"МУЗАМИ" ПУШКИНА И ГОГОЛЯ БЫЛА ПАРОЧКА АВАНТЮРИСТОВ

За кулисами официальной истории, растиражированной по школьным учебникам, толпится уйма оригинальных, чудаковатых и даже сумасшедших личностей. Однако им вряд ли под силу сравниться с двумя авантюристами, блиставшими в дворянском свете Питера и Москвы -- Павлом Нащокиным и Федором Толстым.

Выходками и досугом первого из этой парочки мы наслаждались во вчерашней публикации. Итак,

ПЕРСОНАЖ № 2

Граф Федор Иванович Толстой (1782—1846) по прозвищу Американец приходился двоюродным дядей нашему незабвенному вегетарианцу Льву Николаевичу, который, как и множество гениальных писателей того времени -- Гоголь, Пушкин, Грибоедов, -- был влюблен в этого остряка, обольстителя, одного из самых знаменитых шулеров России, отменного стрелка, гурмана, дирижера и пропойцу, и списал с него забияку Долохова в "Войне и мире". Любитель экстрима, Федор одним из первых во всей необъятной Российской империи рискнул полетать на опасной диковинке -- воздушном шаре. Его изощренные шуточки повторяли в свете, а за помощью и советом выстраивались очереди. Однако длинный язычок графа иногда "доставал" даже привычных к его остротам закадычных собутыльников.

АМЕРИКАНЕЦ И ПУШКИН: ОТ ДУЭЛИ -- К БРУДЕРШАФТУ

Как-то, видимо, в пьяном загуле, Федор Толстой набросал письмецо своему другу князю Шаховскому, где обронил шуточку, что якобы Александра Сергеевича высекли в полицейском участке. Такой позор Пушкин оставлять без ответа не желал, но, будучи уже далеко от Москвы -- в ссылке, на дуэль вызвать шутника не мог. Пришлось "наточить перо" и настрочить на Американца эпиграммку. Толстой ответил тем же -- состряпал ироничную отповедь, именуя в ней Пушкина Чушкиным и угрожая ему пощечиной.

"Послав" друг друга в стихотворной форме, бывшие приятели настроились на дуэль. Если бы поединок тогда состоялся -- не видать бы миру русского гения. Американец наверняка пристрелил бы стихотворца -- граф палил без промаха, порешив или серьезно ранив абсолютно всех, с кем доводилось драться. Насчет мастерства Толстого поэт был в курсе, а потому усердно тренировался. Даже трость себе чугунную завел. Он бродил с нею по улицам и занимался "бодибилдингом": подбрасывая и ловя тяжеленную железяку, накачивал правую руку, чтоб та не дрогнула под тяжестью дуэльного револьвера. Но все же во время тщательной подготовки к бою мистик-Пушкин приговаривал: "Нет, этот меня не убьет -- убьет белокурый. Цыганка сказывала". (Так оно и случилось.)

К счастью, их общие друзья уболтали Александра Сергеевича с графом не связываться. Через какое-то время Пушкин на Американца зла уже не держал и говорил, что вся его ссора с Толстым произошла от нескромности драматурга и театрала князя Шаховского, который растрепал в свете о содержании "каракулей" Американца.

В "КРУГОСВЕТКУ" С КРУЗЕНШТЕРНОМ

Как-то Толстой обиделся на своего командира, полковника Дризена, и заплевал ему за это всю физиономию, а потом еще и серьезно ранил на дуэли. Разборка сулила крупные неприятности. И тут, как нельзя кстати, его двоюродный брат, носивший не только ту же фамилию, но и имя -- какое шикарное совпадение! -- приболел и не мог отправиться в кругосветное путешествие с легендарным Иваном Крузенштерном. (Хотя, говорят, болезни никакой не было -- просто парень не выносил качки.) Так что втихаря вместо Федора Петровича Толстого, рекомендованного мореплавателю как "молодая благовоспитанная особа", на борт, к несчастью для Крузенштерна, вступил Федор Иванович Толстой.

