ОН ПОТОПИЛ ЯХТУ КОРОЛЕВЫ РУМЫНИИ

Герой Советского Союза, бывший штурман минно-торпедного полка, Николай Александрович Прилуцкий -- почетный гражданин города Житомира. Никогда бы не подумал, что сидящий передо мной жизнерадостный и чуть смущающийся человек, ныне возглавляющий городской совет ветеранов, в годы войны наводил патологический ужас на гитлеровские морские транспорты...

СЧАСТЬЕ -- ЭТО КОГДА МОЖЕШЬ ЗАКУРИТЬ...

-- До войны я работал на заводе "Прогресс" в Бердичеве. А в школу морских летчиков попал по комсомольской путевке. Отбор, скажу я вам, тогда был супержесткий. Во-первых, анкета, согласно которой проверялось все и вся. Во-вторых, здоровье требовалось такое, что иногда сомневаюсь: попали бы в эту школу современные космонавты? Но я все прошел и был рад невероятно -- буду летать в небе! А дальше, как в книгах, повествующих типичную историю ребят нашего поколения. В день получения дипломов нам объявили: "Ребята, война!" Быстренько, что называется на ходу, нам вручили дипломы, погрузили в эшелоны и... на фронт. Так что свой новенький диплом я обкатывал уже под бомбами -- буквально на пятый день после окончания училища состоялся мой первый вылет.

...Возле Джанкоя, на аэродроме Курман-Кемельчи, я получил первую боевую задачу. Немцы уже взяли Одессу. Мы дрались за Перекоп. Пятью экипажами вылетели бомбить в район Армянска. Я до сих пор помню охвативший меня жуткий страх от прямо-таки физического ощущения смерти, которая... рядом. Мы и "Мессеры-109", рвущие нас на части, крыло в крыло... Как приземлился -- не помню. Из самолета вылез, смотрю -- опять бомбы "вешают"! Тут мне не по себе стало и колотить начало, как в лихорадке. А друзья, уже обстрелянные, знающие толк в этих делах, протягивают мне папиросы: "Покури...". А я ведь не курил никогда. Но потянулся, взял... А уже, когда вторую лихорадочно выкурил, почувствовал, что успокоился. В тот день из пяти экипажей назад вернулись только два...

Мой первый бой ночами снится... Это, действительно, был какой-то кошмар, перемешанный с невероятным желанием выжить во чтобы то не стало. Ведь когда пикируешь и заходишь на транспорт, чтобы сбросить торпеду, то по тебе бьют все корабельные орудия, зенитки, пулеметы! А ты не имеешь права отвернуть ни влево, ни вправо. Высота шестьдесят метров, а вокруг тебя огненный шквал! А ты знаешь, что задание нужно выполнить любой ценой. Потому что лучше погибнуть, чем вернуться с позором на базу... Вообще, мы были самые рисковые из летчиков. Я же, видимо, летал под счастливой звездой...

В СОРОК ПЕРВОМ МЫ БОМБИЛИ... БЕРЛИН

-- Во время войны жизнь преподнесла мне подарок -- я познакомился с летчиком редкой судьбы. В разгар битвы за Кавказ в наш полк приехал Герой Советского Союза Петр Хохлов! И вот сидим мы запросто с ним в столовой, а Петр Ильич рассказывает: "Когда в 41-м летали бомбить Берлин, то...". А мы ему аккуратно: " Ильич, вы что-то путаете. Какой вы Берлин бомбили в 41-м?" Он смеется: "В том-то и дело, ребятки, что бомбил..." И рассказывает, как было дело.

-- В августе сорок первого мы дислоцировались на одном из аэродромов под Ленинградом. Немцы были уже на подступах к городу, имели превосходство в воздухе. На всех волнах только и звучало, что, дескать, наша бомбардировочная авиация уничтожена, и жители рейха могут спать спокойно. И вдруг меня и командира Преображенского вызывает к себе командующий авиацией Балтийского флота генерал Самохин. Получаем приказ -- бомбить... Берлин.

Это таким образом командование хотело продемонстрировать всему миру, как мы "уничтожены". Ночью восьмого августа вылетели. Летим над Балтикой, курс на Штеттин. Перед этим в глубокой тайне сделали "прыжок" на аэродром Кагул (остров Эзель-Саарема) и оттуда -- на Берлин! Кстати, над Штеттином немцы явно приняли нас за своих -- аэродром включил ночной свет, предлагая посадку. И вот аккуратненько подошли к Берлину: столица затемнена, но фонари горят, и контуры улиц четко видны. Эх, как мы жахнули бомбами! Что началось! Берлин пылает, сотни прожекторов и тысячи зенитных снарядов. Вокруг море огня... Как самолет оттуда выбрался -- до сих пор загадка...

