НА ХМЕЛЬНИЦКОЙ АЭС РАДИАЦИИ МЕНЬШЕ, ЧЕМ НА КРЕЩАТИКЕ

ПОЧЕМУ НА АЭС НИКОГО НЕ ПУСКАЮТ

Украина после терактов 11 сентября ограничила доступ на все свои пять работающих АЭС -- как бы чего не вышло. Строже всех стала охраняться Хмельницкая атомка -- и тем не менее, репортерам "Сегодня" удалось добиться, чтобы нам показали, как работает одна из лучших электростанций страны.

Легче всего пройти охрану в сопровождении ее начальства -- это знают все. Так было и на пропускном пункте ХАЭС -- мы "пробрались" на объект благодаря сопровождавшим нас начальникам из НАЭК "Энергоатом" (которая координирует работу всех электростанций). Нас проверяют трое человек в военной форме, плюс рядом с начальственным видом прохаживается мужчина в сером пиджаке с сурово поджатыми губами. Первый охранник проверяет паспорта, внимательно глядя на фото, потом на лицо, снова на фото. Чувствую себя виноватым, хотя еще ничего не нарушил. Второй досматривает мои карманы. Вынимаю всю свою мелочь, ключи -- по мне водят металлоискателем. Все равно возле левого кармана куртки пищит. Вынимаю всю дребедень, которая скопилась там за последние полгода. Оказывается, весь шум -- из-за магнитной ленточки на проездном. Потом выясняется, что в заявке неправильно указано отчество фотокора. Начинаем долго доказывать, что Владимирович и Владиславович -- почти одно и то же. Наконец охранники пропустили нас, и мы оказываемся в административном корпусе станции.

ПОЧЕМУ РЕАКТОР ДВАЖДЫ ВОДЯНОЙ

Мы с фотографом решили во что бы то ни стало добраться до святая-святых АЭС -- ядерного реактора. А осмотр решили начать с машинного зала -- места, где, как нам казалось, реактором управляют. Нахожу атомщика, который соглашается меня сопровождать -- им оказался ведущий инженер Никита Штурм. Взгляд его полуприкрытых уставших глаз, казалось, говорил: "Ну зачем вам этот машзал, что вы там не видели". Но пока мы шли по длинному коридору, уставленному непонятными металлическими ящиками, Никита Михайлович ожил, а в машзале его глаза уже горели и даже появилась оживленная жестикуляция.

Машинный зал оказался шумным и жарким помещением с высоченными стенами и кучей непонятных агрегатов. Но уже через пару минут объяснений моего гида насчет их предназначения все встало на свои места. "Вот за этой стеной реактор, но там никого нет, начальник смены и иже с ним наблюдают за его состоянием через видеокамеры. Вот эти четыре емкости -- цилиндры низкого давления, а та, что посередине -- высокого. Вот по этим трубам подается пар, и, наконец, вот это -- турбогенератор".

"А что обозначает аббревиатура ВВЭР в названии типа реактора?" -- допытываюсь я.

"Ну как же -- Водо-водяной энергогенерирующий реактор. Водо-водяной -- потому что работает вода, превращенная в водяной пар, то есть в воду же, но в другом состоянии. Есть первый контур, он содержит пар, который нагревает трубы второго контура, и уже они заставляют работать генератор. Мощность нашего реактора -- 1 млн. кВт, -- гордо поясняет Никита Штурм. -- Таких еще шесть штук установлено на Запорожской атомке, три на Южноукраинской и один на Ровенской (остальные два там тоже типа ВВЭР, но меньшей мощности). Наш реактор -- безопасный, у него есть три автоматических системы защиты плюс четыре барьера защиты. Это очень сильно отличается от реакторов типа РБМК, установленных на ЧАЭС".

НА МЕСТЕ АВАРИИ

Накануне нашего приезда на станцию там случилась авария. Произошла утечка радиоактивной воды из трубопровода. Разумеется, мы попросили, чтобы нас отвели на место происшествия -- хотелось взглянуть на него своими неискушенными глазами. Но, проводив нас туда, помощник президента "Энергоатома" Константин Запайщиков очень критически отозвался про тех, кто называет случившееся аварией. Обычное ЧП -- сами нагадили, сами убрали. Место, на которое капала из разгерметизировавшегося стыка трубопровода фонящая вода, было ограждено колючей проволокой. Там рабочий персонал не ходит, не то что местное население.

На месте аварии возилось человек 30 в белой униформе. Загрязненный участок застелен целлофаном, и на него нам наступать не разрешили. Подозвали усатого рабочего с дозиметром. Он измеряет фон у нас под ногами. Результат -- 9 микрорентген в час. Киевская средняя норма -- 12.

РАБОЧИЕ БУДНИ

При выходе нас проверяют также дотошно, как и на входе. Я стою в конце очереди и, поскольку ждать мне, видать, еще долго, подхожу из праздного любопытства к доске объявлений -- такая есть на каждом нашем мало-мальски большом предприятии. Ага! Замечаю список попавшихся на проходной в нетрезвом виде. Шесть человек -- за январь 2002 года. Вокруг списка обычное оформление в виде слов "позор" и двух нарисованных пьяниц с красными носами.

Прощаясь с городом Нетешином, бросаю последний взгляд на гостиницу, в которой мы жили. Только сейчас я заметил, что табло, которое я принимал за электронные часы -- это дозиметр. На нем светится цифра 7,4. Жить можно.