Вскоре наблюдение однообразного морского пейзажа порядком поднадоело нашему вояжеру. Обязанностей на корабле, кроме сопровождения царского посла в Японию, у него не было, а потому он решил скрасить свой унылый досуг, подстрекая команду к бунту: мол, захватим корабль, выбросим за борт капитана и пойдем пиратствовать в этих богатых на торговые суда водах. Кроме "революционных" разговорчиков, естественно, доходивших до ушей Крузенштерна, граф доставал его выходками своей обезьяны, прихваченной на борт после кратковременной остановки у какого-то острова. Толстой очень просил позволить поселить "приобретение" в своей каюте, поскольку до их встречи он был ужасно одинок, однако сейчас, обретя такое близкое и родное существо, он образумится и прекратит разрабатывать план бунта.

Крузенштерн не напрасно сопротивлялся появлению увесистого пришельца. Игривая обезьяна то дразнила великого исследователя, изображая его нескладную походку, то просто, завидев начальника, корчила рожи. Последней каплей стала ее проделка в каюте капитана, где животное, надрессированное своим хозяином, изобразило "каляки-маляки" на страницах бортового журнала, "убив" тем самым множество ценных наблюдений ученого. Толстого пересадили на другой корабль экспедиции -- подальше с глаз Ивана Федоровича. Но и здесь бунтарь не утихомирился. Изобразив искреннее раскаяние, он попросил об исповеди корабельного батюшку. Однако за душеспасительной беседой -- слово за слово -- напоил бедного попа до полуобморочного состояния. И пока тот в забытьи валялся на палубе, припечатал к ней его густую бороду, причем круглой императорской печатью, украденной перед изгнанием из каюты Крузенштерна. Протрезвев, "церковный" бедолага из страха повредить цареву печать остриг свою пышную растительность. После этого аттракциона Толстого вытолкали на берег в одной из русских американских колоний.

ИДЕАЛЬНАЯ СУПРУГА -- И НЕ ПОЗВОНИТ, И НЕ НАПИШЕТ

При виде Американца в клубах, салонах, дворянских особняках шепотом, смешанным со смешками, публика принималась обсуждать то ли вымысел, то ли реальность -- якобы в далеких странствиях Федор Иванович предавался веселому досугу с... самкой орангутанга. Ходили упорные слухи, что у них завязались далеко не платонические отношения. Некоторые острили -- животная страсть. Даже родня Толстого недоумевала, что же происходило между графом и волосатой громадиной после того, как за ними захлопывалась дверь каюты.

На дикий берег Толстого изгнали вместе с его "пушистой" проказницей. Здешние племена приняли Федора как родного. Туземцы даже хотели его короновать, а местный шаман научил светского льва снимать зубную боль простым наложением руки. Однако царствование на острове не входило в планы графа -- он еженощно разводил на побережье костер, мечтая когда-нибудь все-таки увидеть московский Кремль и напиться до одурения в гостях у своего друга Нащокина.

Как-то во сне Толстому пригрезилось, что он чуть не свалился в пропасть. Шагнуть в бездну графу не позволил святой Спиридоний -- покровитель толстовского рода. Федор вдруг увидел его лучезарный образ, отпрянул и тем самым спасся. На следующий же день после знамения его костер наконец-то заметили моряки проходившего мимо корабля.

Экипаж подбросил Толстого до Камчатки, откуда тот пешком и на перекладных через всю Сибирь, сквозь непроходимую тайгу, за несколько лет добрался до самой столицы. Причем дотопал он как раз в тот день, когда Иван Крузенштерн давал бал в честь успешного завершения экспедиции. Наш красавец не преминул испортить давнему знакомцу вечер. Он заявился на праздник и сообщил присутствующим, что тоже закончил кругосветное путешествие, но по другому маршруту. Именно с тех пор к нему прочно прилипла кличка Американец.

Вернулся граф, кстати, без милого улыбчивого животного. Поговаривали, будто до беспечной жизни у туземцев с едой у путешественника была напряженка...

