ЕГО АРМИИ АРТИСТОВ ПРЕВОСХОДИЛИ ПО ЧИСЛЕННОСТИ ВОИНСКИЕ СОЕДИНЕНИЯ

Он ставил массовые зрелища и правительственные концерты при Брежневе и Щербицком, он ставил их при Кравчуке и Кучме. Он был знаменит своим особым постановочным стилем, который обрел в народе название "шароварщина". Он знал об этом и не обижался. Просто делал свое дело. Он мог отправить делегацию артистов в несколько сотен человек на дни культуры своей страны, не дожидаясь, пока на счет его концертной фирмы поступят деньги от государства. На его мероприятиях все было расписано по секундам и работало, как часы. Его критиковали, его ненавидели, но когда его не стало, оказалось, что замену этой личности найти сложно. Сегодня Украина прощается с легендарным режиссером БОРИСОМ ШАРВАРКО.

Наш разговор состоялся незадолго до смерти Бориса Георгиевича, а главная особенность общения с мэтром -- умение его слушать, так как перебивать вопросами не всегда удавалось. У него было свое собственное представление об интервью (как, впрочем, и обо всем остальном в жизни). Он любил журналистов, всегда привечал их, но когда включался диктофон, времени на вопросы не оставлял, все говорил и говорил. Был личностью-глыбой и жизнь его была по сути глобальной. Просто ума не приложишь, как столько событий уместилось в эту человеческую жизнь. Ему было о чем сказать. Вот он и говорил.

"В ДЕТСТВЕ Я ПАС КОРОВ И СОБИРАЛ НА ПОЛЕ СНАРЯДЫ"

…Я дитя войны. Родился в Новоград-Волынском на Житомирщине. Отец погиб на войне, мы же большую ее часть провели в оккупации. Летом я пас коров. Там на поле снаряды лежали. Отобьешь у снаряда головку, достанешь мешочек с порохом, порох высыпаешь, мешочки маме. Она мне из них маечку пошила. Зимой же босиком на улицу не пойдешь, так я зарабатывал на жизнь -- служил в церкви служкой. Слушал хоры, очень любил звонить в колокола. Мне кажется, что там, в церкви я и полюбил то, что впоследствии стало моей профессией: красивые, хорошо срежиссированные зрелища.

Позже, после войны я стал актером, играл в театральной студии -- причем, главные роли, а параллельно работал в зеленоводческом хозяйстве: выкладывал из цветов портреты Ленина, Сталина, лозунги разные. Цветы с тех пор очень люблю. У меня и сегодня на даче никакого огорода -- сплошная клумба.

... Я всегда должен был быть первым, на всех смотрах в районе и области, поэтому уже в должности директора дома культуры в Новоград-Волынском, создал ансамбль песни и танца "Полесье". Поехали мы как-то в Киев на смотр художественной самодеятельности. Там были три судейские комиссии в разных жанрах. Комиссию по танцам возглавлял знаменитый руководитель Государственного ансамбля народного танца Павел Вирский, по хорам -- не менее известный композитор Григорий Веревка, по смешанным коллективам – композитор Климентий Доминчен. Я пошел ва-банк -- подал документы своего коллектива сразу на три конкурса. Когда огласили результаты, оказалось, что "Полесье" победил одновременно во всех.

"МАО ЦЗЭ ДУН ИЗВИНИЛСЯ, ЧТО ПРИЕХАТЬ КО МНЕ НЕ МОЖЕТ"

Кстати, где-то в это же время я устроил в Новоград-Волынском международный фестиваль молодежи и студентов. Стало мне однажды обидно, что в Москве в 1957 году такой фестиваль прошел, а у нас -- нет. Разослал письма-приглашения в разные страны: Польшу, Чехословакию, Китай... Мао Цзэ Дун прислал мне телеграмму, где сообщил, что приехать не может, но поздравляет с открытием. Поляков собрался целый эшелон. Польский посол на всякий случай решил послать запрос о фестивале в Москву -- оказалось, там никто ни сном ни духом, в Киеве тоже никто не в курсе: что за фестиваль, в Житомире -- естественно, тоже тихо. Дошло, наконец, до нашего горкома партии. Фестиваль, конечно, отменили, а мне -- строгий выговор "с занесением". В наказание отправили меня в самый отсталый колхоз руководить хлебосдачей. В результате я и хлеб заготовил, и фестиваль все-таки провел: привез из Киева негров-студентов, завернул в город международную эстафету на мотоциклах, которая проходила по маршруту Варшава -- Москва. В общем, праздник состоялся.

