"ИЗ БАЛЕТА, КАК И ИЗ СПОРТА, НАДО УХОДИТЬ ВОВРЕМЯ"

АНДРИС ЛИЕПА -- сын, которым его великий отец, покойный Марис Лиепа, мог бы сегодня гордиться. Он был прекрасным танцовщиком, а уйдя со сцены, стал замечательным режиссером-постановщиком и доказывает каждым своим проектом, что в шоу-бизнесе тоже необходимы интеллигентность и изысканность.

-- Андрис, каким вы запомнили отца, атмосферу в семье?

-- Самое удивительное в том, что отец нас никогда ничему специально не учил. Однажды мы с Илзой нашалили, он на нас рассердился, и -- никогда не забуду, как он нас наказал: принес Шекспира и заставил нас выучить по куску текста из "Ромео и Джульетты". Все, что он делал, для меня имело какой-то необычайный смысл. Где-то в 74--76 году он впервые привез мне скейтборд -- тогда на нем еще никто не катался, он даже не знал, как это делается. Сказал только: на него становятся и едут. С тех пор вплоть до сегодняшнего дня я катаюсь на скейте, мы с дочкой Ксюшей ездим на Поклонную гору или на Ленинские горы, и я всегда вспоминаю отца.

Ему было очень трудно -- в жизни было столько всего, на что он не мог не реагировать. В театре были очень сложные отношения, ради того, чтобы Илзу приняли в труппу, ему пришлось уйти. Уволить его не могли -- отец был народным артистом СССР, лауреатом Ленинской премии. Таким образом он словно продлил свою жизнь, поскольку мы делаем то, что он не успел сделать. Существует фонд Мариса Лиепы, недавно мы отметили его 65-летие грандиозным концертом в Большом театре. И есть такое ощущение, что все, что мы с Илзой делаем, имеет двойной смысл: мы всегда ставим его имя за своим и понимаем, что мы не можем что-то сделать плохо. Т.к. это не будет только нашей ошибкой, но будет и ошибкой Мариса Лиепы.

В прошлом году я делал новогодний проект в Гостином дворе -- с каналами и гондолами, с едой на 1000 человек, с настоящими итальянскими масками. Были построены площадь Сан Марко, часы, которые пробили в полночь... Мне всегда приятно вспоминать, что всему этому нас учил отец -- его серьезность, с которой он относился к любой работе, это все -- как бы продолжение того, что делал он. Он умел делать праздники, и это тоже дар -- заставить других людей получить удовольствие.

-- Что было для вас праздником в детстве?

-- В Новый год он всегда одевался Дедом Морозом и как бы никогда вместе с нами не встречал праздник -- говорил, что идет на концерт, а сам шел в театр, надевал костюм, делал полный грим и приходил -- в шапке, сапогах с усами, бородой и с мешком. Однажды, лет в семь, он подарил мне фонарик, и в этот момент я осознал, что это -- он. Я включил фонарик и увидел грим на его лице. Но постеснялся сказать, что узнал его. А потом начал маму пытать, почему у Деда Мороза был грим. Поняв, что меня провести уже невозможно, на следующий год родители попросили соседа побыть нашим Дедом Морозом. Пришел сосед, у него первым делом отклеился ус, и мы все поняли.

Вообще биография отцовская изобиловала фантастическими ситуациями, из которых он выходил потрясающе легко и непринужденно -- всегда был талантливым импровизатором.
Однажды в Париже отец не успел забрать костюмы, которые он шил у Пьера Кардена (это были не балетные костюмы -- он всегда очень красиво и элегантно одевался), и предупредил группу, что поедет в аэропорт сам. Забрал костюмы, приехал в Ле Бурже, и там ему сказали: "Ваш самолет через 40 минут вылетает из Орли". Отец берет машину, едет в Орли, а там ему говорят: "Зачем вы приехали сюда? Ваш самолет через 20 минут должен вылететь из Бурже"! Вернуться за такое время он, конечно, не успевает -- бежит к начальнику аэропорта. Понимая, в какой ситуации Марис Лиепа, тот в течение 5 минут сажает его в улетающий в Москву самолет. Представляете: все сказали о нем все, что думали, у КГБ-шников предынфарктное состояние... Каково же было разочарование тех, кто втихаря радовался, когда он с цветами встретил их самолет в Москве!

