А ВМЕСТО СЕРДЦА -- СЛАДОСТНЫЙ ЛОБОК

Перед началом премьерного показа "Молитвы за гетмана Мазепу" Юрий Ильенко попросил не пугаться, что фильм длится 2 часа 40 минут. "Общение с фильмом предусматривает наслаждение, в том числе от его длины", -- в свете подчеркнуто сексуального взгляда в глазок камеры, эта фраза прозвучала даже не многозначительно, а вполне конкретно. Увы, специалисты утверждают, а жизненный опыт доказывает, что главное все-таки -- не длина, а умение пользоваться...

ПРОЛОГ В ВЕРТЕПЕ

"Молитва" началась с водки и сала с чесноком. Именно такой ассортимент предлагался изысканно разодетой и дорого парфюмированной премьерной публике. Многие сначала "цнотливо пручалися", но потом все же осознавали неизбежность акта просмотра и, раз уж такое дело, пытались расслабиться и получить удовольствие. В чесночно-водочном аромате приятным контрапунктом выстроился отряд потускневших икон, а меж полуодетых дам попадались священнослужители -- молитва все-таки. Вся эта каша поразительно напоминала булгаковский бал полнолуния и дико "гармонировала" с заявленным жанром фильма -- "молитва". (Особенно крепко я прочувствовала монолитность жанра уже во время киносеанса, после сцены, где Петр с соратниками снимают штаны и поливают своими струями чучело Мазепы под распевные звуки молитвы "Господу помочимся...") Даже если все происходящее символизировало великое порождение культуры украинского барокко -- вертеп, то этажи этого вертепа были переставлены с ног на голову: на втором, где играются библейские сцены, подавали водку, а на первом, чисто светском, как раз и печалилась сиротливо приютившаяся дюжина икон...

АНАТОМИЧЕСКИЙ ТЕАТР

Первая же сцена задала тон всему фильму: царь Петр насилует солдата на саркофаге Мазепы. На шум набегает народ. "Питрюшя! Ти же мне обишшяль! Ниужели тибе етава мало?" -- надрывается царица Катерина, тыча пальчиком в свое умопомрачительное декольте. Петр, обругав ее "сукой курляндской", орет, что она ничего не понимает, это совсем другое, "это я не его, не солдата -- я Мазепу в гробу достал!", а потом исступленно крушит гробницу, пока старый гетман не показывается в трещине крышки, чтобы схватить царя за шею своей мозолистой рукой...

Несмотря на "новый кинематографический язык", лучшие традиции древнесоветского кино живы -- по крайней мере в изображении врагов жалкими и никчемными блохами. Место могучего гренадера-Петра непринужденно занял субтильный неврастеник, который жадно стаскивает с Мазепы серебристые сапоги и видит в бреду Карла XII, орущего: "Мин херц! Какого хера ты построил на моем болоте свою сраную столицу?!" Вообще, орут тут почти все. И дико таращат глаза, как провинциальные трагики. Видимо, это -- неотъемлемая часть стиля новейшего украинского барокко: ежели мы золота да парчи не жалеем, так с какой стати экономить голос и горящие взоры?

Обилие крови и натурализм не стали откровением -- нас об этом предупреждали. Меня лично удручила полная невозможность хоть примерно пересказать сюжет. Конечно, Юрий Ильенко предупредил, что "меньше всего хотел создать свою версию Мазепы. Мазепа "ускользает" от всякой фиксации, и даже 40 известных его изображений совершенно непохожи друг на друга". У Ильенко Мазепа тоже един в трех лицах: Богдан Ступка, Филипп Ильенко и Сергей Марченко молниеносно сменяют друг друга на экране, а иногда появляются все втроем... В основном, герои заняты именно тем, чтоб ускользнуть от фиксации. Рассказы о Мазепе как великом просветителе остаются за кадром, если не считать постоянных напоминаний о его песнетворчестве да разыгранного им действа на фоне "килима, що його пошив геніальний львівський майстер Фурик" (так в фильме помянули покойного Володю Фурыка, создавшего действительно умопомрачительные костюмы для "Мазепы" и скончавшегося в разгар съемок).

