ХРУЩЕВ НЕ ЛЕТАЛ В САМОЛЕТАХ?

Бывает, пообщаешься с интересным человеком, напишешь о нем статью, а потом понимаешь, что поговорили-то далеко не обо всем. И напрашиваешься в гости еще раз. Не прошло и недели со дня выхода материала о "правительственном" фотографе Николае Селюченко, как мы снова сидим в его творческой мастерской и снова копошимся в сотнях старых фотографий.

Сейчас Николай Иванович -- заслуженный деятель искусств Украины, возглавляет Союз фотохудожников Украины, в котором почти 600 профессиональных фотографов. В его мастерской, среди увеличителей и бачков для проявки пленок, стоит мольберт. На полках -- десятки кисточек и баночек с красками. Стены увешаны картинами.

-- Отвожу душу за работой над натюрмортами, -- объясняет Николай Иванович. -- После восемнадцати лет скучных и однообразных официальных съемок хочется чего-то яркого и светлого.

ВЕЛИКИЙ ИМПРОВИЗАТОР

Со "скучными и однообразными" мы не согласились -- видели на снимках и Фиделя Кастро среди свиней, и Хрущева с лопатой... Николаю Селюченко доверили правительственные съемки, когда он был еще практически мальчишкой. В конце 50-х таких фотографов обучали "правилам поведения" работники девятого отдела, а на их пропусках ставили подписи полковники КГБ. Одно из правил -- сдавать все без исключения снимки и негативы. Сначала фотограф так и делал, хотя прекрасно понимал, что многие уникальные фотографии навечно оседают где-то в московских архивах без шансов когда-либо стать достоянием общественности. Потом возмутился на одном из съездов фотохудожников, но его чуть было не заклевали. Поняв, что сама история уходит из его рук, Селюченко научился оставлять для себя дубли. Сегодня его фотоархив насчитывает десятки тысяч уникальных фотографий. На них Хрущев, Брежнев, Шелест, Щербицкий, Тито, Фидель Кастро, Абдель Насер, Вальтер Ульбрихт... Перечислишь ли всех, если Селюченко "позировали" главы 40 государств?

Были ли "первые" фотогеничными, любили ли фотографироваться -- не играло роли. Селюченко нужно было на своих снимках делать их идеальными, в удачных позах и с "нужными" выражениями лиц. Вспоминая, сколько на это уходило сил и времени, Николай Иванович не без улыбки рассказывает о Хрущеве.

Никита Сергеевич был мастером импровизации, ненавидел помпу и напыщенность, поэтому его приезды в Киев отличались живостью и многочисленными отступлениями от регламента, что доставляло немало хлопот и людям, ответственным за протокол, и прессе. Обычно текст речи вождя был готов заранее. Его задолго до самого выступления передавали в центральные издания для печати. Но широкой натуре Хрущева было тесно в каких-либо рамках -- на третьем или четвертом абзаце генсека, как правило, начинало "клинить" и он переходил на произвольную речь. Отсебятина порой щедро сдабривалась ненормативной лексикой. Тогда в редакциях начинался сущий ад -- следовало вносить правки в уже готовые, сверстанные полосы, окультуривать речь, сохраняя общий смысл "импровизаций". Фотографам во время таких выступлений приходилось, что называется, ловить момент -- пока вождь читал с бумажки, с его жестикуляцией было все в порядке, но как только начинался "свободный полет", Никита Сергеевич мог и кулаком кому-то пригрозить. А такие фотографии в печать не пропускали.

С БРЕЖНЕВЫМ ТАКОЙ НОМЕР НЕ ПРОШЕЛ БЫ

Встречать и провожать Хрущева выходил весь город. Генсек не признавал воздушные перелеты, никогда не летал самолетами и традиционно приезжал поездом. Тогда по всему пути следования правительственного кортежа, от вокзала до здания ЦК Компартии Украины, выстраивался живой коридор киевлян, "вооруженных" флажками и транспарантами.

