"ЕСЛИ БЫ НЕ ТЫ, Я БЫ, НАВЕРНОЕ, НЕ ВЫЖИЛ"

Мгновенная вспышка -- и удар. Пока без боли. Она придет после, когда будет непонятно, отчего ты весь черный -- это обгоревшее тело или въевшаяся до мяса угольная пыль... Потом будут недели между жизнью и смертью. А пока он пробирается в кромешной тьме, ориентируясь по звуку, ищет "спасатель", нащупывает где-то сбоку отлетевшую шахтерскую каску, теряет сознание -- и тогда его тащит к свету горный мастер, спасший к тому времени уже двоих...

ПРИНЯЛИ ВЗРЫВ НА СЕБЯ

Та авария полтора года назад на одной из самых богатых и благополучных шахт в Донецкой области -- "Краснолиманской" -- жива в памяти всех, кто стал ее свидетелем или участником. Девять человек мгновенно погибли, десятки покалечены.

Валентин Песчанский работал на одном из самых престижных участков, куда запросто так не попадешь. А его взяли -- потому что тянул всю спортивную работу на шахте, организовал городскую секцию дзюдо для мальчишек, сам их тренировал и выступал за "Краснолиманскую" на всех соревнованиях. Высокий красавец, сильный, уверенный в себе -- казалось, такому все ни по чем в этой жизни. В тот день ничто не предвещало беды.

-- И вдруг -- какая-то вспышка, удар, -- вспоминает Валентин Песчанский. -- Со мной рядом был мой товарищ, Юра Ануфриев. Мы с ним как бы приняли взрыв на себя...

В шахтном дворе было полно машин: "скорые", ВГСЧ, санавиация из Донецка. Все работали быстро, толково и слаженно. Валентин был самым изувеченным -- многочисленные травмы и ожоги, да еще успел наглотаться газа. Ему было очень больно: кожа сползала, как порвавшаяся рубашка, сотрясал озноб, раны сочились, сгоревшие ткани перемешивались с угольной пылью и грязью. Всех пострадавших сразу же отправили из шахтного медпункта, где оказали первую помощь, в соседний Димитров. И уже через несколько часов после взрыва их переправили в Донецк -- в Институт неотложной и восстановительной хирургии Академии меднаук Украины.

Было воскресенье, но в клинике собрались все. Директор института знаменитый профессор Владимир Корнеевич Гусак лично руководил организацией помощи горнякам, подъехали заведующие ожоговым центром и отделением реанимации, множество врачей. У входа в реанимацию толпились родственники. Марины Песчанской среди них не было.

МАРИНА + ВАЛЕНТИН

У них была абсолютно счастливая семья. Жили так, что весь город завидовал! И если правда, что в союзе двоих один любит, а другой позволяет себя любить, то тем, кто сумасшедше, безоглядно любит, был Валентин. Он носил свою жену на руках -- и в прямом, и в переносном смысле слова. Все распределилось самым правильным образом: в доме, где два мужика (12-летний Костя с рождения воспитывается Валентином как стопроцентный представитель сильного пола) и одна Марина, культ женщины неоспорим. Дома она -- учитель по профессии и призванию -- любимая, получающая право на любые капризы девочка, глядящая на мир с высоты мужниных рук и живущая в их кольце беззаботно и защищенно...

-- Можете себе представить, что такое мама-учительница? Прибежать, приготовить обед и опять убежать от своего ребенка к чужим детям, в школу, -- рассказывает Марина. -- Костей полностью занимался Валик. Они постоянно вместе -- и уроки делают, и на тренировки ходят, и на соревнования. Костя серьезно занимается дзюдо, как папа. Когда я узнала об аварии, в первую секунду подумала о муже, а во вторую -- о сыне: он не переживет, если что-то случится.