По фильму выходит, что основная заслуга и преимущество Мазепы перед Петром -- его более естественная сексуальная ориентация. Петр все время окружен мальчиками. Мазепу же мы регулярно застаем в кадре, по крайней мере, с одной женщиной -- Кочубеихой. Сначала -- когда она была еще Любой из Любеча, потом -- невестой, женой, вдовой Кочубея... Причем, Кочубеиха (в этой ключевой роли, разумеется, предстает Людмила Ефименко) всякий раз властно берет мужика сама.

ПОЛТАВА

Петр и Мазепа пируют за столом, уставленным мятыми коричневыми поросятами цвета будущей мумии Мазепы, прямо посреди страшной сечи. Карл XII (Никита Джигурда) в это время рубится со всеми остальными... Это -- Полтавская битва. Самое интересное занятие при этом -- у Кочубеихи. Она, глядючи с высокой горки на все это дело, занимается онанизмом, используя в качестве орудия получения наслаждения отрубленную голову покойного мужа, параллельно комментируя для нее (головы) ход исторического сражения...

ВСЕ НАС ХОТЯТ

Режиссер, заранее предвидя обилие врагов, классифицировал их: это либо противные моралисты, отрицающие сексуальную раскрепощенность украинки; либо враги отечественной истории... Честно говоря, я себя не отношу ни к тем, ни к другим. И искренне пыталась найти в этом фильме что-то хорошее, кроме самого факта выхода украинского кино в широкий прокат. И нашла -- грандиозную работу художника Сергея Якутовича.

Попытка сформулировать сверхидею фильма дала интересный результат. В самом начале были титры: мол, я, Мазепа, нарисовал в подарок моему другу Карлу эту карту, на которой изобразил Европу в виде роскошной женщины, а Украина -- ее сладостное лоно... Как доказывает весь фильм, мы все живем в... этом самом месте Европы, и нас все хотят, причем в извращенной форме. Желательно, после смерти и с помощью меча. Светлый образ воплощен в истерзанной, окровавленной Мотре (юной возлюбленной-крестнице Мазепы), которую после резни в Батурине несут на руках все три Мазепы сразу, а из того места, где мы живем в Европе, у Мотри торчит чей-то маньяческий меч...

Есть, правда, еще одна сверхидейка, вдруг проявившаяся в финале. Вернее, в очередном лже-финале, потому что Мазепа на экране умирает раз 30, но все никак не может -- ни от меча, ни от оргазма. И даже разгром его гробницы производится в фильме многократно, в том числе советским маршалом в серебряном плаще, исполненным лично Юрием Ильенко, извлекающим из саркофага мумию гетмана с болтающимся чуть ли не до колен "хозяйством"... Так вот, сверхидейка вторая: нас спасет... конституция. Именно ее, родимую, завещает Мазепа Пилипу Орлику (Остапу Ступке) как панацею от всех несчастий Украины.

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Итак, если мы в... лоне Европы -- что делать и как себя вести? Есть три варианта. Первый -- истошно орать: "Рятуйте, гвалтують!" Второй -- расслабиться и получить удовольствие. Третий -- как Кочубеиха, кидаться на избранника со словами: "Если ты меня сейчас не возьмешь, я скажу, что ты меня изнасиловал". Желательно при этом, как в фильме, нарядиться в черный кожаный лиф и подобие бикини из отдела садо-мазо-атрибутики и выбрить голову оселедцем -- не потому, что это ритуальная стрижка казаков, а просто потому, что так круче...

Не так ли ведет себя и сегодняшнее украинское кино? Большинство кинематографистов, в принципе, избрали способ №1. Юрий Ильенко же предпочел третий вариант. Он добился своего, не особо церемонясь с предметом страсти (т.е. с кино и зрителями). Зато теперь наше киноискусство знают за рубежом -- мы им таки показали "кузькину мать"... Но почему же который день так мучает мысль: не дай мне Бог опять увидеть отечественный фильм, бессмысленный и беспощадный?!