"МИР БЕЗ БЛИЗКИХ ДРУЗЕЙ И ЧУДНЫХ ПАРТНЕРОВ -- ОДНО СТРАДАНИЕ"

Всем известна эпиграмма Валентина Гафта на одну из своих любимых партнерш по театру и кино: "Актриса Лия Ахеджакова всегда играет одинаково". Сам автор объяснил, что имел в виду "одинаково талантливо и неожиданно". Добавим -- и всегда "ударяясь сердцем", так как и в жизни, и в творчестве актриса все пропускает через себя, тяжело перенося компромиссы. Хотя, по собственному признанию, пытается "закалять характер".

Ее подруга, писательница Виктория Токарева, как-то назвала Лию "тридцать три несчастья", так как Лия, будучи максималисткой, постоянно -- и в мелочах, и по большому счету -- попадает в какие-то истории. Другая ее подруга, не менее знаменитая актриса Инна Чурикова, вспоминала, как в ТЮЗе рядом с ней, Бабой-Ягой, стоял мальчик-Ахеджакова. Свою первую большую роль в театре она заслужила только в тридцать лет, после долгих лет ожидания, простоев, запретов, молчащих телефонов. И в кино только с появлением в ее жизни режиссера Рязанова, цитируя известный фильм, зритель мог воскликнуть: "Ой, Ахеджакова! Обожаю!" Хотя сам Эльдар Александрович свою роль в этом опровергает, и, сравнивая ее талант с трагикомедийностью самого Чарли Чаплина, говорит: "Природа редко сотворяет чудо. Но в случае с Ахеджаковой ей это удалось".

Вообще вся ее дорога к известности была вопреки, а не благодаря. Закончив школу с золотой медалью, мечтала о журналистике (теперь по иронии судьбы от нее же и страдает), но провалилась. Пошла в институт цветных металлов, но про металлы так ничего и не узнала, потому что полностью окунулась в самодеятельность. Видя сложную кочевую жизнь своих родителей-актеров, все же рвалась в нее. Недаром сегодня ее самая заветная мечта -- сыграть чеховскую Шарлотту в "Вишневом саде", которая так напоминает ей свою неприкаянную бездомную молодость.

Теперь уже для нее и пишут и ставят, и идут на Ахеджакову. Но каждый раз московская критика пытается "уколоть" звезду, зная ее болезненную реакцию. Мы застали Лию Меджидовну именно в такой период, когда после премьеры "Селестины" Николая Коляды (по мотивам пьесы Фернандо де Рохаса) в "Современнике" она тяжело отходила от обидно несправедливых "приговоров" рецензентов. С ее последней театральной работы мы и начали наш разговор.

"У НАС ЛЮБЯТ ТОЛЬКО МЕРТВЫХ!"

-- Я уже и сама не знаю, что играю, потому что начиталась этих страшных погромных статей, как будто фашист прошелся. И не знаю, то ли те, кто мне говорил о спектакле хорошо -- это группа поддержки, то ли происходит какое-то расслоение зрителей. Комментировать просто не в состоянии, потому что нахожусь под сильным влиянием могучих, весомых разборок-обращений к общественности, которая пропускает такие помои и должна прекратить это. А одна девочка- журналистка подписала под моим портретом: "Всенародно любимая Ахеджакова в роли шлюхи". Очень больно, очень. Ведь и Раневская играла в "Воительнице" Лескова ту же сводню, но кто мертвый, тот неподсуден, и сегодня это считается уже прекрасно. У нас любят только мертвых!

Вот у меня был такой изумительный спектакль -- "Квартира Коломбины" Петрушевской. Некоторые пьесы этого автора уже запрещались, но Виктюк почему-то все-таки решил поставить ее пьесу в "Современнике". Как-то удалось ухитриться и, в общем, мы играли этот спектакль в Москве с большим успехом. А потом поехали в Питер. Играли с Гариком Леонтьевым в Выборгском дворце -- это полторы тысячи зрителей. В середине спектакля начались выкрики, под конец осталось ползала, так как публика, хлопая стульями, с выкриками покидала зал. Я еле доиграла, плакала, хотела уйти со сцены -- Виктюк на меня кричал. А когда вышла на улицу, то люди, оставшиеся меня ждать, стали очень нежно говорить: "Ну, как вам не стыдно! Как вы, такая замечательная, такую гадость играете?" И я стояла, рыдала, и мне нечего было им ответить. А прошло года два, а потом еще восемь, и мы играли этот спектакль с неизменным успехом при аншлагах.

-- Так будет и с "Селестиной", вот увидите. Вы же человек сильный, и всегда выходите из депрессий?

