КОСТЮМЫ "ОТ КАРДЕНА" ШЬЮТСЯ... В ЗОНЕ

В минувшую субботу мы рассказали, как никогда не работавшая молодая мама Марина Харламова по просьбе мужа стала формальным директором его фирмы, подписала кредитный договор с банком и... оказалась в тюрьме. Муж, получив кредит, сразу же исчез и по сей день находится в розыске.

ТЮРЬМА -- ЭТО ВАМ НЕ КПЗ

-- Когда в зале суда на меня надели наручники и куда-то повели, -- рассказывает Марина, -- мама, до того молчавшая, вдруг закричала. Я не плакала: мне казалось, что этого не может быть, что сейчас разберутся и меня отпустят.

Из зала суда Марину "в стаканчике" повезли в КПЗ. Теперь она знает, что "стаканчиком" называется специальное отделение в "воронке". Чтобы пассажиры "воронка" не общались друг с другом, "стакан" закрывается.

-- Когда дверь в камеру открылась, -- вспоминает Марина, -- я увидела толпу полуголых женщин, худых, грязных и страшных. Температура -- как в сауне. Я сползла по стене на пол, подбежавшие сокамерницы объяснили, что в обморок здесь падать не рекомендуется. "Тут одна упала, так ее выволокли в коридор, облили водой из ведра, и обратно в камеру. Скорой помощи у них нет". Я поняла, что если выдержу здесь хоть полчаса -- буду жить...

В камере находились одновременно 20--25 женщин. Большинство -- наркоманки, худые и беззубые, как в концлагере. Это потом, уже "на тюрьме", они откармливаются хлебом и кашей. На женщинах только трусы, не стесняются никого. В камере окон нет, воздух поступает через отверстие в двери -- "кормушку". Но открывать ее не разрешали. Только иногда, ночью, когда начальство уходило, дежурный приоткрывал оконце на полчаса, и женщины по очереди подходили к двери подышать. Эта услуга оказывалась не бесплатно: кто-нибудь из заключенных должен был вымыть полы в туалетах, кабинетах, а иногда оказать и иные, менее прозаические, услуги. Вдохнув, женщины отправлялись на нары давить постельных вшей.

-- Драю парашу, -- рассказывает Марина, -- и вспоминаю, как неделю назад мой сын и я пили кофе с круассаном. Спать не могла: зэчки отсыпались днем, а ночью напивались чифира, пели, ругались, дрались. Когда открывалась дверь в камеру, мне казалось, что пришли отвезти меня домой.

Спустя неделю за Мариной действительно пришли -- отвезти ее в тюрьму.

-- После КПЗ тюрьма показалась раем, -- улыбнулась Марина. -- Это вроде больницы, разве что камеры закрываются. Кровати мягкие, постель стираная, туалет отдельно, тараканов и вшей нет -- родственникам разрешают передавать карандаши от насекомых. Родители приходили на свидания, папа говорил, что пишет письма во все инстанции, самые большие надежды возлагает на Конституционный суд. Мама больше молчала. Я знала, что родственники многих моих сокамерниц пишут такие же письма, но почему-то считала, что выпустить должны именно меня, что "там" решили Харламову немножко наказать за безалаберность, но потом сжалятся, ведь я-то не виновата. Несколько женщин, сидевших со мной, получили срок по моей же 86-й статье. В основном это были полные матроны, дамы в возрасте, занимавшие в прошлом важные должности. Они меня опекали. Я не была похожа на осужденных по 86-й -- молодая, худенькая. Когда им приходили отказы на "кассационки", я думала: все они, и наркоманки, и расхитители, рано или поздно все равно должны были сесть. Но я-то -- нормальная... Поддерживали меня только десятки писем от друзей. Мне писали больше всех.

Страшно уже не было. Услышав как-то в коридоре детский крик, Марина узнала, что, оказывается, женщины здесь и рожают. И сидят с маленькими детьми. И есть даже охранница, которая им помогает.

Через четыре с половиной месяца пришел отказ на кассационную жалобу. Появился адвокат, который уверил Марину, что ничего страшного не произошло, нужно настроиться на половину срока, глядишь, хорошее поведение, амнистия, вот и получится не пять лет, а два с половиной года...

Марину Харламову отправили в Одесскую женскую колонию.

"АХ, ЗАЧЕМ Я НЕ БУХГАЛТЕР!"

-- В вагоне я была единственной женщиной, -- рассказывает Марина. -- Ехала одна, в купе-камере, как королева. Обычно такие вагоны набиты битком. Только на зоне я поняла, почему мне так повезло. Оказывается, колонии заранее узнают образование и специальность осужденных и заказывают себе нужных специалистов. Вот и меня заказали с прицелом: высшее образование, директор фирмы, -- в колонии требовался бухгалтер, прежняя через два месяца выходила. Бедные, как они разочаровались!

