СЕРГЕЙ СТАНКЕВИЧ: "К СОЖАЛЕНИЮ, Я ИСПЫТАЛ НА СЕБЕ, ЧТО ТАКОЕ ДВОРЦОВЫЕ "ИНТРИГИ"

Скандал, разгоревшийся в свое время вокруг имени известного российского политика Сергея Станкевича, имел международный резонанс. Бывший советник Ельцина, обвиненный в получении 10 тысяч долларов в качестве взятки, был вынужден четыре года назад покинуть Россию и попросить политического убежища в Польше. Но прошло несколько лет и выяснилось, что так называемое "дело Станкевича" было сфабрикованным. Политика как бы реабилитировали. Однако, по словам самого Станкевича, он чуть ли не до последнего момента сомневался в том, что может находиться в России в безопасности. Во время своего недавнего приезда в Москву он дал интервью нашему корреспонденту.

-- Сергей Борисович, вы провели в России почти неделю после четырехлетнего отсутствия, и, поскольку вы сегодня уезжаете, то, естественно, первый вопрос у меня к вам: с какими мыслями уезжаете? Что нового узнали про страну?

-- Много нового. Для меня главное было понять, что изменилось за 4 года. Какой стала новая Россия и как я смогу в нее вписаться. Конечно, за несколько дней невозможно наверстать все, что упущено за 4 года, тем не менее, я теперь имею отчетливый образ новой России. Нынешняя политическая жизнь в стране -- это другой стиль, существенно изменившийся, гораздо более жесткий, конкурентный, злой иногда. С оттенком такого здорового и нездорового цинизма.

-- А какой вам показалась Москва?

-- Москва удивила тем, как здорово она похорошела, насколько приблизилась к облику нормальной европейской столицы. Это одно из самых сильных впечатлений.

-- А разговоры? Вы встречались с друзьями?

-- Безусловно. Именно этому и была отдана львиная доля проведенного здесь времени. Конечно, многие люди существуют в режиме выживания. Такая жизнь не лучшим образом воздействует на самочувствие, на стиль общения. И тем не менее, я рад, что все равно люди приветливы, открыты.

-- Сегодня вы можете ответить на вопрос, кто же все-таки является автором того самого компромата, который вынудил вас покинуть Россию?

-- Не секрет, что у меня был конфликт с определенной частью силовых структур. Конфликт, я надеюсь, подходит к концу и завершается в пользу справедливости. Я не хотел бы сейчас вести персональную полемику, тем более, что люди, затевавшие это дело, в исполнительной власти уже не работают. Конфликт с ними остается для меня личным и гражданско-правовым.

-- Тем не менее, если вспомнить вашу историю, тогда общественное мнение было не в вашу поддержку.

-- А кто властители дум? Кто формирует общественное мнение? В общем, это даже вопрос к вам. И одно из самых болезненных для меня ощущений в период, когда у меня был основной кризис, это то, как легко пресса сдает демократов. Казалось бы, одно из основных завоеваний демократической революции начала 90-х годов -- это презумпция невиновности. Не торопитесь подхватывать обвинения, попробуйте разобраться, попробуйте выслушать обе стороны, как предлагали еще древние философы. Нет. К сожалению, обвинения и разоблачения -- это "жаркая" новость, поэтому за них хватаются, на них делают журналистские карьеры, а оправдания -- это неинтересно, это не привлекает внимания. Многие журналистские карьеры последних лет были сделаны на огульных и несправедливых разоблачениях. К счастью, есть люди (я с ними встречался), которые вопреки любым публикациям и слухам, пытаются еще и сами разбираться в том, что происходит. Так что я перестал оправдываться. Эта история, которая будет иметь свое завершение, осталась в прошлом, теперь надо смотреть вперед.

-- Но это ведь не только ваша история, это история ранней демократии в России. Правда? Вы ведь как-то сказали, что это эпоха романтизма, и все подхватили это определение. На ваш взгляд, какова роль Бориса Николаевича Ельцина во всем этом?

