ОН ПРОВЕЛ НА ТОТ СВЕТ 15 000 ЧЕЛОВЕК

На скольких похоронах бывает человек в течение жизни? За редким исключением, на пяти-шести. Известно, как это тяжело. Даже наблюдать чужое горе со стороны порою сил не хватает. А если бы ежедневно приходилось видеть покойников, слышать похоронный марш и плач убитых горем родных? Скажете, можно свихнуться. Можно. Но есть люди, у которых не сдают нервы, не портится аппетит и не мучают ночные кошмары. Нет, это не бессердечные монстры. Просто у них на редкость здоровая психика. И работа такая.

Захватив диктофон, я отправилась на встречу со старшим организатором похорон Владимиром Стратоненко. Думала провести часок-другой в мирной беседе, выпытать подробности поострее-помрачнее и быстренько ретироваться. Но, зайдя в ритуальную службу города, я напрочь забыла о своем намерении. Во-первых, задушевная беседа в окружении гробов и венков, выставленных вдоль стен, вряд ли была бы "к месту". Во-вторых, неудобно приставать к человеку с расспросами, когда он занят. А работы здесь хоть отбавляй. Никогда бы не подумала, что столько людей умирает. В отделе регистрации смерти сказали, что иногда приходится оформлять более ста покойников в день.

Дневная "норма" каждого организатора похорон -- два покойника, больше физически не успевают. Да и психику нужно беречь. Кстати, я почему-то представляла, что организаторами похорон будут чопорные, угрюмые личности, закаленные ежедневным созерцанием смерти. Поэтому очень удивилась, когда увидела милых молодых женщин и мужчин. Встретили меня приветливо, предложили кофе... На языке так и вертелось: как женщина может работать "похоронщицей"? И когда оказалось, что их здесь больше, чем мужчин (22 против 9), вообще обалдела.

ЧЕЛОВЕК ВООБЩЕ ХУЖЕ ВСЕГО ПАХНЕТ

По мере общения то, о чем обычно говорят шепотом, утратило зловещий оттенок, уступив место легкой грусти. Заинтригованная, я быстренько ухватилась за предложение Владимира Сергеевича поучаствовать в похоронах с ним "на брудершафт". Мы отправились на улицу Оранжерейную, где находится городская судмедэкспертиза. Во дворе два катафалка. Несколько групп людей, тихо беседующих в ожидании своих умерших. Пока Владимир Сергеевич узнавал о готовности "своего" покойника и беседовал с родственниками умершего, записывая его данные, я предпочла сидеть в катафалке -- небольшом автобусе на 20 сидячих и одно "лежачее" место. На окнах голубые занавесочки. "Дорогие -- шелк все-таки, -- похвалился водитель. -- Таким "чемоданы" обивают, гробы по-нашему".

Далее потекли не менее пикантные подробности. И о том, как это классно, что занавески от солнца защищают, а то в жару открытых люков маловато будет, ведь покойники не всегда первой свежести случаются. Бывает, шел человек по улице, упал, умер. При нем никаких документов не оказалось. Пролежит в морге дней десять, пока опознают. Запашок появляется... "Человек вообще хуже всего пахнет", -- водитель, видимо, решил меня добить. По его словам, в голове у нас цианистый калий, который уже через два часа после смерти способствует разложению. Для сравнения: корова (у которой нет в голове этой гадости) хоть целый день на солнце пролежит, и ничего. Да что там запахи! Раньше приходилось из автобуса червей выметать, теперь таких покойников в целлофановые мешки заворачивают... Начинаю судорожно вспоминать, взяла ли с собой нашатырь.

К ЭТОМУ НЕЛЬЗЯ ПРИВЫКНУТЬ

Спасение явилось в лице водителя соседнего катафалка. Он сразу перевел разговор в другое русло: "Работа у нас тяжелая: иногда такого насмотришься, что волосы дыбом встают". Бывает, сердце разрывается от родительских рыданий. Особенно, когда умирают малыши. Их гробики ставят на переднее сиденье и крышку не закрывают. Вообще-то, правила подобное запрещают, но мы иногда делаем исключения -- как объяснишь это маме, которая не может в последний раз насмотреться на своего ребеночка? Иногда люди со слабым сердцем умирают прямо в катафалке по дороге на кладбище. Бывает, падают возле могилы. Причем не только родственники, но и землекопы. Да и самим организаторам во время гражданской панихиды нередко так поплохеет, что приходится спасать. (А я то думала, что они не позволяют себе принимать все близко к сердцу!) Стажер один был, так он, как услышит похоронную музыку, отойдет в сторонку и плачет. Не выдержал -- бросил работу.

"Чем вы тут нашу журналистку пугаете?" -- подошел мой "гид", Владимир Стратоненко. Поехали. Я уселась впереди, спиной к родственникам покойного. По дороге в крематорий в салоне автобуса стояла гробовая тишина. Мой гид заметил, что так бывает только тогда, когда умирают старые люди. Смерть молодых воспринимается как нечто противоестественное, поэтому вместо тихой скорби всю дорогу слышатся душераздирающие рыдания. Даже Владимир Сергеевич, проработавший больше двадцати лет организатором похорон, не может к этому привыкнуть.

