Выпуск газеты Сегодня №№517 28.01.2000
"ДРУЖБА -- ЭТО КОГДА КАЖДЫЙ МОЖЕТ ВЗЯТЬ ИЗ ОБЩЕЙ КАССЫ"
"Я НИЧЕГО НЕ МОГУ ИЗМЕНИТЬ В ЭТОМ МИРЕ"
-- Александр Артемович, вы никогда не испытывали соблазна заняться публичной деятельностью, как ваши коллеги -- Говорухин, Михалков, Басилашвили?
-- Никогда. Это вопрос честолюбия, любви к власти и наивного представления о том, что ты можешь что-то изменить. У меня не было ни первого, ни второго, ни третьего. Реально изменить что-то я могу только в личном мире, но не в стране. Я вот, например, понял, что и режиссурой больше заниматься не буду. Режиссер должен быть на сто процентов убежден, что его картина способна перевернуть мир...
-- Вы вдруг почувствовали, что вам это не под силу? Ведь был период, когда вы перестали быть "серым кардиналом" (так называли Адабашьяна -- постоянного сценариста Михалкова) Никиты Сергеевича и стали смело снимать собственные фильмы.
-- Я достаточно скептически отношусь к собственным способностям. То есть оцениваю их реально. Иногда я был и актером, и режиссером, но настоящая моя профессия все-таки художник и сценарист.
-- Мне кажется, надо обладать не только уверенностью в собственных силах, но и долей авнтюризма, чтобы решиться вдруг самому снимать кино.
-- В общем, да: именно авантюризм меня в этой затее и привлекал. Однажды мне был заказан сценарий, который я сделал очень далеким от литературного первоисточника. Потом, когда я наупражнялся в объяснениях продюсерам, почему я сделал так, а не иначе, мне сказали: "А чего бы тебе самому не снять?" И представьте, первую свою картину я снял во французской деревне, на чужом языке. Еще одна похожая авантюра -- "Борис Годунов", сделанный за 12 дней. Он явно удался -- не зря мы эту оперу возили в огромное количество стран.
-- В последнее время вы все больше по заграницам проекты реализовываете. Не обидно, что в России вас ангажируют меньше?
-- Это не совсем так. То, что я как сценарист вызываю меньший интерес дома, связано с общей ситуацией в кинематографе. Но поступают совершенно разные предложения. Сейчас, например, я занимаюсь разработкой дизайна ресторана "Обломов", принадлежащего Антону Табакову.
-- Если вам предлагают проект интересный, но коммерчески неуспешный, соглашаетесь?
-- Я всегда делаю только то, что мне интересно. Если не интересно или меня не устраивает компания -- отказываюсь. Зачем тратить полтора года жизни ради полутора часов на экране? Это несоразмерная плата. Вопрос денег значит, конечно, много, но не все.
"МИХАЛКОВУ НИКОГДА НЕ ЗАВИДОВАЛ"
-- Уже прошло то время, когда вы работали на имя. С тех пор как имя стало работать на вас, жить стало легче и веселее?
-- Жить вообще стало чрезвычайно веселее. У меня как раз квартира на бойком месте (дом, в котором живет Адабашьян, находится рядом с мэрией и Белым домом. -- Авт.) -- два путча под нашими окнами прошло. Да и вообще, интересно за нашими политическими персонажами следить.
-- По-моему, здравомыслящему человеку следить за ними не только интересно, но и страшно в некоторой степени.
-- Нет, не страшно. Спасает "общеприсущий" фатализм. Не думаю, что нас всех сотрясет какой-то исторический катаклизм -- по крайней мере, глядя на те исторические личности, которые делают вид, что владеют нашими умами, я в этом сильно сомневаюсь.
-- Вы долго дружили с Михалковым. Сейчас в ваших отношениях осталось что-то от той дружбы?
-- Мы продолжаем дружить. Конечно, это другая дружба, к тому же мы не работаем вместе. Хотя... Может, мы и реализуем вскоре один общий телевизионный проект.
-- Признайтесь, испытываете к Михалкову некоторую зависть? Начинали вместе, а сейчас его имя звучит гораздо громче, чем ваше.
-- Абсолютно нет. Я к этому и не стремился. Как известно, наверх выносятся очень "средние имена" в профессии -- именно благодаря политической коньюнктуре. А я вполне удовлетворен тем, что имею.
-- И нет тревоги, что завтра могут не позвонить, не пригласить, не предложить?
-- Честно говоря, нет. Опять-таки, помогает фатализм.
"МОИ КАРТИНЫ ПОКУПАЮТ НОВЫЕ РУССКИЕ"
-- Скажите, рисование картин -- занятие не только увлекательное, но и материально выгодное?
-- Я их и продаю, и просто дарю. У меня есть галерейщица, занимающаяся их продажей на аукционах или частным лицам. Иногда их покупают и новые русские.
-- А что больше срабатывает: сама картина или имя художника?
-- Конечно, в большей степени имя. Особенно учитывая, что это преимущественно эскизы к фильмам.
-- Ваша жена -- домохозяйка с многолетним стажем. Вы сами ее "уволили"?
-- Да нет, когда старшая дочь пошла в садик, то стала молить нас, чтобы мы ее туда не отводили, а потом стала болеть. В общем, жена поняла, что домом надо заниматься. Ну, а затем появилась вторая дочь, обзавелись дачей, кошками и собаками...
-- Вы прожили вместе более 20 лет. Часто приходилось идти на какие-то жертвы?
-- Безусловно. И не только мне. Но помогало наличие детей и "выслуга" лет. Нас столько связывает, что разорвать это очень сложно.
-- Испытываете ностальгию по тем временам, когда снималась "Раба любви"?
-- Конечно! Это типично возрастная ностальгия. Я прекрасно отдаю себе отчет, что хорошего было в те времена. Пожалуй, только то, что нам было по 20 лет. Зато с возрастом я приобрел опыт, душевный покой, несуетливый быт. Очертился и круг моих друзей -- достаточно узкий. Я понял в конце концов, что дружба -- это когда не надо думать: больше отдал или больше взял? Это должно быть гармоничное сосуществование, когда любой может взять из общей кассы.
-- Неужели нет потребности в новых острых ощущениях, когда не всегда поступаешь осмысленно, чувствуешь осознанно?
-- Ну что вы, нет, конечно. И даже хорошо, что нет. Всему свое время и место. (С многозначительно улыбкой.) Хватит!