СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ -- ТЮРЬМА?

Утром на железнодорожном вокзале столицы милиция устроила облаву. Под платформами, в подвалах, где проходят теплотрассы, и в залах ожидания собрали шестнадцать беспризорников. Они кучей набились в детскую комнату милиции. Я поговорила с этими ребятишками и "операми"... Когда вернулась, меня отпаивали водкой.

"ОТЕЦ" НАСИЛОВАЛ, А МАМА ПЬЯНАЯ СПАЛА

У четырнадцатилетней Наташи в маленьком городке есть мама, две сестры, младший брат. А она неделю слонялась по вокзалу. Что ее сюда занесло? Глянула исподлобья: говорить ли? А потом как прорвало...

Сорокалетняя мама не работает, пристрастилась к рюмке. Дети от разных "любовников", как называет "отцов" Наташа. Когда ей было шесть лет, очередной такой ее изнасиловал. Мама не слышала, как дочь кричала, -- пьяная спала. Врачи Наташу еле спасли -- кровью истекала. Насильника посадили, а потом, по словам девочки, друзья ее настоящего папы нашли его и убили. Когда последний раз была в школе, не помнит. Трудно учиться, вот и бросила. А любимым уроком была физкультура: даже грамоты есть за участие в соревнованиях по бегу. Теперь вот бегает от матери и от милиции...

Семью Наташи навещает инспектор из милиции. Но эти визиты маму не пугают. Она и сама строгая: когда утром голова трещит с похмелья, -- гонит дочь за самогонкой. Задолжали 200 гривен. Весь доход семьи -- семь гривен, помощь маме на самого младшего. Устроиться работать она не может -- паспорт собутыльники украли. А теперь такие синяки под глазами, что идти фотографироваться на новый стыдно...

-- Недавно ночью вышла и вижу: посуда валяется битая, шкаф опрокинут, -- вздыхает Наташа. -- И кодло наркоманов спит вповалку. Насорили, наблевали, а нам с сестрой убирать. Надоело!

Наташу трижды в этом году увозили с вокзала в приемник, и каждый раз мама забирала ее оттуда, клятвенно обещая бросить пить. "А что ж старшая сестра не позаботится о тебе?" -- "Она не может -- учится, -- защищает ее Наташа, -- а живет в общежитии".

"Мне на вокзале хорошо, как..." -- видно, хотела сказать, "дома" и осеклась. Да, здесь никто не обижает. Ходи, гуляй себе. Захочется курить -- попросит у тети или дяди сигарету. Дают, такие добрые... Если парни пристают -- убегает. Она знает, что от "этого" можно заболеть. А вчера стало скучно и по примеру мальчишек решила понюхать клей. Не понравилось: как будто кто-то чужой внутри шевелится... "Наташа, что ты ешь?" -- "Что попадется" -- "А что попадается-то?!" По-своему поняв вопрос, поспешно убеждает, что не ворует.

Иногда маленьких обитателей залов ожидания кормят верующие. Сегодня угощали хлебом с маслом и колбасой.

-- А вчера иду по залу, смотрю, гривня лежит, -- оживляется Наташа. -- Разменяла по 50 копеек, кинула монету в игральный автомат -- две гривни выиграла. А потом еще четыре! Купила вареников и наелась...

"О чем мечтаешь?" Она удивленно смотрит на меня. Сытая, поспала -- и день прошел. Морщит лоб, но ответа не находит. "Может, хватит по вокзалам шататься? В интернат пошла бы..." Наташа соглашается. Вот только как же мама? "Пропадет она без меня". Девочка решила -- как мама скажет, так и будет. Любит она ее.

ЦЫГАНСКИЙ "БАРОН" ШЕСТИ ЛЕТ

Разбитной мальчишка важно представился: "Роберт, цыган и мадьяр из Ужгорода". Убежал из дома, потому что мама с папой "пили горілку" и так его колотили, что хирурги потом на ногах швы накладывали. Голова тоже "сшитая": мама прошлась палкой. Дважды бывал во Львове. На вопрос, сколько ж годочков путешественнику, показывает шесть пальцев. Неужели считать не умеешь?

-- Ну да! Раз, два, три... Ван, ту, фри, фо, файв, сикс, -- вытирая нос замызганным рукавом куртки, малыш победно смотрит на меня. -- И мадьярский знаю, и цыганский, в школе учился. Но папа сказал, что пора уже зарабатывать.

Роберт просил милостыню у водителей на перекрестках, мыл машины. Отец все до копейки забирал и бил за то, что мало принес. Старшие дети тоже при этом деле. Сколько их? Роберт задумался: две сестры, три брата... Сбился. Изольда, Мария, два Сани, Андрей... Оказалось, восемь душ.

На вокзале Роберт бутылки собирает. Если денег мало выручит -- идет в метро, читает пассажирам молитвы. Жалеют... Да не все. Недавно ребята постарше кроссовки сняли, кепку забрали, машинку... Разговор об этом пацаненку неприятен, и он меняет тему, показывая на диктофон: "Эта штука говорит?" Прокручиваю запись назад. Звучание собственного голоса приводит его в неописуемый восторг. Дома нет ни телевизора, ни магнитофона. Плитка только есть, на ней мамка еду варит, если с отцом не ругается...

Сейчас его волнует, скоро ли в приемник повезут. Через полчаса? Значит, еще успеет сигарет купить. Курить ему больше нравится, чем клей нюхать.