Много я доставил сложных минут руководству, но все как-то устраивалось. В один прекрасный день решили меня повысить и назначили 16-м по счету директором Житомирского театра. Это было в 1962 году. В театре разруха, актеры сплошь пенсионного возраста. Я набрал молодых, обновил репертуар. Помню, ставили пьесу Михаила Стельмаха "Правда і кривда". Писатель хотел, чтобы музыку к спектаклю писал Платон Майборода. А у меня все не получалось его заманить в Житомир. Жена Платона Илларионовича посоветовала заехать к нему в Киев раненько, "взять тепленьким" -- и прямо из постели везти в Житомир. Я так и сделал. Привез Платона в гостиницу и запер в номере с роялем. 10 дней не выпускал, только еду ему носил и выдавал на сутки бутылку вина. Музыку он написал прекрасную. Но несколько тактов все же не дописал. Я не уследил и он сбежал.

Задумал я тогда строить новый театр, но его открытия так и не дождался: тогдашний министр культуры Ростислав Владимирович Бабийчук переманил меня в Киев. Это была потрясающая личность! Сколько на своем веку я министров перевидал -- лучше его не было. Характера он был примерно моего -- что думал, то и говорил. Его, кстати, не уволили с должности, он сам ушел -- не захотел работать под кураторством жены тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Украины Петра Шелеста. Владимир Щербицкий потом очень жалел, что Бабийчук тогда ушел. 15 лет он был министром и всегда думал о завтрашнем дне и, соответственно, о кадрах. Евгения Мирошниченко, Дмитрий Гнатюк, Степан Турчак, Анатолий Авдиевский, я -- это все его "находки". В один прекрасный день он приехал ко мне, и говорит: мол, все, едем -- ты нужен мне в Киеве. Бросил он меня на театр музкомедии, там я оказался двадцать четвертым по счету директором. Как и житомирский, этот театр представлял жуткое зрелище: из декораций труха сыплется, у князя Эдвина на фраке огромная заплата, не говоря о том, что его роль играл 70-летний актер. Я сначала произвел там полную реорганизацию, а после добился для музкомедии статуса Театра оперетты (тогда это был второй по уровню театр после московской оперетты).

В МОЕМ КОНЦЕРТЕ АРТИСТОВ БЫЛО НА 7 ТЫСЯЧ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВО ВСЕМ КВО"

Параллельно со спектаклями я ставил силами театра эстрадные программы. Организовал во дворце "Украина" больше ста спектаклей, и все они прошли с аншлагами. Именно после этого в газете "Вечерний Киев" вышла статья за подписью актеров Юрия Тимошенко и Ефима Березина, которые ратовали за то, чтобы меня перевели директором "Укрконцерта". Мол, раз уж я в оперетте занимаюсь тем, чем положено заниматься этой организации, так почему бы не расставить все по местам? Статья возымела действие, и меня перевели в "Укрконцерт" директором. Много тогда добрых дел было сделано: организовали мюзик-холл, эстрадно-симфонический оркестр, открыли органный зал в Николаевском костеле Городецкого, в котором до этого был школьный склад.

Была у меня мечта сделать Крещатик на манер американского Бродвея, чтобы было на нем много маленьких театров. Мы с Тарапунькой и Штепселем все присматривались к городскому ломбарду -- хотели организовать в этом здании театр эстрады. Ну куда это годится -- иностранцев полон Крещатик, а народ последнее тащит закладывать? Не получилось. А потом я поругался с секретарем по идеологии горкома партии Добротвором, был такой -- дурак дураком. Он мне все высказывал за то, что я название фестиваля "Киевская весна" на красном полотнище написал. Красный, видите ли, партийный цвет. Ехал я однажды по городу, смотрю: красные полотнища, а на них конская голова и что-то про соревнования по конному спорту -- те самые, на которые английская принцесса приезжала. А в это время в городе международный фестиваль проходит -- и никакой рекламы вообще. Я не удержался, поехал к Добротвору и сказал ему все, что думал -- и про конскую голову, и про тех, кто таких, как он, на руководящие посты ставит. После этого Добротвор начал мне мстить. Насылал в Укрконцерт разные парткомиссии. Меня чуть из партии не выгнали за то, что Тарапунька и Штепсель имели в месяц до тысячи рублей зарплаты каждый, в то время, как министр культуры -- только 500. В результате снова дали строгий выговор и отправили "на исправительные работы" в Театр Франко. Три года я там проработал. А вернул меня назад Владимир Щербицкий.

