"НАСТОЯЩИЙ КРИЗИС У МЕНЯ НАЧИНАЕТСЯ ТОЛЬКО СЕЙЧАС", --

На днях Елена Ярощук -- наша землячка, которая была среди заложников в Москве -- испекла большой торт и пригласила нас к себе в гости. "Наполеон" получился -- просто супер. Теперь мы разговаривали не только о террористах, как это было в день ее приезда в Луцк. Делились местными новостями, шутили. А вчера Елена зашла к нам в редакцию со слезами на глазах...

"Я ГОТОВА ОТДАТЬ ТОЙ ЖЕНЩИНЕ $500"

-- Представьте, пришла моя Юля из школы и плачет: "Я больше никогда в жизни не буду давать свои материалы в газету". Оказывается, одноклассники над ней смеялись из-за открытки, которую прочитали в газете (в одном из предыдущих номеров мы опубликовали фотокопию Юлиной открытки, которую она подарила маме в день ее возвращения домой: "Мамусю люба! Мамусю мила! Мамусю рідна! Вітаю тебе з поверненням додому. Бажаю міцного здоров’я. Нехай з тобою буде твій ангел-охоронець завжди і всюди". -- Авт.). Я попыталась успокоить дочь, объяснить, что смеяться над таким могут только необразованные и черствые люди. Говорила, что я ею горжусь и все мои знакомые были взволнованы до слез, когда увидели эту открытку.

-- Даже не верится, что могла быть такая реакция...

-- Да, я не могла представить такого. А сегодня в больнице стала невольной свидетельницей разговора двух женщин, обсуждавших московский теракт. Лучше бы мне не слышать того, что они говорили: "Ты знаешь, -- говорит одна другой, -- той из Луцка, которая была в Москве, дали 500 долларов. Она же не от плохой жизни по театрам ходит, а ей еще за это такие деньги дали". Боже, да я готова была отдать той женщине 500 долларов и поменяться с ней местами! Это меня так шокировало, что я и слова не могла произнести. Только дома немного пришла в себя, когда в очередной раз позвонили из Киева друзья австрийки Эмилии, которая была вместе со мной среди заложников. Расспрашивали о последних минутах ее жизни -- чтобы рассказать об этом ее детям и родным. Оказывается, у нее было очень много друзей по всему миру и они очень обеспокоены случившимся. Я ведь сфотографировала Эмилию в ночь перед штурмом, и ее друзья предлагали мне даже деньги за это фото. Естественно, ни о каких деньгах не может быть и речи в такой ситуации. Но я даже не знаю, когда удастся сделать эти фотографии, ведь фотоаппарат до сих пор у российских правоохранителей.

-- Ты сказала, что была в больнице. Как сейчас себя чувствуешь?

-- Я сдала анализы. Каждый день хожу на процедуры. Но, кажется, настоящий кризис начинается только сейчас. В отличие от первых дней, когда хотелось хвататься сразу за все дела, появилась какая-то хандра, усталость. Если первые ночи я крепко спала, то сегодня проснулась от того, что кричала. Теперь вообще не могу смотреть по телевизору боевики. Вспоминается, как в зале на Дубровке, когда мы включали радиоприемник и почти постоянно попадали на музыку, недоумевали: "Господи, неужели они не понимают, что происходит? Как можно сейчас слушать музыку?" А вот когда я уже была в больничной палате, то почему-то нравились песни Боярского и Кузьмина, которые до случившегося не производили на меня впечатления.

У КАЖДОГО БЫЛА СВОЯ МОЛИТВА

-- Елена, как считаешь, ты очень изменилась после того, что произошло?

-- Не думаю. Вот вчера встретила знакомого, и он меня сразу спрашивает: "Правда ли то, о чем ты говоришь в интервью?" Отвечаю ему, что да, хотя не за всеми публикациями успеваю и хочу следить. Тогда он мне: "С тобой работала СБУ?" -- "Нет, а что?" -- "Так ты действительно считаешь, что чеченцы -- это люди?" Я от него такого не ожидала. Говорю: "А почему нет?" -- "Лена, а ты знаешь о таком явлении, когда жертва переходит на сторону палача?" Я ему отвечаю, что это называется "стокгольмским синдромом". Тогда он: "Ну и как?" -- "Вы знаете, -- говорю ему, -- тогда всю нашу жизнь можно назвать синдромом. Когда человек понимает человека -- это не синдром".

Да, я осуждаю терроризм, какими бы ни были его мотивы, но считаю, что каждая нация имеет право на самоопределение. Я до сих пор потрясена тем, что террорист, который дрожащим голосом рассказывал, как живьем закопали 12 чеченских мальчиков, спустя некоторое время, тыкая пальцем в заложников кричал, что ему ничего не стоит их расстрелять и выбросить из окна.

-- Но ведь он ничем не отличается от тех, кто закапывал, потому что отвечает тем же?

-- Конечно, мирные люди здесь ни при чем. Моя соседка по больничной палате рассказывала, что когда пошел газ, чеченка с поясом смерти, стоявшая возле нее, получила приказ соединить проводки, но в последний момент у нее стали стеклянными глаза -- газ таки подействовал, и поэтому взрыва не произошло. Хотя, если бы их целью было нас подорвать, не ждали бы три дня, а сделали бы это сразу. Понимаете, у нас нет всей информации, у нас разный менталитет, воспитание, вера.

-- А ты во время захвата молилась?

-- В тот момент у каждого была своя молитва. Даже чеченцы, находившиеся в зале, возносили свои мольбы к Аллаху. Мне запомнилась одна из заложниц, которой по мобильному телефону продиктовали текст молитвы. Потом она все время ее читала.

-- Твой брат был в тяжелом состоянии, как он сейчас себя чувствует?

-- Сейчас уже хорошо, он дома. Мы почти каждый день созваниваемся. Моя мама после всех этих дней, когда звонила по всем инстанциям в Москву, даже боялась забирать телефонный счет. Но городской голова Антон Кривицкий во время встречи со мной предложил свою помощь.

-- Мама нам сказала, что собирается к Василию в Москву...

-- А вы лучше спросите, отпущу ли я ее туда. Потому что, честно говоря, после случившегося мне страшно на это теперь отважиться.