Пока мы ехали, он что-то записывал на листке бумаги. Подглядела -- готовил речь. Вообще-то, стандартные фразы, пояснил гид, всегда есть под рукой. Но не во всех случаях они подходят. Очень важно узнать о причине смерти. Если человек покончил жизнь самоубийством, то как-то не к месту было бы сказать, что он очень любил эту самую жизнь. Или если, скажем, умер пропойца, мучивший жену с детьми, превозносить до небес его достоинства было бы чересчур. Когда же в гробу младенец, речь вообще минимальна: рассуждать о том, каким бы хорошим сыном он вырос -- лишний раз бить по сердцу родителям. Иногда родственники сами пишут речи, лучшие из которых Владимир Сергеевич использует в дальнейшем. Бывает, поступают от родных и необычные пожелания, например, сказать, что умерший при жизни очень любил птичек или не мог пройти мимо собачки, не погладив ее.

Хотя все мысли мои были заняты перевариванием услышанного, я все-таки заметила, что катафалк останавливался перед каждым светофором. Владимир Сергеевич разъяснил, что лишь высокопоставленным покойникам положены милицейские кортежи. Тогда и дорогу уступают. Простым же смертным приходится довольствоваться фотографией на лобовом стекле. И то хорошо: лихачи иномарочные только умерших и уважают.

"ПОХОРОННЫЙ ТАМАДА" -- ПРИЗВАНИЕ

"Наши" похороны были тихими и скромными. Пять человек родственников, шесть знакомых и примерно столько же курсантиков (при похоронах ветеранов войны свою помощь предоставляют военные училища). Ни оркестров, ни причитаний. Все прошло очень быстро: пятиминутная речь организатора, прощание родных -- и гроб исчез в подземелье крематория. Вроде бы ничего страшного, но коленки мои почему-то дрожали. Давящая тишина и безмолвные слезы впечатляли сами по себе. А Владимир Стратоненко назвал эти похороны легкими! Но только на следующей церемонии я поняла, что он имел в виду.

До второго "клиента" мы добирались своим ходом. Неудобство страшное, посетовал мой гид. Случается, одни похороны затягиваются, на другие не успеваешь. Вот и нервничаешь, бегаешь весь в мыле. И мы бежали, чтобы не опоздать. По ходу я все приставала к гиду: зачем вам вообще нужна эта работа? По-моему, нужно быть ненормальным, чтобы за копейки (зарплаты у "похоронщиков" небольшие) заниматься таким делом.

"Это сейчас платят мало, а раньше наша работа хорошо оплачивалась. Собственно, именно поэтому я, "технарь" по образованию, сюда и попал, -- рассказывает Владимир Сергеевич. -- Да, работа неблагодарная. Зато благородная. Горе людей выбивает из колеи, а мы можем хоть чуточку утешить, доброе слово над могилой сказать"...

Наверное, далеко не каждый умеет справляться с негативной энергией, веющей от смерти. Скорее всего, предположил Владимир Сергеевич, "похоронный тамада" -- это призвание. Только первый раз ему было страшно: не покойника боялся, ошибок. Помнит, что хоронил тогда полковника милиции, волновался, читал по бумажке. А когда услышал благодарность за работу, понял, что дело пойдет.

Нужный дом нашли быстро. У входа уже стояли венки. Пока ждали катафалк, к двум соседним домам тоже подъехали автобусы ритуальной службы. Я поймала себя на мысли, что такое обилие покойников меня уже не пугает (неужели начала привыкать?). Вынесли гроб. "Сразу видно, что не бальзамировали -- посмотри на лицо", -- произнес гид. С любопытством заглянула через плечо: покойник -- как покойник, каким ему еще быть? Но Владимиру Сергеевичу виднее. Сказал, что мне будет сложнее, чем в первый раз: вон и скорая приехала к жене покойного, и оркестр намечается. Я поспешила забиться в угол автобуса. В этот раз сидеть пришлось лицом к родственникам. Честно говоря, смотреть в глаза страданию -- зрелище не для слабонервных. Стараюсь глядеть в окно. Взгляд натыкается на правила пользования катафалком: запрещается завозить домой умерших от холеры, оспы, чумы; погибших в результате аварий и сильно разложившиеся трупы перевозятся в цинковом гробу... Нет, лучше не читать.

Оркестр на кладбище добавил масла в огонь. Речь организатора сопровождается неудержимыми рыданиям женщин. Мужчины тоже плачут. Честное слово, рука не поднималась фотографировать все это -- делать из человеческого горя зрелище...

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Рабочий день закончен. "Теперь можно и расслабиться", -- вздохнул с облегчением Владимир Сергеевич. Интересно, как -- напиться и забыться? "Кому что, -- отвечает, -- сто граммов или девочку... (смеется). А оркестранты могут сыграть что-то веселое?" Почему же, подхватывает один из них, хоть "Мурку". "Он у нас по утрам на похоронах играет, а по вечерам -- на свадьбе", -- делится секретом мой гид. Посыпались шутки. Жизнь продолжается...