ДВА ДНЯ В ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЕ

Собрана маленькая командировочная сумка. Поезд в восемь вечера. У метро мне передают банку с синей краской. Ну, теперь вперед -- в психиатрическую больницу. Там предстоит прожить два дня.

Утром я уже иду по длинному светлому коридору, мимо стеклянного "аквариума", в котором сидит медсестра. "Аквариум" открыт, ведь в этом отделении люди, болезни которых затаились на время.

В палате нас двое. Я и психолог Оля. Наши соседки -- голландская художница Анетт Книппер и психолог Дороти ван Бакель. Мы будем вместе с пациентами разрисовывать стены -- вместо таблеток им прописали арт-терапию.

Юля архитектор, но уже давно не работает. Ее "сломал" страх, что у нее не будет ребенка.

-- Потом, когда Света родилась, оказалось, что она нездорова, -- говорит она. -- Мы с мужем поставили девочку на ноги, но ко мне возвратился страх. Боялась выходить на улицу, целыми днями лежала в постели, плакала и думала только о том, как уйти из жизни. Отключила телефон, не открывала дверь. Не готовила, не убирала.

Утром мне сказали, что у Юли есть еще один страх. Бывает время, когда ей кажется, что нужно убить своего ребенка.

После завтрака все собрались в комнате отдыха. Ира заканчивает эскиз бабочки, Игорь -- полутона на своем паруснике. Александр рисует пустыню.

-- Мой эскиз многим не понравился. Сказали, что пустыня -- это безысходность, тоска. А мне кажется -- покой, размеренность, свобода.

Мне, как и ему, хочется покоя. Только у него душа болит постоянно, а у меня -- иногда. Только я могу с этой болью справиться сама, а он -- нет.

В обед к Александру Журавлеву, заведующему отделением, пришел Иван Иванович. Он выписался два месяца назад. Но любит пройтись по отделению, поздороваться с медсестрами, побеседовать. Дома у него бывшая жена и две взрослые дочери. "Здесь я Иван Иванович, -- тихо говорит он. -- А дома -- Ванька-дурак".

Барьеры между людьми возводит предубеждение. Или обострившаяся болезнь.

-- Шестилетний сынишка старшей медсестры приходит посмотреть "на художников". Он не воспринимает наших пациентов как "ненормальных", -- говорит Александр Юрьевич. -- Вопрос у него однажды возник только ко мне. "Дядя, -- спросил он, -- ты врач-псих или псих-врач?" Если честно, то и сам не знаю.

Вечером каждому дают большом белый лист бумаги. Берем карандаши. Анетт диктует: "лошадь", "дерево", "велосипед". Рисовать нужно быстро, чтобы уложиться во время. Господи, ну что ж я такая неловкая?! Кажется, что меня зажали в "испанский сапог". На самом деле "жмет" не орудие пыток, а мое представление о том, что могу и чего не могу. Легкое прикосновение руки -- и я возвращаюсь к действительности.

-- Не переживайте, у меня тоже вначале не получалось, а у вас лошадь красивая. Она же свободная, она летит,-- это говорит Сережа.

Когда он рисует, забывает о том, что любой ему может бросить -- "шизик". Месяц назад мы встретились в арт-мастерской больницы имени Павлова в Киеве. Сережу попросили сыграть. Он взял гитару и буднично так сказал: "Завтра я буду в аду". Я представила себе, что это я буду в аду. Завтра.

...И в тот вечер Сереже все заказывали песни. Визбора, Розенбаума, "Битлз". Здесь, в "психушке", с теми, кого называют сумасшедшими, мне было так легко, как давно не было среди здоровых.