ИНОГДА КОНЕЦ -- НАЧАЛО ВЕЧНОСТИ

-- Но не все были счастливчиками. Сколько буду жить, буду помнить тех ребят... За всю историю войны на Черном море было всего два воздушных тарана. А первый совершил мой друг...

...Три тяжелых транспорта эскортировали немецкий миноносец. Мы шли на торпедирование. А стена огня перед тобой такая плотная, что уже не соображаешь, почему до сих пор еще живой. И вот вижу, как экипаж Беликова, Овсянникова, Загули и стрелка Северина на высоте тридцать метров, сбросив торпеду, задымились -- правая плоскость в огне. А дальше все наблюдали жуткую картину. Пылающий самолет набирает высоту и огненной кометой идет вниз на транспорт. Гитлеровцы заметались, как крысы, стали бросаться в воду. Но было поздно. Последнее, что мы услышали в наушниках: "Ничего, ребята. Это тоже выход. И, кажется, неплохой". А через мгновение море раскололось от жуткого взрыва... В следующие дни на Черном море не было ни одной гитлеровской базы, которую мы бы не разорвали на куски. Мстили за смерть наших друзей.

КОРОЛЬ РУМЫНИИ МИХАЙ ЛЕТАЛ НА НАШИХ САМОЛЕТАХ

-- Сидим мы как-то на румынском аэродроме. Вдруг видим: подъезжает к нам машина, из которой выходит в сопровождении охраны человек. Знакомимся -- король Румынии Михай, собственной персоной. Садится он в наш истребитель и совершает полет. Оч-чень ему нравились наши машины! Правда, чуть позже, в 1943-м, на Дунае, мы на этих самых машинах яхту его матери и потопили...

-- А маму-то, королеву, за что?

-- Королевы там, к счастью, не было. Но отдыхающих на ней около трехсот гитлеровцев мы таки утопили... Когда вылетали утром на Дунай с заданием сбросить возле Браилова парашютные мины, не знали, что домой вернемся с орденом.

Дело в том, что когда подлетали в район постановки мин, появились немецкие асы из "Бриллиантовой" эскадрильи. Их самолеты были оборудованы локаторами (на то время это была невиданная вещь). Засекли они нас и стали сопровождать. А мы нагло летим так, делая вид, что нас ничего не интересует... И немцы от нас отстали -- приняли за своих! Мы ставим две донные мины и с чувством выполненного долга возвращаемся домой.

Прилетаем на базу, садимся. А к нам подруливает машина с командующим ВВС, командующим Черноморским флотом и нашим командиром. "Товарищи, просим в машину". Мы в недоумении -- что же такого натворили?! Подвезли нас к выстроенному полку и при всех -- р-р-раз и по ордену. Всему экипажу! Мы еще больше в недоумении. А нам: "А за то, ребятки, что вы сегодня потопили яхту матери-королевы Михая. Королевских особ там не было, но на яхте находились триста высших чинов рейха! Отдыхали они там..." Вот так и получил я со своими друзьями на золотой подвеске орден Отечественной войны первой степени.

А Михая мы уважали: перешел с войсками на нашу сторону, за что и получил орден Победы.

КОГДА ПЛАЧУТ МУЖЧИНЫ

-- Знаешь, как мы День Победы встретили? Утром нас построили, что-то хотят сказать, а горло от волнения перехватывает. А потом кто-то как заорет: "Побе-е-еда!" Что тут началось... Все обнимаются, целуют друг друга, плачут... Здоровые мужики, прошедшие огонь и воду, плачут, и никто своих слез не стесняется. Что сказать? Ведь мы смертниками были. Задания выполняли такие, что каждый день смерти ждали... И тут -- жизнь впереди, победа! Мы в каптерку к инженеру забегаем и по кружке -- спирту из ведра, сгоряча... Чистого, не разведенного. А в кружке 400 грамм! Я до столовой дошел кое-как, миску борща съел, а потом сутки проспал. А на аэродроме творилось невообразимое: в воздух расстреливали все, что было!

...Знаете, я каждый год раньше 9 мая писал по сто поздравительных открыток. И столько же получал. А сегодня я получаю и пишу не больше 20--25 открыток. (Тихо.) Уходят ребята...

Но мы, старая гвардия, силенки еще имеем. Как посмотрю иногда на идущие над городом самолеты, так сердце и защемит -- тянет туда, в родное небо...