18 ЛЕТ РОДИТЕЛИ ПРОДЕРЖАЛИ В ХЛЕВУ ДОЧЬ.

В селе Подильском Хмельницкой области живет "маугли". Ей 36 лет. 18 из них родители запирали ее в хлеву, вместе с коровой, собаками, курами и утками. Это сообщение мы выловили в Интернете ("Сегодня" N879 от 11.06. 2001). И вот позади почти 500 километров.

ЦЫГАНСКИЙ НОЕВ КОВЧЕГ

Облупленная, когда-то белая хата, всего лишь маленькая точечка, затерявшаяся среди изумрудных холмов. Только старый сад, доживающий свой век, защищает ее от ветров. Окна смотрят на раскошные луга, на лес вдали, на далекий-далекий горизонт. Станешь на пороге и кажется -- нет ничего, только необъятное небо, только бархатная зеленая земля.

Ни света, ни радио, ни телевизора. Как стемнеет -- тишина такая, как до первого дня творенья. Только шумное дыхание быка за стенкой в соседней комнате нарушает ее. Там же живут козы, утки, куры.

Когда-то в этом доме была начальная школа. В Подильском Яру много лет (так называют эту местность) жили цыгане. Дети в их семьях появлялись, как по расписанию. А в остальном, село как село -- кто хозяйством обзавелся, а кто и в хате не мел, кто жил по-божески, а кто пил, коней крал да и гусями не брезговал.

Былого многолюдья давно уж нет. Осталось одно семейство в хате, бывшей когда-то школой, да вселенский покой до самого горизонта. Мария Гордей, по уличному Майка Нута, помогала в соседнем селе Дунаевецкого района чабанам за овцами ухаживать. Ее муж Владимир Борщун иногда с ней прирабатывал, а больше домашнюю живность "нянчил". Семья не бедствовала. До сих пор в Подильском вспоминают: когда купоны меняли на гривни, Майке насчитали целых двадцать тысяч. А хату в селе хорошую, рядом с сельсоветом, за семь купить можно было.

Вырастили шестерых детей. Две дочери в селе остались -- Мария и Павлина. У старшей,Тамары, уже и внуки есть. Но она далеко, в Херсонской области. Там же и сын Виктор. Остались с родителями только Петр, самый младший, да Нина -- вторая по старшинству. Вот Петр, сам того не ведая, и стал причиной "всемирной" Нининой славы.

"ВСЕМИРНАЯ СЛАВА"

Впрочем, в селе о ней знали и звали Голой. Это странное существо, больше похожее на животное, иногда, вырвавшись из заточения в хлеву, появлялось в окрестностях или в поле, в лесу. Говорить не говорило, а только мычало. Все знали: Нина ест руками, не говорит, "ходит под себя", а когда из дому убегает, может жаб наловить и "полакомиться". Несколько раз сельское начальство (а за последние годы сменилось семь председателей сельсовета) пыталось отправить ее в больницу. Но мать не отдавала.

Так бы, наверное, и жила эта странная семья, затерявшись среди роскошных лугов, один на один со своим горем и своей жизнью, если бы не Петр. Говорят, он приворовывал. Так вот. Пропал в соседнем селе то ли трактор, то ли гуси, то ли и то и другое вместе. Понять, что именно, из рассказа Марии трудно, ведь она твердит одно: "Моя дитина не брала". Так было или иначе, но искать украденное пришли к ним милиционеры из соседнего района. Походили по двору, открыли дверь в хлев и остолбенели: худое, маленькое существо, сидевшее в углу на корточках, напугало даже их. История попала в местную газету.

Теперь уже уговаривать Марию, чтобы отдала Нину в больницу, приехала целая делегация из райадминистрации Каменец-Подольского района. То, что они увидели, повергло в шок даже видавших виды. Навстречу гостям бросились пять собак. А у дома на четвереньках стояла Нина в наброшенном на плечи рванье и... ела траву. Позвали хозяина. На все расспросы цыган твердил только одно: дочери здесь хорошо, и никуда они ее не отдадут.

-- Она же у вас голодная! -- не выдержал кто-то из приехавших. -- У вас что, в доме нечего кушать?

В подтверждение полного благополучия хозяин вынес из хаты полбуханки черствого хлеба.

-- Видели бы вы, как она его уплетала, -- вспоминает Валерий Ковальчук, заведующий отделом семьи и молодежи Каменец-Подольской райадминистрации. -- Достал я из ящика с продуктами, который мы привезли, пакет сока и дал ей. Выпила мгновенно.

ВРАЧ СКАЗАЛА: "ТАКИЕ НЕ ДОЛЖНЫ ЖИТЬ"...

