ЧТО ТЕБЕ СНИТСЯ, ГАМЛЕТ-ПОКОЙНИК?

Те, кто сказал, что спектакль Андрея Жолдака "Гамлет. Сны" не имеет к Шекспиру никакого отношения (признаюсь, в какой-то момент и я была в их числе), погорячились. Это стало понятно по зрелом размышлении. На сей раз, как ни невероятно это для Жолдака, драматург участвовал в создании спектакля по-крупному: он подал идею. Хорошо ли вы помните монолог "Быть или не быть"? Почему Гамлет все же предпочел "быть"? Да потому, что боялся того "какие сны приснятся после смерти". Так вот, они приснились.

Жолдак-режиссер и Жолдак-оратор -- это, так сказать, две большие разницы. Оба -- провокаторы, оба эффектны и убедительны, обоих впору полюбить. (Хотя и странною любовью.) Но то, что говорит второй, имеет очень мало общего с тем, что ставит первый. Накануне показа в Киеве харьковского "Гамлета" Андрей Жолдак собрал пресс-конференцию, на которой, кроме скорбных реплик вроде "ніхто мене не любить, ніхто не поважає", рассказывал, что Гамлет -- это такое существо-ангел, не мужчина и не женщина, созданное лишь для красоты: не кричать и бороться, а лишь созерцать всяческие приятности окружающего мира.

На самом деле беднягу Гамлета (угробленного, видимо, задолго до начала показываемого нам действа) мучают красивые и кошмарные сны, где стадами носятся железнодорожные проводницы, все друг друга подслушивают за фанерными перегородками, а изъясняться предпочитают при помощи сигналов флажками, Гертруда "фэйсом" об забор убивает бедняжку Офелию, датский двор по-параджановски коллажно, но нескончаемо многократно фотографируется -- группками и по одному, целиком и отдельными частями тела; народ бегает на пляж, ширяется, танцует под немецкие песенки, катается на качелях, моется...

Боюсь, Гамлет видит все эти сны, лежа в морге -- иначе почему бы он был раздет? Ну, а насчет того, что он создан "для красоты" -- так это на любителя. El Кравчук практически весь спектакль медленно фланировал по сцене (сидел, лежал), сияя белоснежным телом, прикрытым лишь в самом-самом причинном месте. Запел только раз, и то в записи, так что эффект "ты нэ пой -- ты толко хады" получился неплохой -- в живые картинки художника Жолдака "солдат кохання" вписался живописно. Хотя, конечно, он просто меркнет рядом с блестящей Офелией -- Викторией Спесивцевой. Она-то может все: и поразить самого искушенного ценителя красоты совершенной внешностью, и с абсолютным самоотрешением пройти "по лезвию ножа" этой опасной затеи, которую сам Жолдак признает "театром риска".

"Поверьте мне, я очень мало думаю", -- изрек на пресс-конференции El Кравчук. Пришлось уважить звезду -- поверить. Кстати, это правильно. Когда смотришь спектакли Жолдака (участвуешь в них, рассуждаешь о них), думать необязательно и даже нежелательно. А то еще, не дай Бог, обидишься за старика Шекспира. А это атавизм. Говорят, репетиционный процесс Жолдак начал с того, что прочитал актерам пьесу вслух -- от первой до последней реплики. Заняло это часа три с половиной. Спектакль втиснулся примерно в те же временные рамки, но текста в нем осталось процентов пять, причем без малейшего намека на хронологический порядок. И звучит он под фонограмму. "Вживую" лишь гулко зовут: "Гам-ле-те! Гам-ле-те!" Кстати, в предыдущем провинциальном шедевре Жолдака (провинция в данном случае -- понятие чисто географическое), "Женитьбе" Черкасского театра, эффект гениальности разбивался именно в тот момент, когда актеры раскрывали рот. В "Гамлете" эта проблема решена.

...В Театре Франко в этот вечер было настоящее столпотворение. Удивительно, но к третьему действию количество народу в зале почти не уменьшилось (стоя в проходах, переминались с ноги на ногу даже солидные тёти и дяди), несмотря на сильную затянутость второго действия. Жолдак -- не какой-нибудь Микельанджело, чтоб "отсекать лишнее" от своих глыб мрамора -- того и гляди, с водою выплеснешь дитя.

В финале плескались в тазиках -- бурно, азартно, щедро поливая первые ряды и доводя до экстаза-апофегея весь зал. Жолдак -- огромный, холщовый, мешковатый, с "оселедцем" на макушке и красным рюкзаком за плечами -- вырвавшись на поклоны, швырял подаренные ему букеты оземь. Припомнилось, что мудрый критик Наталья Ермакова назвала его "стенобитной машиной, которая должна расколоть стену европейского снобизма". И действительно, Жолдак все прочнее входит в число режиссеров, которыми интересуются в мире (и даже, страшно сказать, равняются на них!), а "Гамлет", премьера которого в Харькове состоялась всего месяц назад, уже побывал на фестивале в Румынии и получил несколько зарубежных приглашений.

Андрей собирался ставить подряд трех "Гамлетов", но признался: "Я настолько сильно травмирован украинским "Гамлетом", что от русского (с Витасом в главной роли) отказался, а французский спектакль пока отложил". Что ж, часть публики тоже травмирована. Еще часть -- контужена. Но мы, удачно выжившие (к счастью, пока не из ума) без членовредительства, будем свидетельствовать перед потомками, что сей спектакль -- произведение искусства. Искусства, для которого не существует непопираемых авторитетов и строгих рамок: вот так -- правильно, а так -- нет. Искусства, которое прекрасно именно своим многообразием. А без такой краски, как режиссер Андрей Жолдак, болото отечественного театра окончательно превратилось бы в трясину.