-- Но сначала надо было выйти из депрессии после "Старосветских помещиков", которые мы играли с Богданом Ступкой. 27 отрицательных статей! Даже Миша Казаков написал ответ критику Вере Максимовой, моей доброй знакомой: "Вера, раньше после таких статей режиссера сажали". Еле-еле пережила это. Теперь мы начинаем играть Теннесси Уильямса, и я уже жду третьей волны, и не знаю, как переживу. При том, что мой муж журналист, у меня с прессой очень тяжелые, просто жуткие отношения. Я не знаю почему именно я становлюсь их объектом. Может, только свое замечаешь, но мне неизвестно, чтобы еще какая-нибудь актриса получала такие плевки в лицо. А защититься невозможно. Писать опровержение? В суд подашь, так этот же суд так распечатают в газетах, что уже не отмоешься до конца жизни. Ну вот, что человек с человеком делает? Один из-за этого в депрессию уходит, другой -- в запой, а у третьего начинает быстро расти в организме одна клеточка...

-- Ведь у вас уже был тяжелый творческий период, когда Алексей Баталов вас "встряхивал", заставляя читать стихи?

-- Да, Леша сделал мне жуткий выговор: "Что ты жалуешься, вон есть эстрада -- учи стихи, иди работай, иди куда угодно. Что ты ноешь, что у тебя ролей нет -- иди преподавать. Я тогда сильно призадумалась. И он очень был прав. Кстати сказать, мне Марк Розовский тоже как-то сказал: "Что ты жалуешься? Ты вот кульбит или фуэте на сцене можешь сделать, ты на лонжии можешь раскачиваться? Ты же петь не умеешь -- что ты жалуешься? Развивайся".

-- В вашей жизни есть особая страница -- режиссер Анатолий Эфрос, вы играли в его телевизионной постановке "Тани" Арбузова. Как вам с ним работалось?

--Я думаю, что так работают только лучшие режиссеры. У него было свое интересное понимание всего, какие-то совершенно простые, но очень точные объяснения. Помню, кажется, репетировали "Отелло", и он кому-то сказал: "Я тебя прошу, уйди так со сцены, чтобы после тебя хороший воздух остался". И еще я на всю жизнь запомнила, как он сказал, что нужно играть не роль, а тему.

-- Между вашим первым фильмом "Ищу человека" и германовским "Двадцать лет спустя" всего-то три года, а такое впечатление, что очень много...

-- Я как на духу говорю -- не знаю, как это получается. Просто я, как говорит моя подруга, делала это от имени своего интеллекта: вот я, вот моя жизнь, вот мои представления о ней. Вот как бывает: в тот момент, когда были эти работы-эпизоды, в жизни очень многое происходило. И не было тогда других работ, которые бы это накопленное растаскали, поэтому оно точно сфокусировалось.

"Я НЕ ДОИГРАЛА, ПОТОМУ ЧТО НЕ ЗАШКАЛИВАЛО"

-- А потом вы долго не снимались?

-- Долго, потому что предлагали или точно такое же, или совсем что-то отвратительное, и я предпочитала не сниматься. Деньги можно заработать другим путем. А как-то мелькать, мелькать -- неохота. Правда, в какой-то момент теряешь бдительность и попадаешься. И такое тоже было неоднократно. А потом, я же была уверена, что этот застой никогда не закончится. Я, как пессимист, думала, что в нем родилась и сгину, и другого кина не будет. И в какие-то моменты я себе говорила: "Чего же я жду? Моя творческая жизнь заканчивается и надо же сниматься -- это моя профессия, а кино -- уж какое есть". И попадалась.

Я знаю, что в некоторые фильмы меня берут, потому что уже популярна. И у меня есть несколько картин, на которые я шла, потому что не было денег (в те времена, когда мы к этой демократии перебирались), -- и по сей день стыдно. Писали: "В главной роли -- Ахеджакова" -- и народ бежал, а Ахеджакова мелькнула и скрылась...

-- В фильме Рязанова "Ирония судьбы, или С легким паром" вы пели песенку "Вагончик тронется -- перрон останется", тогда в общем-то и тронулся вагончик вашего кино?

-- Так ничего же не было и после этого.

-- Ну как же, а фильмы "Гараж", "Небеса обетованные"…?

-- Ну, "Гараж" Эльдар Александрович под меня подстроил, очень нежно ко мне относясь. В "Небесах обетованных" от роли отказалась Люся Гурченко, а в "Старых клячах" Инна Чурикова не смогла сниматься. И я получила эту прелесть.

-- Рязанов человек непростой, и вы тоже достаточно сложный, но между вами все же как-то достигается гармония.

-- Ну, уже притерлись: я его понимаю с полуслова, а он знает, что во мне еще не открыто и что уже не надо тиражировать. И я просто с легкостью делаю то, что ему нужно, и с легкостью предлагаю. То есть, у нас с ним душа к душе

-- Но ведь в "Гараже" для вас специально была написана роль?