-- Наверное, вы чувствовали свое отличие от обычных детей. Трудно было общаться?

-- Да нет, в общем-то. У нас двор-то был очень элитарный. Мы дружили с внуком композитора Шостаковича Митей, в школе учились дети великих артистов -- Фадеечева, Симачева, Никонова, я сидел за одной партой с внучкой Фурцевой. Учился я достаточно долго, не подавая особых надежд. В балетную школу мы сами напросились, и я считаю большим достижением семьи то, что нас с сестрой не привели в балет насильно.
Моя дочка Ксюша растет, и я никогда не буду заставлять ее заниматься балетом -- только если сама выберет эту дорогу. Она очень трудная, и сейчас намного труднее, чем было тогда. Но отказать ребенку в желании делать то, что она хочет, я считаю неправильным -- даже если это будет не совсем правильный путь, она все равно должна его пройти сама, чтобы потом не было разочарования и вопросов: "Почему вы так поступили"?

-- К каким советам отца и мамы вы прислушивались и в чем могли идти наперекор?

-- Когда-то отец дал мне уникальный рецепт: "Когда у тебя проблемы -- то ли в личной жизни, то ли в работе, иди в зал и работай. Потом я понял и всегда им пользовался: через 2 часа серьезной работы проблема, которая так волновала, начинает уменьшаться, и в результате решается легко. Изнурительная работа сбивает ее остроту.

-- Вы отказались от своей карьеры, практически достигнув ее вершины в Большом театре.

-- Была причина. Однажды я говорил с замечательным танцовщиком Михаилом Лавровским (в свои 60 лет он танцевал с Илзой номер памяти отца), и он сказал: "Как страшно, когда заканчиваешь танцевать, не попробовав хореографию Бежара, Баланчина, МакМилана"! Эта фраза сыграла большую роль, и еще -- встреча с Нуриевым.

Это было при довольно странных обстоятельствах. Он пригласил меня на репетицию спектакля "Золушка" в Гранд опера в Париже (мы были на гастролях, танцевали в "Конкорд де Лафайет"). Но я услышал от руководства, что если позволю себе подобное, то буду иметь такие проблемы, какие даже не могу себе представить. Будучи послушным человеком, я позвонил и сказал, что не смогу присутствовать. Тогда Туз -- помощница Нуриева -- пригласила меня на ужин в его знаменитую квартиру, которая после смерти Рудольфа была продана с молотка на аукционе Сотби. Я снял всю нашу встречу на видеокамеру, и через некоторое время, когда вел программу на телевидении, сделал передачу о Нуриеве. Он очень хорошо знал отца, встречался с ним в подобных обстоятельствах на 15 лет раньше. Самое главное -- он обратил мое внимание на хореографию Баланчина. А когда мы с Ниной Ананиашвили работали в "Нью-Йорк сити балет", он договорился с Питером Мартисом, чтобы мы станцевали адажио из балета "Аполлон". И совершенно фантастическим подарком судьбы было то, что он пригласил нас с Ниной на свой день рождения в Рашити рум. Рудольф попросил нас отвезти его семье в Россию подарки, которые никто из друзей не хотел брать. Мы привезли его сестре Саиде комплект видеоаппаратуры...

А причиной моего ухода из балета была серьезная травма -- я разорвал крестовидную связку на репетиции "Жизели" в Вашингтоне. И не подозревая об этом, достаточно долго танцевал. После операции я не решился снова подвергать себя такому риску. Но все произошло вовремя: из балета, как и из спорта, надо уходить вовремя. Не тогда, когда ты уже не можешь танцевать, а когда еще есть силы. Иначе не было бы многих проектов...

-- Ваша жизнь после уходи из балета -- это множество интересов...

-- Снимался в кино, играл в драматических спектаклях, работал с Ольбрыхским и Окуневской, ставил с Гергиевым "Сказание о невидимом граде Китеже" в Париже и Петербурге. Это все я считаю подарком судьбы. Я поставил спектакль и снял фильм "Возвращение Жар-птицы", который выходит на DVD с участием киевских артистов -- Вити Яременко (мы учились с ним в одном классе) и Татьяны Белецкой -- они фантастически исполнили главные роли. Мы дружим семьями, все мои украинские прибаутки -- от Вити.