Потом это казалось странным, но никаких дурных предчувствий в тот роковой день у Марины не было. С легким сердцем проводив мужа на смену, уехала по делам в Донецк. Возвращалась в Красноармейск попутной маршруткой, а не с автовокзала, поэтому не слышала, как на всю привокзальную площадь диктор настойчиво повторял: "Марина Песчанская, срочно зайдите в диспетчерскую!" -- ее уже искали растерянные родственники. Когда маршрутка была примерно на половине пути, пассажиры увидели в окна проезжающую мимо колонну из "неотложек" и автомобилей ГАИ, мчавшихся с включенными мигалками и сиренами. Но даже тогда ничего не подсказало Марине, что в одной из карет "скорой" лежит под капельницей ее муж.

Дома она застала бьющегося в истерике сына -- он так кричал и плакал, что его держали и отпаивали водой соседи. Выскочила из дома, села в машину и поехала в Донецк: теперь она уже понимала, какую колонну встретила по пути домой.

"Я ВЕРНУЛАСЬ С ПОХОРОН УСПОКОЕННОЙ"

Конечно, в реанимацию не пускали. Жены и матери молча стояли в коридоре. Врачи сразу предупредили, что Песчанский -- самый тяжелый. Потом профессор Гусак и заведующий ожоговым отделением Фисталь пригласили всех в кабинет, очень подробно и честно рассказали, как обстоят дела. Гарантий никаких не давали, но и не пугали. После разговора у Марины почему-то появилась уверенность, что все закончится хорошо, -- эти врачи вызывали доверие своим спокойствием и профессионализмом.

Она снова заняла свой "пост" у дверей реанимации. Каждые десять минут выходила медсестера и спрашивала: "Марина Песчанская, вы здесь?" -- и возвращалась успокоить Валентина. Приходя в сознание, он спрашивал о жене. Марина тогда правдами и неправдами пробралась к нему в палату. Валентин спросил: "Это ты? Ну, теперь все хорошо будет". Потом он не мог этого вспомнить, врачи говорят -- из-за шока.

Марина жила в больнице неделями. Уезжала на несколько часов три раза: дважды -- взять какие-то вещи и повидать сына, и один раз -- на похороны девяти погибших.

-- Я стояла в сторонке, -- вспоминает она тот день. -- Городок-то маленький, все друг с другом знакомы. И все знали, что по законам природы и жизни Валик должен быть десятым. Но именно тогда, на кладбище, подумала: если он сегодня не здесь, то обязательно выживет! Наверное, нельзя такое говорить, но я вернулась с похорон успокоенной.

А Валентин по-прежнему был самым тяжелым из пострадавших. Пять раз он умирал -- и все-таки выкарабкивался. Его, конечно же, вытаскивали врачи -- ожоговый центр Института неотложной и восстановительной хирургии славен многими непостижимыми воскрешениями. Просто чудо сотворили медики -- лечащий врач Игорь Игоревич Сперанский, который через час после аварии прибыл в Красноармейск с санавиацией и потом не отходил от Валентина несколько суток; заведующий ожоговым отделением и директор профессор Гусак, известный не только как хирург с золотыми руками, но и своим умением руководить институтом, который достиг европейских стандартов в лечении пациентов. Но даже сами медики признают: у этой истории не было бы счастливого конца, если бы не Марина, которая буквально держала мужа на этом свете.

ВЕЛИКАЯ СИЛА -- ЛЮБОВЬ

Он выписывался из больницы самым последним из "краснолиманцев" -- может, поэтому с огромными почестями, вниманием прессы, морем цветов. А дома Марине вдруг стало страшно: в прежних, больничных, обстоятельствах, она четко знала, что делать. В новых -- растерялась: путь к выздоровлению мужа только едва намечался, предстояло лечение в десятках больниц. Сорокалетний мужик, не имевший раньше даже медицинской карточки, в момент получил инвалидность, потерял работу и не представлял будущее свое и тех, за кого привык отвечать. Но все же полоса отчаяния закончилась -- так они это себе тогда представляли. Кто мог подумать, что им предстоит пройти еще один лабиринт, куда более запутанный и трудно преодолимый?