СТРИПТИЗ ОТ ТОЛСТОГО

Вернувшись из экспедиции, где он "разжился" немыслимыми татуировками, граф частенько баловал знакомых демонстрацией этой американской "хохломы". Причем "дефиле" редко ограничивалось расстегнутым воротом или закатанной штаниной. Под восторженные визги и улюлюканье достопочтенной светской публики мужская половина гостей уволакивала "модель" в пустую комнату, где, вняв мольбам, Американец полностью удовлетворял их любопытство, терпеливо поясняя, что означает каждое из изображений, как именно оно появилось и насколько эта процедура болезненна.

ВОЕННЫЕ ДОБЛЕСТИ

За свою довольно долгую "военную" жизнь Толстой несколько раз был разжалован в солдаты за наглые выходки и награжден орденами и высокими званиями за отчаянную доблесть в бою.

В сражении при Иденсальме граф с парочкой казаков сдерживал натиск чуть ли не целого полка отступающих шведов, не давая им разобрать мост, необходимый русской армии для переправы. Когда пришла подмога во главе с князем Долгоруковым, добрым приятелем Федора, они вместе оттеснили чужаков. Однако князь все же погиб. Тостой перенес тело друга в расположение наших войск и не смывал с себя его кровь, пока она сама не стерлась.

Позже Федор проведет блестящую разведку пролива Иваркен, доложив Барклаю де Толли о том, что сейчас самое время наступать -- шведы не очень-то сильны. Легендарный полководец всего с трехтысячным отрядом прокрался по льду Ботнического залива и неожиданной атакой решил исход Северной войны.

В отставку наш отважный граф вышел в звании полковника с кучей почетных наград и орденом Георгия 4-й степени, пройдя от Бородино до Парижа.

СВЕТСКИЙ ШУЛЕР

Этот уникальный "экземпляр", как и Нащокин, всегда держал свой кошелек и душу нараспашку не только для друзей, но и для новых знакомых. Хотя "нажухать" приятелей -- о незнакомцах я вообще молчу -- в карты неприличным не считал. Близких же друзей он все-таки предупреждал, чтоб те даже не вздумали садиться с ним за зеленый столик: "Могу забыться и по привычке лишить вас средств к существованию".

Свой дом он превратил в казино, где частенько просиживали до утра Жуковский и Грибоедов, Вяземский и Батюшков, Денис Давыдов и, конечно же, Александр Сергеевич. Кстати, именно Толстой ввел Пушкина в семью Гончаровых и даже сватал за поэта, правда неудачно, Наталью Николаевну.

В азартных развлечениях Американец редко встречал более изощренных шулеров, чем он сам.

ЗА ДУЭЛИ РАССЧИТЫВАЛСЯ ДЕТЬМИ

Одна из загульных "вылазок" к цыганам стала роковой -- Федор безумно влюбился в молоденькую певицу Авдотью Тугаеву и увел ее из табора. Плодами их страсти стали 12 ребятишек, правда, участь большинства из них оказалась печальной. Виновником тому Толстой считал себя.

Жертвами этого виртуозного дуэлянта стали 11 человек. Какое-то время он даже гордился своими победами. Но после смерти долгожданного первенца граф впал в отчаяние, не находя себе места. Словно получив какой-то тайный знак свыше, в исступлении он судорожно пишет в маленьком дневничке список всех им убитых. Напротив первого имени он вывел слово "квит". Этот ритуал граф повторял с интервалами в несколько лет на протяжении всей жизни после очередной смерти наследника. Озарение оказалось пророческим -- из 12 его кровиночек 11 ушли из жизни: десять -- в младенчестве, а его любимая одаренная дочурка Сара -- в 17-летнем возрасте. Выжила лишь одна малютка -- Прасковья. Графиня вышла замуж и благополучно дожила до глубокой старости.

Множество трагедий, пережитых графом, превратили повесу, циника и игрока в глубоко верующего христианина. В конце жизни он практически ничем не отличался от благовоспитанного вельможи. Лишь иногда, взглянув на татуировки и, возможно, вспомнив о своей обезьяне, он оживал и в глазах вспыхивал такой знакомый его юношеским приятелям огонек.

Стоит лишь приподнять занавес истории, присмотреться к увлечениям величайших гениев прошлого, их окружению, быту -- и монументальные фигуры сразу становятся какими-то "домашними", понятными и родными, а чья-то пресная биография на самом деле оказывается увлекательным авантюрным романом.