-- Я честно вам скажу, мне не нравится, как я сделала ее. Тогда я еще не прошла школу жизни, еще не было того опыта, поэтому если бы сейчас я ее играла, было бы совсем по-другому. Вот то, что я сейчас играю в Теннесси Уильямсе, когда среда сжирает человека и он просто уже не может выйти на воздух, -- сейчас я созрела к этому. Потому что надо очень нажраться сами знаете чего в жизни, чтобы какие-то вещи вот так встали и работали у актера. А тогда была очень мило написанная роль, сыграть которую ничего не стоит любой нормальной актрисе. Я не "доиграла", потому что не наступил тот момент, когда начинает "зашкаливать". Для поэта или актера это гениальное время -- он очень многое тогда может.

"ОБРЫДЛИ МНЕ ЭТИ СТИХИ"

-- У вас был поразительный эпизод в "Старых клячах" на кладбище -- монолог-обращение к родителям. Казалось, что это выдержать просто невозможно!

-- А это я придумала. На репетиции, зная меня, Рязанов попросил повесить портрет моих мамы и папы, и когда по фильму меня вышвыривают из профессорской квартиры, я -- не знаю как, видимо инстинктивно выкрикнула: "Маму отдай!". И это уже закрепилось. Когда же мы пришли снимать на кладбище -- он повесил их портреты, и все как-то само собой вышло и пошло.

-- Чувствовалось, что в "Небесах обетованных" вам было комфортно.

-- Это да, но еще может быть, потому, что мне такие люди очень близки -- отвязанные, без внутренней цензуры. Там, кстати, к сожалению, вырезали очень трагические места, потому что в результате старики получались помнящими зло. А Эльдару Александровичу этого не хотелось.

-- А что для вас означает тандем Ступка-Ахеджакова. Вы вместе "лепили" роли в "Старосветских помещиках"?

-- Вместе -- от конкретного Ступки и конкретной Ахеджаковой. Я не могла себе предоставить никакого другого Афанасия Ивановича, кроме как Богдана Сильвестровича. И думаю, что он также меня воспринимает. Но давно уже мы не играем спектакль -- то он все время что-то выпускает и запускает, а теперь я с новой премьерой.

-- А что лично вам дает антреприза?

-- Если этим занимаешься в свободное от работы время, то представьте, сколько времени я не работала в театре. То есть, работала, но не репетировала ничего нового, играла старый репертуар. Ну что, сидеть дома или идти на эстраду читать стихи? Обрыдли мне эти стихи. Сниматься в кино? Но не было таких предложений, чтобы целиком занять себя в этом. А время идет, и этот поезд все увеличивает скорость, а столько возможностей! У меня очень хороший продюсер Ефим Спектор, который делает антрепризы не для того, чтобы устраивать вот эти "чесы", а ради того, чтобы создать свой, достойный спектакль, к которому он относится, как к своему ребенку.

-- А чья была идея поставить малоизвестную пьесу "Подсолнухи" Уильямса?

-- Его и Вити Гвоздицкого, с которым я играю. Ой, они такой тяжелый материал взяли, но в результате я им благодарна, что они заставили меня это сделать. Я почему еще люблю эти наши свободные спектакли? Мы столько объездили -- я до Австралии доехала, мир посмотрела, столько людей интересных увидела. И более того, знаю настоящую цену своему спектаклю, и меня никакие критики уже не обложат.

-- Но ведь вы не можете обижаться на свой театр "Современник"?

-- Нет, что вы! Я поначалу так боялась, что меня там будут использовать, как в ТЮЗе: играть каких-то престарелых животных в маске, чтобы никто морду твою сорокалетнюю не увидел. Это трагедия. А здесь я играю нормальный взрослый репертуар. Меня даже ни разу в сказках не занимали! Играю свой возраст, и столько хорошего сыграла. А потом мне в этом театре не стыдно. Даже в самые мерзкие времена здесь не ставили вот этих "властьоблизывающих" произведений, за которые сейчас было бы позорно. Здесь всегда были очень хорошие авторы: Рощин, Володин, а уж Коляда, а уж Петрушевская! Этот театр может спокойно смотреть людям в глаза.

-- А правда, что вы со своей подругой Аллой Будницкой щенков продавали на базаре?

-- У нас на даче три суки, все щенились, и сейчас вот, между прочим, тоже. У нас с Аллой есть выражение: "Место и время течки изменить нельзя". И мы, действительно, даже на базар ездили их продавать. Никто не покупал. Автографы брали -- собак нет.

-- Как вам сегодня кажется, чем жив человек?

-- Конечно, без любимых людей, без близких друзей и подруг, без чудных партнеров этот мир просто невозможен -- одно страдание.