-- Борис Николаевич был абсолютно незаменим в период, когда шла атака на старую систему. Вот сейчас звучат слова, такие легковесные абсолютно, что чуть ли не сама развалилась эта колоссальная система с огромным репрессивным аппаратом, создававшаяся семь десятилетий. Сама вдруг взяла и развалилась, а мы как бы забрались уже на обломки. Ничего подобного. Советская система могла существовать и имела ресурс еще лет на тридцать. И тогда мы потеряли бы еще несколько поколений. Была серьезная борьба, серьезное противостояние, и оно могло иметь успех только в одном случае, если был лидер из самой этой системы, изнутри. Поэтому когда система отторгла Бориса Николаевича и он упал в наши демократические объятия, это была огромная для нас удача. Именно такой лидер был нужен для решающего наступления. Тогда он был абсолютно незаменим, и пик его незаменимости -- это август 1991 года. Потом еще какое-то время Борис Николаевич был в форме и на коне, он дал возможность начать нормальные демократические преобразования в экономике, в политике, понять многие основополагающие законы. Создать, кстати, независимую прессу, что очень важно. Уже в 93-м году почти все было заторможено, потому что главным стал другой вопрос -- раздел добычи. Слишком огромная собственность, прежде государственная, должна была стать частной. Основные усилия были сосредоточены на этих задачах, на разделе добычи, а собственность была настолько колоссальной, что этим увлеклись, и так это все продолжалось до конца десятилетия. Это была великая отечественная война за собственность. Уже было не до реформ. Администрация президента быстро превращалась в подобие царского двора, где действовали дворцовые клики, фавориты, интриги и так далее. И в этой обстановке уже для демократов эпохи перелома не было места, они были вытеснены один за другим, и я, пожалуй, был последним.

-- В одном из своих последних интервью вы сказали, что "пришло мое время". Вы считаете, что можете быть востребованы сегодня в российской политике?

-- Да, это мое убеждение, потому что сейчас ситуация во многом напоминает ту, которая была в начале 90-х годов. Огромное системное подобие. Мы сделали исторический круг и как бы вернулись к той самой ситуации на новом витке. Тогда был безусловный лидер с большим потенциалом политической поддержки и свободы рук для действий, сейчас тоже есть лидер, есть огромный потенциал поддержки на старте, и свобода действий, даже большая, чем была у Бориса Николаевича в начале 90-х годов. Дело в том, что у Владимира Путина нет такой политической истории и нет такого груза предшествующих обязательств, как это было у Ельцина.

-- Это хорошо или плохо?

-- Это может быть и хорошо, и плохо. Таким образом он имеет еще большую свободу действий, практически неограниченную. Можно идти вправо, влево, прямо, и в руках все те полномочия, которые были наработаны ельцинским режимом, и они колоссальны по объему. Это уникальная возможность и уникальный исторический шанс, которым можно воспользоваться во благо и можно злоупотребить, и это огромная ответственность одновременно.

-- К сожалению, Россия сейчас переживает очень тяжелый период в отношениях с западными партнерами, в том числе и с государством, где вы сейчас живете. Я имею в виду Польшу. Как вы думаете, с чем это связано? Только ли с тем, что Польша хочет быть членом НАТО?

-- Вопрос о НАТО уже не стоит, это вопрос решенный для поляков. Они считают, что навсегда, и членство в НАТО пользуется огромной, подавляющей поддержкой в обществе. Польша вернулась на Запад, поляки безусловно себя считают членами западной цивилизации, и бессмысленно их в этом переубеждать. Но вот отношения с Польшей и отношения с Центральной Европой в целом -- это еще один вызов для Владимира Путина. Колоссальной ошибкой предшествующего десятилетия было то, что это направление нашей внешней политики, наших внешнеэкономических отношений, было упущено. Мы потеряли очень благоприятные для нас позиции в Центральной и Восточной Европе, а там в это время шли реформы и им удалось сделать в этом направлении существенно больше, чем нам. Там не так увлекались переделом собственности. Поэтому там для нас естественные союзники, и надо немедленно восстанавливать там позиции, в том числе и экономические. В первую очередь -- экономические. Надеюсь, что это будет одним из главных приоритетов нового президента России.