Ночью в вагоне было страшно: Марина знала, что осужденные мужчины могли дать денег охранникам, чтобы те ее к ним провели. Она вежливо объясняла, что плохо себя чувствует, немного поспит, а там даст о себе знать. Так и проспала до самой Одессы.

-- Правда, думаю, если бы охранникам хорошо заплатили... Им же, молоденьким, хуже зэков голодные, за сигарету готовы на все.

В колонии Марина объяснила, что далека не только от бухгалтерии, но и от жизни -- никогда не работала, жила в благополучии. Администрация расстроилась: "Мы на вас такие надежды возлагали..." Марина огорчилась. Работать бухгалтером на зоне легко и престижно: сиди себе вместе заводскими и начальником цеха. Тут тебе и кабинет, и привилегии, все они -- люди свободные, хоть и давно работают в зоне. Полагая, что начальница -- осужденная, Марина спросила, большой ли у нее срок. Та усмехнулась: пожизненный. Она уже больше двадцати лет там работала.

Марину, как "приличную" (в отличие от бомжих, наркоманок) поместили не в барак, а в некое общежитие -- с комнатной системой. Комнаты на 12--24 человека, стены побелены, на окнах шторочки. Условия "потрясающие", как сказала зэчка Харламова.

Отряды в зоне формировались по барачной системе. Первый -- "обслуга", работал в столовой, сушилке, хозчасти, библиотеке, клубе. В библиотеке работа легкая, в столовой -- попробуй, потаскай тяжеленные котлы. Все же первый считался хорошим.

-- В отряды отбирали по образованию, по специальности и по внешнему виду. На ком, как на мне, к примеру, хороший спортивный костюм, того -- в приличный отряд, а на ком лохмотья -- в барак. Раньше в зонах всем выдавали робы, а сейчас роб на всех не хватает. Выдают в основном тем, кому носить совсем нечего. В жилой зоне ходить разрешалось в чем угодно, лишь бы бирочка была. А на работу ходить нужно было в халате. Даже в своем, только в темном. Многим спецовку родственники привозили.

Марине очень понравилась работа, первая в ее жизни. Она стояла за канегиссером, аппаратом, который приклеивает специальную ткань под борта, воротнички и манжеты. Шили офицерскую форму. Однако вскоре работа, кстати, вредная, но выгодная (по зоновским меркам, платили очень много: четыре пятьдесят в месяц) приостановилась: не стало заказов.

Но Марине вновь повезло: в ОТК потребовались браковщики. Прежние, женщины "с воли", были уволены. Начальница порекомендовала на хорошее место свою подругу и Харламову. Новая работа понравилась Марине еще больше.

ИЗ ТЮРЬМЫ ВЫХОДИТЬ... НЕ НАДО!

-- Я себя чувствовала совершенно другим человеком, у меня был свой стол, я руководила бригадой. Вещи мы шили просто классные. Когда я рассказала родителям, они были в шоке. Все импортные "примочки" нам выдавались: от замочков, клепок и бирочек до голографических наклеек на этикетках. Ткани были дорогие и качественные. А заказчики! Не менее "дорогие и качественные", и очень хорошо одетые.

-- Мы шили такие шикарные вещи, -- продолжает Марина, -- что даже я, еще несколько месяцев назад носившая дорогие фирменные вещи, никогда бы не догадалась, что все это из зоны. Где-то в лаборатории у заказчиков разрабатывались лекала, потом это все раскраивалось и отдавалось нам. Что там голографические наклейки! На наши "фирменные" вещи пришивались даже специальные кулончики на нитке с книжечкой в кулечке. Такое не в каждом магазине увидишь! Ответственность на мне лежала большая. Украдут пуговицу -- достанется и мне, и начальству. Пуговица-то дорогая. Или хуже того: приходит заказчик и говорит, что ему отдали костюм без брюк. Оказывается, что на вешалку под пиджак кто-то повесил тряпку. Это же зона, людям зачастую носить нечего: вот и перешивают в другом цеху "английские" брюки на спортивный костюм. Часто приходилось не спать ночами. Швеи работают в две смены, а если срочный заказ, то контролеру смены вообще нет. Поэтому иногда моя замечательная работа переставала мне нравиться...

Родители к Марине приезжали не часто, столько, сколько положено, да и с деньгами было туго. Сына не привозили. Марина не хотела, чтобы ребенок знал, в какой "командировке" мама.

-- В его представлении в тюрьме должны сидеть только бандиты. Но, по-моему, он догадывается, только и по сей день не спрашивает. После последней встречи с отцом он замкнулся, и ни разу, даже сейчас, не спросил, где папа. Мой отец продолжал писать во все инстанции. Каждый раз приходил отказ. Но однажды, спустя два года, мама обнаружила в почтовом ящике конверт, а в нем -- "отмену приговора". Родители немедленно мне об этом написали, думая обрадовать. А я посоветовалась с бывалыми подругами и поняла: из тюрьмы выходить не надо...

Почему не надо -- об этом пойдет речь в одном из ближайших номеров газеты.