Альку не отдал бы, -- Алевтина Тимофеевна невольно сжимает руки в кулаки. Конечно, воспоминание о бывшем супруге для нее не из приятных. -- Я болела. Нервная система и без того не в порядке, а тут такое. И знаете на кого он нас променял? Нет, вы только послушайте...

И она говорит, говорит, но, увы, не о той, ради кого я пришла. А ведь именно Аля, "чужая кровь", все дни, когда Алевтине Тимофеевне было невмоготу, оставалась рядом, зная, что через неделю уйдет в интернат. Девочка делала все, чтобы облегчить участь матери: спрятала фотографии и вещи отца, готовила обеды, а когда мать хвалила, Алька сияла от счастья, в глубине души надеясь, что мать не отдаст ее в чужие руки.

-- Меня в интернате, знаете ли, оскорбили, -- сетует хозяйка квартиры. -- Дескать, ребенок -- не игрушка и все такое прочее. Конечно, я видела -- Аля переживает, даже игрушки не захотела с собой взять, но мы бы все равно после его ухода не долго бы мирили. Я ей сказала, чтобы приходила, проведывала. То ли у нее времени нет, или порядки такие в интернате, но она так ни разу и не зашла... А вам я вот что скажу. Вы ведь шли сюда и думали: я ее пристыжу, может как-то повлияю. Ничего не получится. Потому что я поступила правильно. Полагаете, одна я так считаю? Просто другим через это переступить труднее. И пусть я хуже, но я честнее их. Я не однажды задавала себе вопрос: что будет, когда Аля вырастет, скажем, выйдет замуж? У нее появятся дети, то есть это были бы мои внуки, мое продолжение. Но я-то тут при чем? Так пусть уж лучше меня осудят, посудачат и забудут, зато моя совесть будет чиста.

ОСУЖДАТЬ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ ПОНЯТЬ

Я вглядывалась в правильные и красивые черты лица Алевтины Тимофеевны, слушала ее и все еще не хотела верить, что говорит она более чем серьезно. Потом вспомнилось о "неустойчивой психике", и все как-то сразу стало на свои места. Впрочем, из своего недуга Алевтина Тимофеевна тайны не делала никогда. Другое дело, почему врачи посмотрели на ее болезнь сквозь пальцы, ведь при усыновлении ребенка обязательно необходимо заключение о состоянии здоровья родителей?

На прощание Алевтина спросила, есть ли у меня ребенок. Получив утвердительный ответ, радостно воскликнула:

-- Вот видите. Это ваш собственный, поэтому рассуждать, осуждать всегда легче, чем понять.

Я этой женщине не Бог и не судья. Но меня неотрывно преследуют грустные глаза Али Рыженковой...