-- Если много понюхаю, плохо, -- жалуется. -- А по чуть-чуть -- хорошо: галюники вижу. Я в них такой большой, сильный, мускулы -- во! (показывает). И всех бью!

-- А что дальше думаешь делать?

-- Не знаю. Может, как вы, с приборами буду работать.

-- Для этого надо много учиться. Вернешься в школу?

-- Ну нет! Значит, не буду работать. Все?

Засунув руки в карманы, он повернулся ко мне спиной.

ПОКА ПО РОМАНУ "ПЛАЧЕТ" КНИГА РЕКОРДОВ ГИННЕССА

У четырнадцатилетнего Романа отца нет, а мать где-то на Дальнем Востоке. Дядя-опекун махнул на подростка рукой еще три года назад. Из конотопского интерната Роман сбежал (прихватив с собой в электричку двенадцатилетнего брата Колю). Почему? Так ведь задразнили: здоровый "бычок", а учится плохо. Раз так, то не хочет он учиться. Вот и вертится: "Киев-пасс." -- приемник -- интернат -- опять вокзал... Совершил 20 кругов! Рекорд, однако. И довертелись: Колю в больницу отвезли, потому что чесотка донимает и вши заели.

Роман тоже попрошайничает. Хватает на пирожки и... клей. Несмотря на такое "питание", парень крупный не по годам. Он "авторитет" -- помогает милиции собирать чумазую малышню.

-- Привожу даже старших, -- гордо говорит Роман. -- А что? Пусть только вякнут! Как бутылкой наверну!

-- Ты уже взрослый, пора подумать о будущем. Даже чтобы за девушкой ухаживать, деньги нужно зарабатывать...

-- А зачем? Мы ж и так вместе спим на теплотрассе.

"КОГДА ВОЛОЧИШЬ МАЛЬЧИШКУ, ЧУВСТВУЕШЬ СЕБЯ ИДИОТОМ"

Беспризорников манит на вокзал свобода. А там им приходится знакомиться с "дядей Витей", "дядей Мишей" и "тетей Светой" -- так здешние "долгожители" называют работников криминальной милиции по делам несовершеннолетних.

-- Мы следим, чтобы они чего не натворили, время от времени проводим рейды, -- рассказывает Михаил Орел, начальник криминальной милиции. -- А вот что с ними делать дальше? Ну, отправим в приемник, оттуда -- домой или в интернат, а они снова сбегают. По-человечески нам безумно их жаль. Родителям они не нужны. Учителям от них одно мучение. А им-то каково, неприкаянным? Поговоришь -- нормальные ребята. Просто их никто не научил, что такое хорошо, а что плохо. По сути, беспризорными занимаемся только мы. А ведь милиция -- карательный орган, не воспитательный...

Как, например, быть с Наташей? Тихая девочка сидит в зале ожидания, читает учебник зарубежной литературы, который захватила из дома. Она хочет быть такой, как старшая сестра. Но кто знает, на что решится, когда закончатся последние копейки? Маленький Роберт пока клянчит деньги. Но говорят, что уже сейчас для него кошелек на спор вытянуть -- раз плюнуть. Уникум! Пока это игра... А Роман недавно украл у пассажира кулек с едой и попался на горячем. Разъяренный мужик догнал парнишку, надавал тумаков и сдал милиции. В "дежурке" с ним строго поговорили. А парень четко "усек" одно: сошло с рук. И чихал он на душеспасительные беседы. Захочет есть -- снова украдет. И как ни объясняй, что через два года, когда исполнится шестнадцать, за это уже загремит в тюрьму и там цацкаться не будут, -- не понимает.

Всех беспризорных "со стажем" работники криминальной милиции вокзала хорошо знают. И если ребенка кто-то обидел, то он бежит сюда, в детскую комнату. Тут можно душу излить и погреться. А вот новички... Во время рейда один пацан Виктору Мухоеду руку до крови прокусил. Как волчонок... От цыганчат можно заразиться туберкулезом, вшей подхватить, да и сифилис... Неприятная работа. Виктор Петрович только что из госпиталя вышел -- от гепатита лечился. А чесоткой все здешние "дяди" и "тетя" переболели.

-- Но хуже всего, когда волочишь в медпункт нанюхавшегося до потери сознания мальчишку, а пассажиры шипят: "У, мент, над ребенком издевается", -- с обидой продолжает Михаил Олегович. -- Чувствуешь себя идиотом: мальчишка помереть может, а они орут, мол, не твой сын -- не трогай!

Мы привыкли нарекать на милицию, учителей, врачей. Плохо ловят, учат, лечат. А сами-то? Если беспризорному плохо, никто никогда не подойдет помочь. А когда его забирают -- "чего к ребенку пристали?" С родным чадом делай, что хочешь, а чужое, значит, пусть пропадает...

Работники милиции уверены: расширяй их штат хоть в пять раз -- не поможет. Детей надо не отлавливать, как бродячих собак, и не карать -- их любить надо и воспитывать. Все знают -- как. Вот только что можно требовать от педагога интерната или школы, врача больницы или "детского" милиционера, получающих за свой труд копейки? Могут они искренне заботиться об этих детях, если своих не прокормить?

А из волчат тем временем вырастают волки. Наташа рада, что ее насильник убит. Роман готов "навернуть" бутылкой за одно только слово. А маленький Роберт мечтает "всех бить". Это -- наше будущее.