"ЕСТЬ ЕЩЕ ВЫСШИЕ РАДОСТИ, НЕ ЗДЕШНИЕ"

Киевская Пасха -- явление уникальное. Аура Днепра, где тысячелетие назад состоялось великое Крещение Руси, древние храмы, крестные ходы и звон колоколов превратили этот праздник в поистине фантастическое действо. Тысячи паломников прибывали в стольный град, а художники, поэты и музыканты заносили пасхальные "киевские фрески" в актив своих лучших творений.

"Тут подошла и Пасха с ее прекрасной великой ночью, -- писал Куприн в новелле "По-семейному". -- Я в одиночестве бродил по городу, заходил в церкви, смотрел на крестные ходы, иллюминацию, слушал звон и пение, любовался милыми женскими и детскими лицами, освещенными снизу теплыми огнями свечек. В Братстве была страшная теснота. Чудесно пел хор, а Евангелие читали на всех языках, какие есть на свете..."

Описывает службу, уже в Софийском соборе, и Гребинка в повести "Мачеха и панночка". А в другом произведении мастерски раскрывает состояние человека, впервые попавшего в храм: "В мерцающем блеске свечей таинственно смотрели образа из облаков курения. Слова святого Евангелия звучали под сводами церкви. Странное происходило со мной в эту минуту: каждое слово исцеляющим бальзамом падало на раны моего сердца, успокаивало душу. И я плакал слезами раскаяния... Из церкви я вышел совсем другим человеком: я понял, что кроме земных благ, есть еще высшие радости, не здешние..."

Но не только пасхальные богослужения в ночь чудесного Воскресения завораживали киевлян и гостей города. Вся страстная неделя, предшествующая светлому празднику, была наполнена "исцеляющим бальзамом". Вот как описывает Иван Нечуй-Левицкий вечернюю службу в Успенском соборе Киево-Печерской лавры, состоявшуюся в "чистый четверг":
"Вся великая церковь словно пылала свечами и была набита народом. По церкви разливалось огненное море, заливало углы, шло за столбами, переходило на стены, вспыхивало на высоком иконостасе под самым куполом, растопило иконостас на чистое золото и повисло огромными каплями на паникадилах. После каждого Евангелия звонили в колокола... Сорок душ монахов в черных клобуках пели посреди церкви такие жалобные песни, словно хотели выплакать в песнях всемирное горе..." ("Кайдашева семья").

А горе было велико. В страшных муках на кресте умирал Иисус Христос... Впечатляющими иллюстрациями к хронологии "страстей Господних" являются настенные росписи Владимирского собора, исполненные художниками Сведомским и Котарбинским. Здесь "Вход Господень в Иерусалим", где жители города с криками "Осанна!" встречают Спасителя, устилая ему дорогу коврами и пальмовыми листьями. Рядом расположена "Тайная вечеря", во время которой точки над "і" уже расставлены. В противоположном (северном) нефе храма изображены "Моление о чаше", "Иисус перед Пилатом", "Христос на кресте". "Картины Сведомского и Котарбинского исполнены прекрасно, в духе итальянской школы, с тем элегантным реализмом, который приносит настоящее наслаждение глазу", -- писал Короленко после посещения Владимирского собора (1897 г.)

Подобное наслаждения испытал по-видимому и маленький Миша Булгаков, когда его отец, профессор Киевской духовной академии, приводил мальчика в собор, чтобы познакомить с библейскими сюжетами, запечатленными в интерьере храма великими мастерами.

"В белом плаще с кровавым подбоем... ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат... Прокуратор сидел, как каменный... Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова... С площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была покрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной..." Невероятно, но факт! Этот знаменитый пролог к страданиям благородного Иешуа из романа Булгакова "Мастер и Маргарита" до мельчайших подробностей повторяет изобразительный ряд композиции художника Сведомского "Иисус перед Пилатом". Случайностей здесь быть не может. А в 16-й главе ("Казнь") автор вводит в канву романа пейзаж, который по замыслу должен соответствовать трагическим событиям: "Солнце исчезло, не дойдя до моря, в котором тонуло ежевечерне. Поглотив его, по небу с запада поднималась грозно и неуклонно грозовая туча. Края ее уже вскипали белой пеной, черное дымное брюхо отсвечивало желтым... Прошло несколько минут, и на вершине холма остались только... три пустых столба" -- на картине Котарбинского "Христос на кресте" изображена огромная черная туча, под "брюхом" которой на фоне желтой зари просматриваются очертания трех пустых столбов. Причем, месторасположение тучи -- западная стена храма.

...Художники и писатели обращались и будут обращаться к этим сюжетам, а мы провозглашали и будем провозглашать "Христос Воскресе!", подразумевая не только религиозный акт, но и возрождение самых светлых человеческих ценностей.