КОРРЕСПОНДЕНТ "СЕГОДНЯ" ПРИКРЫВАЛ КОНТРАБАНДУ СОБСТВЕННЫМ ТЕЛОМ

"Просыпайтесь! -- В четвертый раз за последние два часа проводник со скрежетом открывает наше купе. -- Польская таможня". Между двумя проверками паспортов и обходом украинских таможенников нас сморила тяжелая дрема. "И чего этот пентюх так выслуживается", -- ворчу под нос, нащупывая ногами тапки. Ответ появился очень скоро, когда сквозь горы найденной контрабанды в коридоре было не протолкнуться.

НЕЛЕГАЛЬЩИНУ УПАКОВАЛИ ЮВЕЛИРНО

Грохочут кованые ботинки: облаченные в черную униформу польские таможенники смахивают на спецназовцев и... гробовщиков. Параллель прямая: они хоронят надежды наших мешочников заработать на нелегальщине. В случае если дело выгорит, "навар" в сто процентов обеспечен: пачка сигарет L&M на родине стоит 2 гривни, в Польше -- доллар с лишним.

В Ковеле в поезд "Киев--Варшава" подсели две девахи, чьи шорты больше смахивали на мини-бикини. Долго, переругиваясь, они распихивали три десятка блоков сигарет. В ход шел скотч. Потом поляки обнаружили часть тайников -- за обшивкой и дверями купе, под ограждением батарей. Девчата, как потом было слышно из их перепалки, потеряли половину, остальное перепаковали и рано утром сошли в Люблине.

Но не из-за этой мелкой рыбешки "чернорубашечники" устроили грандиозный шмон.

"Уберите матрац", -- бритый наголо верзила кивает на постель, где я дрых полчаса назад. Моя объемистая дорожная сумка, с пристрастием изученная "родной" таможенницей, не вызывает у него ни малейшего интереса. Грузинский кинжал показался бы перочинным ножиком рядом с тесаком, который поляк нахально вонзил в обшивку нижней полки. "Что же ты, супостат, казенное имущество портишь!" -- мысленно заорал я. "Ес-с-сть", -- удовлетворенно выдохнул меченосец, одним махом вырвал полку и отработанным движением выставил ее в коридор. Скобки, коими был прибит дерматин обшивки, под тесаком брызнули в разные стороны, а из образовавшейся бреши хлынул поток все тех же L&M -- по прикидкам, пачек двести... А я эту контрабанду своим телом прикрывал и ничегошеньки не чуял!

Оказалось, мое ложе имело "двойное дно". Сигареты тщательно, пачечка к пачечке, уложили на обычную полку, поверх застелили пустыми блоками и так мастерски обтянули еще одним слоем дерматина, что ни глазом не разглядеть, ни, извините, задницей учуять. Такая работенка контрабандисту-кустарю не под силу, будь он трижды проводник международного рейса. Эта уверенность возросла, когда открылись масштабы всего предприятия.

А таможня продолжала "бесчинствовать". "Ваша девочка?" -- бритый смотрит на безмятежно спящую дочь. "Что, и под нею -- тоже?" -- отвечаю вопросом на вопрос. Тот молча кивает. Буська даже не проснулась, пока я осторожно перекладывал ее на уже возвращенную в купе выпотрошенную полку. Снова трещит дерматин, сыплются голубые и красные коробочки. Шмон в следующем купе -- и тот же результат, в третьем, четвертом...

"ВАСЯ, КИНЬ, ЧТО МОЖНО!"

В проходе растут сугробы контрабанды. Громила бросает пару черных мешков проводнику, как-то враз растерявшему служебное рвение: собирай. Тот ползает на четвереньках, чуть слышно шипит: "Шакалы..." Ему на помощь резво кидается средних лет американец из соседнего купе, восторженно бормоча: "Анбиливибли ("невероятно"), эдвенчер (приключение)!" Из наших, наоборот, никто в помощники не рядится, на не в меру законопослушного гражданина США поглядывают с неприязнью. Вот он, ситуативный антагонизм менталитетов! Я достаю "мыльницу" и пытаюсь украдкой снять ночное "эдвенчер". Таможенник резко оборачивается: затылком что ли увидел? "Не фотографировать!" -- "Да я не вас, мне бы антуражик..." Узловатая рука угрожающе тянется к камере. Все понял, дважды конфискацией угрожать не надо.

Из нашего вагона вытрясли шесть мешков сигарет, из следующего -- вроде восемь и уйму пластиковых бутылок со спиртом, спрятанных в межпотолочном пространстве, под батареями и еще черт знает где. И то сказать, в Польше водка -- минимум втрое дороже нашей. "Так вот почему у нас кондиционер не работал, -- судят-рядят пассажиры из соседнего вагона, -- под таким "фаршем" кто хочешь задохнется".

А проводника уже сделали носильщиком. Он таскает полные мешки вдоль состава в ночную безвестность, откуда доносится жесть повелительной польской речи. "Вась, кинь, что можно!" -- шепотом кричит из тамбура вторая проводница. Вот и торбочка полотняная у нее наготове. Да, видно, никак было Ваське умыкнуть чуток конфиската.

...На рассвете распотрошенный состав доковылял до Люблина. Перед остановкой иду в туалет, и тут из разверстого люка чуть ли не на голову падает полуторалитровая пластиковая бутылка с маслянистой жидкостью. Взболтнул -- вроде, спирт. Открутил колпачок -- точно, он. Под простачка подкатываюсь к проводнице -- мол, часом, не вы спирт везете? Та подозрительно зыркает и мычит что-то невразумительно-отрицательное. Кто бы сомневался! На Люблинской платформе к Васе подходит клиент. Проводник передает ему с полдесятка из уцелевших блоков: "Ваши тряханули почти подчистую". В голосе ни злобы, ни особой досады.

ИМ ПЛАТЯТ ТОЛЬКО ЗА СТРАХ

-- А чего огорчаться, в полках товар был не его, мы... он разве по мелочи кое-что мог протащить, -- просвещает на обратном пути словоохотливый проводник поезда "Варшава--Киев".

-- Чья же это контрабанда?

-- Ни тебе, ни мне лучше не знать, -- тычет вверх пальцем мой визави. -- "Навар" идет хозяину, а нашим только за страх кое-что капает.

-- А как думаете, тогда польской таможне просто повезло, случайно нашли? Дядька смотрит на меня с недоверием, пытаясь угадать, шучу я или и впрямь -- дурак.

-- Не дали на водку -- получили наводку (смеется собственному каламбуру). Видно, "вверху" меж собой не договорились, кому или сколько надо "отстегнуть" -- вот поляки и наказали. Ничего, помирятся, -- заключает философски.

Помолчали, каждый -- о своем. Я, например, о том, что и за державу обидно, что тщится въехать в Европу на "фаршированной телеге", и людей, что ради незаконного приварка готовы идти на любой риск и унижения, жалко. "Воруют -- слуги", -- вспомнилось. Неужели господами нам не стать во веки веков? Аминь?