Не поверите, но с Щербицким я лично познакомился только лишь за полгода до его ухода на пенсию. А чего только не говорили! Якобы он мой брат и потому тянет меня. Чепуха. Но он знал меня, хоть и заочно. Скажу больше, если не я был режиссером какого-то ответственного концерта, ему уже сразу не нравилось. Когда меня "ушли", именно он поставил вопрос на заседании обкома о моем возвращении. Я вернулся в "Укрконцерт" и до сих пор, кстати, там работаю. (Реорганизованная структура получила название "Государственное объединение фестивалей". -- Авт.)

Есть такие концерты, которые я когда-то сделал и забыл, но есть и такие, что по полгода ими живу. Таким был концерт к 40-летию Победы на Республиканском стадионе в 1985 году. 47 тысяч участников и 100 тысяч зрителей. Щербицкий спросил тогда у командующего округом, сколько у него человек в армии -- оказалось, что 40 тысяч. У меня же армия оказалась на 7 тысяч больше и все, как часы, концерт шел два часа -- секунда в секунду.

Такой концерт я организовал на Хортице к 500-летию козацтва. Несколько сот тысяч зрителей на кручах. Внизу мы построили запорожскую сечь, пустили легендарные "чайки" по Днепру. Народ словно кино смотрел. Такое зрелище было -- мурашки по спине. Тогдашний президент Кравчук сказал мне тогда: "Еще не придумана такая награда, которой можно было отметить Вас за этот праздник". Я ответил: "Спасибо Леонид Макарович, значит мы снова ничего не получим, как всегда".

"Я МОГ БЫ ТАНКИ В ДРУГУЮ СТОРОНУ РАЗВЕРНУТЬ"

... В Москве нет такой сцены, на которой я не проводил бы концертов: меня считали одним из ведущих режиссеров в СССР. ЦК отмечало трех могикан массовой режиссуры: академика, зав. кафедры режиссуры массовых зрелищ ГИТИСа Шароева, Ансимова и меня в Украине. В Москву меня приглашать перестали после того, как я отказался ставить праздник на Поклонной горе. Тогдашняя министр нашей культуры Лариса Хоролец намекнула, что это нежелательно. Я еще тогда шутил, что могу танки не в ту сторону развернуть.

Что меня огорчает в сегодняшней культуре -- это выхолощенность ее национальных корней. Вот раньше композиторы были: Платон Майборода, Владимир Ивасюк, да тот же Николай Мозговой. В их творчестве есть истинно украинское начало, а ныне закроешь глаза и не понять, то ли это песня русская, то ли наша, а может, и американская. Как бы меня мои друзья в кавычках не обвиняли в "шароварщине", я всегда и все буду делать так, как я делаю. Ни один концерт у меня не обойдется без классики, без национального искусства. Я никогда ни под кого не подстраивался. Поэтому я и не получаю того, что получают мои "друзья" без всякой трудности -- звания, регалии.

Свое творческое звание "народный артист" я получил почти 20 лет назад. И все. На премию имени Шевченко уже столько раз выдвигали, что я эту идею "задвинул" и сказал, что больше не надо. Зато когда со сцены объявляют фамилию Шарварко, народ в зале всегда реагирует -- в отличие от тех, кто с регалиями. Но я никогда на поклон не выхожу -- как был за кулисами, так и остался.

Сейчас есть много хороших режиссеров. Кухню знают, пульс чувствуют. Но характера нет. А характер -- это важно. Если боишься сказать слово или взять на себя ответственность -- не нужно идти в режиссеры. Я всем своим помощникам говорю: или мы делаем, или нет, средненько, серо делать не будем.

Я знаю, что много есть людей, которые ждут, чтобы я ушел. У меня у самого уже сил не хватает: 73 года -- это же возраст. Я утром поднимаюсь страшно тяжело. Но знаю, что нужно идти -- встал, расходился, ничего... В работе, в движении чувствую себя нормально -- это меня держит. Правда, все чаще у меня складывается впечатление, что моя работа никому не нужна. Делаешь, живешь этим, а потом смотришь -- "Э-эх!.."