Тогда старый цыган дочь в больницу не отдал. Два дня по этому вопросу заседал сельсовет. Семь членов исполкома из девяти присутствовали. Кворум небывалый. Председателю сельсовета Андрею Геймеру, удалось-таки уговорить Марию. Убедили "кнутом и пряником": пообещали помочь оформить пенсию для Нины, а еще пригрозили, что уголовное дело откроют за такое обращение с дочерью. Человек же, разве ж можно его в хлеву держать, да еще на привязи?!

-- Разве я могла ее, дитино, отдать, сама подумай, -- на темном Мариином лице никаких эмоций, только карие цыганские глаза, кажется, смотрят прямо в душу. -- Жалко мне ее, какая ни есть, а моя. Никто не знает, как я с ней мучилась, как тяжко мне было. А отдать? Пришла как-то к нам врач и сказала, что таким, как Нина, не нужно на свете жить. Вот я и боялась и сейчас боюсь, что ей там что-то сделают. Что не будет ее на этом свете. Я в больнице уже три раза была и им сказала: я хожу, чтобы вы ей ничего плохого не сделали. А недавно сказали: надо метрику принести. Зачем она им?

Павлину, младшую сестру Нины мы застали дома в селе, возле белой мазанки, с почти провалившейся посередине соломенной крышей.

-- Тяжело, конечно, с ней было. Однажды, когда мне было восемь лет, она укусила меня ночью за ногу, -- вспоминает Павлина. -- Но я накричала на нее, и она больше не кусалась. А в сарай ее не всегда запирали. Только после того, как стала из дома убегать. Как-то искали ее два дня. И только на третий нашли. Было и такое: убежала в мороз. Километров за двадцать забрела. Наверное, после этого ноги у нее и болят. Не может она на прямых ходить, только вприсядку. Она ведь ни холодного, ни горячего не боится. Могла, когда мама суп варила и рядом с плитой никого не было, засунуть руку в кастрюлю, забрать из кипятка курицу и съесть. А людей Нина боится после одного из своих побегов. Говорят, что ее изнасиловали.

НИНА УЖЕ ЕСТ ЛОЖКОЙ

Нину мы увидели в Скаржинецкой областной психиатрической больнице. В палате никого не было. "Ходячие" ушли на прогулку. На одной из кроватей, прикрыв колени платьем, сидела на корточках маленькая женщина в ярко-желтой кофточке. Большие карие глаза спокойно смотрели на нас. Увидев медсестру, Нина что-то промычала.

-- Когда Нина поступила к нам, всех боялась, закрывала лицо руками, есть ложкой не умела,-- рассказывает дежурная медсестра. -- Теперь уже берет ложку руками и ест. А любимое ее занятие -- снимать и надевать обручальное кольцо с моего пальца. Она уже привыкла к нам.

Нина держит медсестру за руку и что-то умиротворенно мычит. За две недели, что она провела в больнице, она поправилась. И теперь не похожа на то странное изможденное существо из хлева. Смогут ли ее научить говорить, станет ли Нина в прямом смысле слова на ноги?

-- У этой больной слабоумие в стадии имбецильности, -- говорит главный врач больницы Владимир Демчук. -- Сейчас у нее развитие как у полуторагодовалого ребенка. Вряд ли мы сможем научить ее многим навыкам. Уже то, что она берет ложку, большое достижение. Болезнь эта скорее всего врожденная. Правда, что стало ее причиной, сказать трудно. Ей, конечно же, нужен уход. Но законы у нас такие, что без согласия матери поместить ее в интернат трудно.

КОРОВА ДОРОЖЕ, ЧЕМ ДОЧЬ?

Мария уже была у Нины три раза. Хоть до больницы от ее села добрых 140 километров. Билет стоит 8 гривен. Сейчас у нее таких денег нет. Садится, говорит, на поезд, а оттуда три километра пешком. Можно ехать и по-другому. Но Мария, говорит, что добирается именно так.

Не знаю, может, она ее по-своему любит. Да и хлев у них от хаты отличается мало. Разве, что свиней в комнатах нет. Пустые металлические кровати с оголенными "ребрами", ободранная печь в одной из них, закопченные кастрюли на столе да засаленные перины на ложе -- в другой. Земляной неметеный пол, непобеленные стены. Мария говорит, что сил нет убирать. Ведь Владимиру -- шестьдесят два, а ей уже семьдесят. Говорят, она "подрабатывает". Просит на базарах. Но руки у Марии черные. Такие бывают только у тех, кто так же черно "пашет" по хозяйству. Мне жаль ее, жаль ее мужа, жаль себя и всю эту жизнь. И я не могу никого осуждать.

Мы уходим. Старый цыган, с темным лицом, изрезанным морщинами, стоит на пороге и смотрит на горизонт.

-- Какие луга, -- говорит он. -- Мне бы скотины побольше...

Я вспоминаю ухоженную, красивую корову в хлеву. Она выглядит благополучнее, чем его дочь.