1998  1999  2000  2001  2002  2003  2004  2005  2006 

Выпуск газеты Сегодня №180 (932) за 14.08.2001

"ДИКИЙ ЧЕЛОВЕК, НО ИЗ НЕГО МОГ БЫ ВЫЙТИ РАФАЭЛЬ"

В истории мирового искусства на судьбы многих художников повлияли их гениальность, а у некоторых -- даже на грани помешательства. Есть все основания думать, что жизнь и творчество Михаила Врубеля исключением не является.

В литературе в основном муссируются тема о его тонкой натуре, "живущей в трагическом разладе с пошлой и мелочной действительностью" и не менее популярны упреки в адрес Прахова, не позволившего Врубелю руководить росписями во Владимирском соборе и, тем самым, незаслуженно обидевшего художника. Но, оказывается, -- несмотря на свою одаренность, Михаил Врубель отличался настолько сложным и противоречивым характером, что в пору выражать соболезнования не только семье Адриана Викторовича, но и большей части тех людей, с которыми жизнь сводила художника.

В 1860 году при очередном ремонте Кирилловской церкви под побелкой на стенах обнаружили фрагменты древних росписей. В начале восьмидесятых годов XIX века известный искусствовед профессор Адриан Прахов занялся их реставрацией, для чего и пригласил по рекомендации преподавателя Петербургской Академии художеств Павла Чистякова одного из его лучших студентов -- Михаила Врубеля.

Праховы создавали свой дом как один из центров культурной жизни Киева. У них бывали художники, иностранцы, приезжие сановники из Петербурга, профессора и студенты. Весь уклад жизни супругов Праховых как непринужденностью их отношений, так и отсутствием привычных условностей напоминал студенческую квартиру. Здесь приняли Врубеля очень радушно, и через некоторое время художник стал не просто постоянным посетителем, но почти членом семейства и вскоре поселился на даче Праховых.

В ноябре 1884 года Прахов, предоставив надлежащие письма с рекомендациями, отправляет Михаила Врубеля в Венецию. В этой творческой командировке художнику надлежало написать четыре иконы для иконостаса Кирилловской церкви в стиле раннего итальянского Возрождения, а также организовать копирование отдельных фрагментов мозаик собора Сан-Марко и базилики Торичелли. И тут молодому дарованию приходит в голову идея -- изобразить свою возлюбленную Эмилию Львовну Прахову в образе Богоматери, что он собственно и сделал по приезде в Киев. Впрочем, после окончания живописных работ в Кирилловской церкви, современники узнавали в фигурах "Сошествия" многих знакомых Врубеля.

Прахов поначалу не обращал внимания на отношения между супругой и Михаилом -- обычный флирт в богемной среде, но со временем он перестал быть невинным. Сходство же иконописных ликов с живыми людьми вызвало кривотолки в городе, а разговоры на эту тему были для Прахова, по всей видимости, малоприятными. И нет ничего удивительного в том, что "его привычная живость и благожелательная улыбка, не сходившая с уст, его словоохотливость и даже блеск золотых очков приобретали что-то отчужденное и недоброе, когда он поворачивался к Врубелю". Не делали чести Михаилу и конфликты с художником Николаем Ге, снискавшим себе заслуженную известность и признание. Очевидцы рассказывали, что Врубель очень горячился и презрительно отзывался о живописи Ге, на что Николай ответил: "Дикий человек, впрочем, при благоприятных условиях из него мог бы выйти Рафаэль".

Со временем Михаил Александрович Врубель приобретает новых покровителей -- киевских промышленников-меценатов Ханенко, Терещенко и Тарновских. Художник получает первые серьезные частные заказы, но часто довести дело до конца ему не удается. Причину сопровождавших художника проблем очень деликатно определил Адриан Викторович: "У Миши (Врубеля) таланта бездна, но воли -- решимости закончить картины -- на алтын".


Меценат Терещенко заказал художнику картину "Восточная сказка". За нее было обещано 700 рублей -- деньги по тем временам огромные. Заказчик уже предвкушал появление картины в доме, но Врубель ее не только не закончил, но и написал поверху цветы. Печальна участь и полотна "Богоматерь". Врубель в то время увлекся цирковой наездницей, итальянкой Анной Гаппе. Его очередная влюбленность в итоге вылилась в то, что полотно, за которое Терещенко уже заплатил Врубелю 300 рублей, погибло под изображением циркачки, так как под рукой не оказалось чистого холста.

В чудачествах Врубель мог сравниться только с Ван Гогом. Однажды он явился к Праховым с "расписанным" зеленой краской носом и заявил, что не видит разницы между такого рода "косметикой" и той, какую позволяют себе современные женщины. В городе его часто встречали в одежде молодого венецианца времен Тициана -- черном бархатном костюме с короткими панталонами, в чулках и штиблетах.

По живописной манере и технике исполнения произведений опытный врач может распознать душевный недуг художников. Врач-психиатр проанализировал варианты врубелевского "Демона" и пришел к выводу о том, что в них как бы отражены болезненные переживания автора.Этому вопросу посвящено исследование доктора Михаила Цубина в статье "Болезнь и творчество Врубеля с психологической точки зрения".

Современники часто поговаривали о бедности Врубеля, но фактом остается получение им свыше 2000 рублей за работы в Кирилловской церкви и Софийском соборе. Помогали Врубелю с получением заказов и братья Мурашко: он принимал участие в оформлении залов в особняке Богдана Ханенко. Врубель выполнял настенные орнаменты Владимирского собора, а в том, что основные работы были доверены другим художникам, нет ничего удивительного. Ведь трудно утверждать, что Васнецов или Нестеров обладали меньшим талантом, нежели Врубель. Сам же Прахов в воспоминаниях написал: "Размолвка на почве чисто личных отношений определила одну из страниц истории русского искусства"...

Сегодня о Врубеле не ленятся писать, что, дескать, в Киеве жизнь художника ограничивалась узкими пределами праховской "артели" во Владимирском соборе и провинциальных старосветских помещичьих домов. А вот в Москве Врубель очутился в эпицентре назревающих потрясений всей русской художественной культуры... Но, как бы там ни было, Врубель приехал в Киев летом 1884 года никому не известным слушателем Петербургской Академии художеств, а уехал осенью 1889 года уже состоявшимся художником. И в этом немалая заслуга Адриана Прахова и киевских промышленников-меценатов.