Новые мытарства состояли в том, чтобы выбить для Валентина полагающиеся ему выплаты. Комиссия, установившая потерю им работоспособности в на 90%, назначила вторую, а не первую группу инвалидности, поскольку не исключала надежды на выздоровление. Песчанский, как и все пострадавшие в той аварии, попадал под новый Закон о социальном страховании, который сумму выплат, мягко говоря, уменьшил. Взрыв лишил Валентина здоровья 21 января. Акт о несчастном случае привезли ему в больницу через три дня. А комиссия по установлению нетрудоспособности состоялась 24 мая, то есть через два месяца после выхода нового закона (1 апреля 2001 года). Поэтому, по чиновничьей логике, горнякам должны были выплатить гораздо меньшие суммы, поскольку на момент заседания комиссии действовал уже новый закон.

Марина, конечно, боролась и за деньги, но в первую очередь -- за человеческое достоинство. Нельзя сочинять законы как бы "для всех", а на самом деле -- против конкретной личности. Она решила, что смирится с инвалидностью мужа, но никогда не примет цинизма и пренебрежения: сегодня ты -- телевизионный и газетный герой, а завтра -- никому не- нужный пенсионер, безропотно принимающий все, что тебе предлагают. И поехала в Киев.

Вряд ли стоит перечислять многочисленные хождения по кабинетам и инстанциям. Скажу лишь, что ту битву она выиграла. Интуитивно бросилась за помощью к человеку, вернувшему Валентина с того света, -- профессору Гусаку. Тот, по обыкновению вникающий во все боли и беды, с которыми к нему обращаются, помог и в этот раз -- машина закрутилась. Не нарушая никаких законов, все пострадавшие во время взрыва на "Краснолиманской" получили положенные им деньги.

Победное окончание той истории совпало с новой трагедией: рвануло на шахте имени Засядько, и покруче, чем на "Краснолиманской". На следующий день Марина бросила все дела и поехала по знакомому маршруту -- в Донецк, в клинику, где лежал ее Валентин и где теперь уже другие заплаканные жены подпирали стены реанимации. Оказалось, ее утешения, ее практические советы помогли женщинам выйти из ступора и броситься в борьбу за жизнь своих мужей. Потом с Мариной съездил туда и Валентин:

-- Захожу в свою палату -- на моей койке у окна лежит парень, дышит через раз. Говорю ему: "С меня рубашку из кожи полностью сняли, но видишь -- живу!" Не знаю, слышал он или нет, но вроде задышал поживее...

Впервые мы встретились с Мариной в больничной палате полтора года назад. Она, легко умещаясь на краешке мужниной кровати, все время поглаживала бинты на том, что осталось от его ладони.

-- Всю жизнь Валик говорил мне слова любви. Я человек более сдержанный, реальный, практичный, вне романтики, -- призналась она тогда. -- А тут, в больнице, мы с ним поменялись ролями. И когда самые страшные круги ада вроде бы миновали, как-то ночью он вдруг произнес: "Если бы не ты, я бы, наверное, не выжил". Это признание мне дороже всего вороха прежних любовных откровений!

А когда увиделись уже после киевских мытарств, мне показалось, что семья эта возвращается к прежнему распределению ролей, хотя Валентину еще предстоит лечение и операция. По тому, как теперь уже он держал и гладил ее руку, как смотрел на свою Марину во время разговора и как легко и привычно принимала она его внимание, я поняла, что они вернулись к жизни "до взрыва".

Мне хотелось, чтобы этот рассказ получился не только о чудесах, подвластных врачам, но и о воле к жизни, о настойчивости в достижении цели. Главное -- о великой силе любви. Когда любимому плохо, для женщины, наверное, нет ничего важнее, чем оградить его от боли. Но когда физическое страдание уходит, понимаешь, что гораздо важнее не только поставить на ноги, а помочь подняться в жизни, чтобы обрести самое главное равновесие: когда ты на цыпочках прижимаешься к его плечу, смотришь снизу вверх и ощущаешь радость от этого неравенства. Моя история -- именно об этом.