-- Осенью 1960 года произошел уникальный случай, ничего подобного ни до ни после этого в моей практике не было, -- вспоминает Николай Иванович. -- Очередной приезд Хрущева в Киев, все идет по плану -- народ построен, дороги перекрыты. Киевляне в торжественном напряжении ожидают вождя. Моя задача -- сфотографировать Никиту Сергеевича на фоне ликующего народа. Погода холодная, все на чеку, хоть и продрогли, а вождя нет. Вдруг по толпе прокатился гул, ну, думаю, наконец-то -- едет! Все внимание на дорогу. И что я вижу? Катится от Главпочтамта по направлению к площади Калинина инвалидная коляска, в ней -- мужичок. Народ приветствовал его бурными аплодисментами, а дядька вошел в раж и тоже начал направо и налево махать руками. Спецслужбы чуть с ума не сошли, ломая головы, как убрать инвалида с дороги -- все ведь забито народом. Так катился мужик по Крещатику, пока не свернул в нужном ему месте на тротуар. Бывалые фоторепортеры, как говорится, выпали "в осадок". И я настолько оторопел, что даже профессиональная привычка снимать все на сей раз подвела. До сих пор жалею, что упустил такой кадр. А пятнадцать минут спустя по той же дороге чинно проехал правительственный кортеж.

Строгий регламент того времени обязывал, чтобы в машине генсека обязательно ехал генерал милиции. Каждый третий в первых рядах встречающих был милиционер, возле него стоял человек в строгой штатской одежде -- сотрудник КГБ. Несмотря на эти предосторожности, люди все равно умудрялись бросать в машину генсека письма с теми или иными просьбами. Только за один проезд по Крещатику набиралось до сотни посланий. Никита Сергеевич на такие выходки "нарушителей порядка" реагировал совершенно нормально. С Брежневым, например, такой номер не прошел бы -- Леонид Ильич предпочитал закрытые автомобили, к народу практически никогда не выходил. Более того, спецслужбы, зная, что в Москве Брежнев запросто мог сесть за руль правительственного автомобиля и прокатиться с ветерком, опасались, как бы ему такая идея не пришла в голову в Киеве. Кстати, если Ильич и выходил из машины, то в кучке трудящихся, с которыми он общался, были заранее подготовленные и по всем статьям проверенные передовики. Хрущев же любил погутарить с простым людом.

-- И очень симпатизировал работникам прессы, -- продолжает Николай Иванович. -- Ни один высокопоставленный чиновник не держался так просто с фоторепортерами. Он знал каждого из нас в лицо, многих даже по именам. Как-то на открытии Кременчугской ГЭС всех газетчиков от вождя оградили спецслужбы. Никак не прорваться, а снимать-то нужно, причем -- срочно в номер. Что делать? Мы начали звать Хрущева, мол, помогите к вам протиснуться. Генсек повернулся, подошел к оцеплению и велел проводить работников прессы с ним. Такую вольность -- окликнуть "первого" -- можно было допустить только с Никитой Сергеевичем.

ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ, ТОЧНЕЕ -- УХУ И ОПЕРУ!

Зная шальной нрав генсека, служба протокола к его приезду готовилась основательно. Каждое мероприятие дублировалось каким-нибудь другим. Например, отправлялся Никита Сергеевич на могилу Тараса Шевченко в Канев на машине. Одновременно из Киева в том же направлении по Днепру плыл пароход -- вдруг Хрущев предпочтет прогулку по воде? Планировали остановку по пути следования, чтобы встретиться с партийно-хозяйственным активом, а Хрущев отказывался (бывало и такое!). Тогда этот пункт плана срочно меняли на обед с ухой. От него Никита Сергеевич никогда не отказывался -- именно это блюдо, приготовленное по традициям национальной кухни с пшеном и салом, было у него любимым. Он вообще после официальных встреч отдыхал активно. Обычно генсека вывозили на охоту в село Залесье под Черниговом или в село Валки, где у него даже своя дача была. Эти места ограждались колючей проволокой, а штатные егеря круглый год специально подкармливали животных...

Кстати, об отдыхе. Зарубежные делегации, которые приезжали в Москву, зачастую на субботу-воскресенье "сплавляли" в Киев, где гостям готовили развлекательную программу под кодовым названием "экскурсия выходного дня". Иностранцы редко отказывались от прогулок по городу или от обеда на природе с традиционными галушками, больше -- от посещения всевозможных музеев и театров (Ким Ир Сена, например, заставили смотреть оперу "Запорожец за Дунаем"). Но это -- уже совсем другая история, которую Николай Селюченко пообещал рассказать в следующий раз.