"Я СЧАСТЛИВ, ЧТО МНЕ НЕ ПРИШЕЛ ХАНОК!"

Эдуард Ханок -- это что-то сродни пожару в степи: маленький, подвижный, невероятно эмоциональный. И хотя друзья и коллеги утверждают, что меня переговорить невозможно, на фоне Ханка я казалась сама себе молчаливым каменным изваянием.

Правда, молчала я не потому, что нечего было сказать, а потому, что слово некуда было вставить. Эдуард Семенович начал, не дожидаясь вопроса:

-- Эстрада -- это, скорее, сфера обслуживания, здесь как в буфете: вы съели бутерброд или пирожок, и вам абсолютно все равно, кто его продал, да, собственно, через 5 минут и вкус вы тоже забыли. Так же и эстрада: съели или выплюнули. В отличие от классики, которую "жуют" и едят бесконечно, которая в основной массе живет бесконечно.

-- Хорошо, а "Рідна мати моя", которую вы часто упоминаете как один из образцов -- это тоже классика, эстрадная, но классика?

-- Многие эстрадные песни стали классикой.

-- Да нет, я о том, что если есть хорошая, яркая мелодия -- уже не важны аранжировка и аккомпанемент. Поется -- и все.

-- Я назову вам тысячи песен, у которых есть мелодия и которые не остались в народе. Есть в песне что-то неуловимое, что объединяет вас с народом. Если это не получилось -- считайте, что работали практически вхолостую. Вот такой удел трагический. Много мною написано песен, а остались жить единицы. "А я лягу, прилягу" живет в народе не просто потому, что легко поется, а потому что она как бы вышла из народа, а я ее схватил -- и все. И в этом я счастливый человек. Понимаю прекрасно, что если б это не удалось, то сидеть бы мне сегодня и смотреть в потолок. Потому что все остальные песни уже не живут. Приятно, конечно, что Тася (Таисия Повалий -- авт.) поет "Вербу", но это -- реанимация трупа.

У нас жестокая профессия -- профессия гримас. Вот почему я собираюсь следующую книгу назвать "Блеск и нищета российского шоу-бизнеса". Ведь все, кто в шоу-бизнесе -- это, практически, несчастные люди. Потому что со временем, когда блеск проходит, практически ничего не остается. В классике совсем по-другому. Вот, например, Рихтер навсегда остался Рихтером.

-- Но Рихтер один, а эстрадных исполнителей не счесть.

-- Минуточку, это не только Рихтер, я назову вам массу людей. Они все единичны, но их много. Если классический автор или исполнитель стал "звездой", это уже навсегда. В эстраде иначе: там остается 1%.

-- А как же Кобзон? Останется или забудут?

-- Кобзон, конечно, останется как память, как памятник эпохи. В этом смысле он больше останется чем Пугачева, которая не есть олицетворение эпохи. Потому что она работает в специфическом жанре, который не является нашим народным.

Шульженко, Бернес, Утесов, а дальше идет Кобзон -- и все. Трагедия Лещенко в том, что он пожизненно "второй". И хотя по идее должен был стать классиком -- он никто. Поет какие-то "песнюшки" и разыгрывает из себя "Вовчика и Левчика", потому что если он не будет этого делать, его вообще забудут. Именно на этом основывается мое новое положение в теории волны, которое показывает, куда артист может пойти, чтобы сохранить себя. Иначе сиди дома и занимайся кошечками, как Антонов, пока твои песни будут петься.

Вот почему я так жестоко и резко даю оценку себе и своему творчеству -- не волнуйтесь, я себя не унижу. Хотя бы потому, что открыть людям теорию волны, на которой строится практически вся жизнь -- это уже достижение. Моя теория, как оказалось, годится и для театра, и для цирка, да и вообще для человека любой творческой профессии: по большому счету -- для любого вида деятельности. Что останется жить в веках? Закон Ома, теорема Пифагора и, надеюсь, моя "теория волны" тоже -- как и народные песни, классика.

-- С "теорией волны" разобрались, а что у вас с песенным творчеством? Что-то происходит или нет?

-- Мне сейчас очень помогает Илья Резник. Он меня как бы подхватил. Я бы уже в тусовку в жизни не прорвался, а мне надо было на практике проверить свою теорию. Я же ее "выносил" в кабинете. Сейчас уже "набрался" материала на пять лет вперед. Илья Резник всюду брал меня с собой и, прежде, чем заводить какие-то деловые разговоры, говорил: "Это Эдуард Ханок -- знакомьтесь". Такой чертой отличается еще и Иосиф Кобзон. Придя со мной на радио, он говорит: "Вы сначала у Ханка интервью возьмите, а потом уже у меня". И люди из тусовки, даже если им не хочется, вынуждены меня замечать.

Сегодня если ты не в обойме -- значит не интересно. Пословица "свято место пусто не бывает" жестко действует на все 100. Исчез на какое-то время -- твое место быстренько заполняется и назад не попасть. И такую редчайшую жертвенность Резника и Кобзона я очень трепетно воспринимаю. Потому что остальным -- лишь бы не дать, лишь бы не пускать.

-- А из московской тусовки кто у вас вызывает интерес?

-- Вот эта девочка Земфира -- неплохо. Сейчас все говорят "феномен Земфиры". Но если Пугачева была лучшей из лучших "на гребне", то Земфира лучшая из всей мишуры, которая появилась, когда эстрада была в полном упадке. Вот и получается, что она лучшая из худших на фоне остальной серости.

-- Но, все-таки, давайте вернемся к музыке, к вашему творчеству.

-- Да, сейчас "в планах" совместный проект новогодней сказки с Аллой Пугачевой и Ильей Резником. Дальше молчу. Даст Бог, увидите и услышите. А пока могу сказать одно: я очень счастлив, что мне "не пришел ханок"!